– Я тебе похуй, да? – спрашивает Михо, продолжая обтачивать Нину с тыла.
Нина все так же смотрит мне в лицо. Интересно, какой у нее будет оргазм. Как всегда, сначала расширятся ноздри, задрожат колени; и, наконец, закатит ли глаза с мычанием?
– Нет, – говорю. – Иду.
Тушу сигарету в стакане и вхожу в комнату. Запахи пота, дезодоранта, секса и пиццы сливаются в один. Джокер косится в мою сторону. Достаю камеру с полки. Из колонок тянется нудный минимал, одна бесконечная композиция. Михо не останавливается, прилипший к Нине, снова ритмично раскачивается, поправляет съехавшие на нос очки. Маленькие сиськи Нины вздрагивают.
05. Электронная собака
Длинные ноги Тины свешиваются из машины. На коленях раскрытый лэп. Болтает с Нанико по скайпу. Подхожу к «Пежо», старясь не попасть в камеру. Нет охоты любезничать с Нанико. Тина закуривает. Даю ей знак не выдавать меня. Автостоянка под завязку набита джипами размером с вагон. На их фоне наш «Пежо-207» смотрится просто кукольным.
– Что ты сказала? – спрашивает Нанико.
– Ничего. – Тина затягивается сигаретой.
– Что-о? Ты пропадаешь куда-то.
– Ни-че-го. – Тина окуривает дымом камеру. – Забей.
Нанико прямо как член семьи. Как телевизор. Как собака. Как барабашка. С тех пор, как переехала в Лондон, ее лицо не сходит с монитора. Сплетница еще та. Зашьешь ей рот – будет жопой квакать.
Неплохая Нанико девочка. Вот и в Лондон перебралась вместе с мужем-рокером. Он, по ее словам, успешно заменил героин метадоном. Сенсация, достойная «Википедии». Думаю, это он напрасно: что делать рокеру, к тому же тбилисскому армянину, в Лондоне без героина? А так, мол, у него полный порядок. Познакомился-де с продюсером Placebo, а тот, в свою очередь, обещал познакомить его с Брайаном Молко. А это не так уж и мало. Тем более в Лондоне, где от личных знакомств зависит многое. Кстати, в Лондоне всегда уважали армян. Конкретно – футболистов и эстрадных певцов. Что, в принципе, одно и то же.
Нанико была бы еще совершенней, если бы не убедила себя, что аренда однокомнатной квартиры в Лондоне и силикон в губах – венец успеха. Что бы ни говорили, Нанико заметно выросла. С первых же дней мировая столица начала совершенствовать нашу девочку. Почти как в клипе Fatboy Slim: прямо на глазах доисторический планктон эволюционирует в гомо сапиенс. Теперь сложно опознать в ней коренную санзончанку. И деревенщина все реже проскальзывает. Но до конца ее изжить пока не удалось. И иногда так горько и безысходно светит из нее Санзона, что сразу забываешь и Лондон, и Молко. Звезд не хватает, но целеустремленная. Добилась хотя бы того, что с минуты на минуту познакомится с самим Молко.
– А Ваке что, разбомбили? – не успокаивается Нанико.
Всегда так: каждый житель окраины прежде всего переживает за Ваке.
– Не бомбили, говорю же, – отвечает Тина. – Еще нет.
– А что творится в городе? Паника?
Из здания бассейна выходит Амико, наш тренер, он сбегает по пандусу, пританцовывая. Одет во все белое. Включая кеды. Белая футболка того и гляди лопнет. На могучем торсе до предела натянута люминесцентная надпись: Allah Akbar. Не просекаю фишку: мода на террориста № 1 уже давно прошла, и уже не все арабское популярно, и 11 сентября будет только через месяц… Все остальное у него ок: легкий загар, голубые линзы, родинка на правой щеке (сделал две недели назад). Футболка недвусмысленно подчеркивает его рельефный живот. Шорты, в свою очередь, идеально облегают хуй. Тело у него накачено, как у Шварценеггера. И лицом он тоже очень похож на железного Арни в золотые годы. Амико всегда встречает меня с особым воодушевлением. У меня тоже всегда поднимается настроение от встречи с ним. Однако все остается в рамках приличий. Оба понимаем, что ничего не выйдет. Где-то, наверное, мне приятно, что он неравнодушен ко мне. Ведь взял бы да набросился на меня прямо здесь. Неважно, активный он или пассивный. Потом, насколько я знаю, такого деления не существует, оно придумано гомофобами.
– Буенос диас, мистер Мускул!
– Как поживаешь, дорогой? – Чмокает меня в щечку, озвучивая при этом по целуй: – Мпуа.
– Хорошо. Ты?
– Плохо. – Вдруг замолкает. Вынуждает поинтересоваться «что случилось?»
– Что случилось? – спрашиваю.
– В армию призывают.
– В армию? – повторяю, как дебил. Сложно представить Амико в образе командос с лентой на лбу, базукой в руке, пулеметом на плече и с гранатами в карманах.
– Ну, повестку вчера получил.
Похоже, у него гормональный фон не в порядке – вечно поливается парфюмом. Но даже очень сладкий и резкий аромат не в силах окончательно победить запах пота. При виде наряженного во все белое Амико, невольно вспоминается белый флакон духов Готье Fleur du Male — торс мужчины и яйца, упакованные, как у балеруна.
– Амико! – зовут из здания.
– Ладно, побежал. Это же Тины, да? – протягивает перевязанный наушником айпод.
Как все это трогательно, и Амико будто бы такой участливый… Хорошо надо знать Амико, чтобы понять, что он на самом деле подчеркнул этим жестом: все женщины, мол, такие забывчивые и рассеянные. Иногда Амико просто невыносим.
– Забыла что ли? – смеюсь.
– В раздевалке. – При этом поднимает брови и закатывает глаза.
Так и тянет сказать ему: это мазохизм уже, бро. Все и так сыграно отменно, утрирования с бровками и глазками уже ни к чему. Ничего не говорю. Только подмигиваю.
Торопливо возвращается к пандусу (кстати, жопа у него первый сорт – высокая и крепкая), под шортами проступает контур боксеров. У перил оборачивается, вдруг осматривает меня с головы до ног:
– Хорошо выглядишь.
– Честное слово, очень нервничаю, – никак не угомонится Нанико.
– Слушай, – говорит Тина. – Вечером позвоню из дома, ладно?
– В здешних ньюсах говорят, что в Тбилиси раздают противогазы, может начаться химическая атака.
– Нана, по-ка, – Тина машет рукой, закрывает лэп.
Сажусь в машину. Бросаю сумку на заднее сиденье. Чувствую себя прекрасно. Плавание – самый лучший антидепрессант. Кладу голову на плечо Тине, типа, я свой. Хочу быть родным для нее, чтобы она доверяла. Чтобы нуждалась во мне. Такие детали иногда важнее и приятнее оргазма. Женщина должна знать, что рядом с ней находится не бесчувственная ебливая машина. Иногда она должна ловить твой взгляд – восторженный, чуткий и немного льстивый. Целую Тину в плечо и сразу выпрямляюсь в кресле. Главное, не терять чувство меры в такие моменты. Тина так сжимает мне колено, что сразу понимаю – доверяет и нуждается.
А как вообще можно кому-то доверять?
Поворачивает ключ зажигания. Тут же включается радио: «…только что российская военная авиация сбросила еще несколько бомб над территорией Ботанического сада. Горят два гектара лесного массива…» С радио переключаю на CD плеер. По салону разливается медовый Сакамото. Словно попал в кондитерскую. А может, это и не Сакамото, а лишь Ника Мачаидзе?
Тина сует в рот недокуренную сигарету. Невольно задерживаю взгляд на ногте с облупленным лаком. Ловит мой взгляд и тоже смотрит на ногти.
– Будешь или выбросить? – спрашивает.
– Давай, – беру у нее сигарету.
Выезжаем со стоянки. Из сторожевой будки сразу же выскакивает Несси – карликовый пудель. Бежит за машиной, злобно лает на переднее колесо. Точно знаю, что десять метров – и отстанет. Программа у него такая. Уже год хожу на этот бассейн, так что хорошо изучил его боевой стиль: в радиусе десяти метров бешено носится за каждым вращающимся колесом. Есть в нем что-то воинское. Плюс нереально быстр. Так метаться не умела даже электронная собака из «Приключений Электроника».
– Смотри, что ты забыла в раздевалке, – показываю Тине айпод.
Только сейчас замечаю, что вместо оригинального эппловского (в котором никогда ничего не слышно) на айподе намотан наушник Bang & Olufsen.
Тина трогает наушник:
– Это не мой айпод.
06. Синий бархат
– Хинкали просто улет! – говорит Анеке.
Ничего не отвечаю. Она шумно вытягивает из хинкали сок, выпускает пар изо рта: «хуууу…» Может, сейчас она замолчит хоть ненадолго. Вчерашняя вечеринка вспоминается смутно. Много выпили. Голова раскалывается, в рот ничего не лезет.
В «Синем Бархате» нас трое: Гиги, Анеке и я. Точнее, Анеке и я. Гиги пошел в туалет с бутылкой боржоми. Наверное, желудок себе промывает. Не знаю, чья была идея прийти сюда и вообще зачем затеяли этот гастрономический тур. Про Анеке знаю только то, что она журналист какого-то голландского телеканала и говорит на подозрительно хорошем грузинском. Не знаю, подружка она Гиги или нет. Действительно, надо какое-то отклонение иметь, чтобы вставало на Анеке. Вообще, Гиги всегда привлекали мужеподобные женщины-шкафы с мясистыми, анджелинаджоливскими, как для котлетного фарша, губами. Анеке, будто подтверждая мои мысли, как дракон выпускает пар изо рта: «хууу…» Таких, как она, называют all-international. Сразу видно, что она полна туристической мудрости: американского оптимизма, английского чванства, европейской расчетливости, русского пофигизма и китайской покорности. К грузинским хинкали она только приступила.
Не пойму, что у нее с юмором и насколько сознательно надела она черную тесную футболку, на рукаве которой красуется оранжевый микс из логотипа «Ямамото» и сакрального звука, некая фэшн-мантра:
«Синий Бархат». Так называется элитная хинкальная на Шардени, расположенная между креперией и стейк-баром.
Интересно, почему именно «Синий Бархат», а не, скажем, «Сало или 120 дней Содома»? Речь-то о хинкальной. Наверное, не только потому, что в тбилисских гламурных кругах любить Линча считается хорошим тоном. Пазолини тоже канает. Но для того, чтобы назвать хинкальную «Сало», кроме деловой хватки нужно иметь и немного наглости. А «Синий Бархат» – милая чушь, тбилисскому гламуру совершенно не понятная, но вполне приемлемая. Она и симптоматична к тому же.
А по мне, хинкальная, тем более на Шардени, как раз и должна называться «Сало». При поедании хинкали каждому клиенту я выделил бы по одному сумасшедшему официанту с плеткой в руке и заставил бы орать: «Манджа!.. Манджа!..» Вот было бы бесплатное шоу! За счет заведения. Лично от меня.
Название «Синий Бархат» было бы еще ничего, когда бы не перебор синего в интерьере. Там почти все синее: стулья, столы, освещение, занавески… На кирпичных стенах большой плазменный экран и черно-белые фотографии в рамах – кадры из фильмов Линча. На экране виды Тбилиси сменяют друг друга: Ботанический сад – Нарикала – церковь Троицы – Мейдан – серные бани – Метехи – Хлебная площадь – Мтацминда… обычный туристический маршрут. Спрашивается, какое отношение ко всему этому имеет Линч? К тому же данная визуальная экскурсия сопровождается саундтреком из его «Твин Пикса». Звучит композиция Анджело Бадаламенти с вокалом Джулии Круз. Уже который раз думаю, что Круз косит под Элизабет Фрейзер из «Кокто Твинс». Или просто похожа на нее. Или все вместе.
Если бы эта музыка, плазменный экран, неон и черно-белые фотографии не преподносились вместе с хинкали так глубокомысленно и пафосно, то можно было бы подумать, что у хозяев «Синего Бархата» хорошее чувство юмора. Однако я довольно хорошо знаю Бачо и Кети. Они глубокомысленные и пафосные хинкальщики. И большие киноманы, к тому же.
Временами так несет гнилью, что не помогает даже горький аромат пива. Это напоминает мою соседку и первую любовь Мацацо. Она была в два раза старше. Мужа не было. А я как раз хотел быть ее мужем. Ее любовником. Ее тампоном. Чтобы хотя бы раз в месяц иметь право войти в нее. Я любил в ней все. Взгляд, походку, улыбку, мимику… даже дурацкое имя. Мацацо. Это было моей ежедневной мантрой: «Мацацо… Мацацо…» Она была женщиной моей мечты. Любил каждый квадратный миллиметр ее тела. При этом я считал ее недосягаемой. Как голливудскую звезду. Чего я стеснялся, сам теперь не знаю. Стеснялся, что люблю. Стеснялся, что тайком посвящаю ей стихи. К тому же чужие. Стеснялся своей застенчивости. Когда ловила на себе мой взгляд, то улыбалась, как будто понимала, что со мной творится, словно в душе у меня пошуровала. И я сразу уменьшался: пум-пум-пум… Точно так же Марио превращается в Луиджи. Не помню, была ли она красивой. Помню только, что скоро уже заканчивал школу, местные девчонки делали минет паршиво и охотно ебались в жопу (предусмотрительно сохраняя девственность для будущих мужей), ради моды слушал «Депеш Мод», хотя нравилась на самом деле Мадонна (со всеми ее хуевыми мышцами и конусными лифчиками) и параллельно с этим всем был влюблен в Мацацо. Она была хорошо сложена, с большими сиськами и слегка полновата, как Моника Беллучи. Мы жили на Цхнетской улице, в доме № 3. Я – на шестом, она – на десятом. Как-то летом мы столкнулись в лифте. На ней была юбка выше колен. Сквозь обтягивающую белую блузку просвечивал кружевной лифчик. В кабине сразу стало жарко. От такой близости я чуть не обделался. Сердце застучало… ладони вспотели. Лифт дернулся и пополз вверх. Секунды тянулись медленно, как тугая резина. В тот момент я любил и ненавидел Мацацо. Как кинозвезду. Любил каждую пору на ее теле, осветленные волосы, накрашенные губы, аккуратно выщипанные брови и кружевные лифчики. Которые словно скрывали какие-то секреты, как секретные материалы в сериале «Секретные материалы». Она что-то спросила. Внутри у меня все оборвалось. Изо рта у нее пахло гнилью…
От долгого сидения на одном месте тело у меня одеревенело. Гиги еще не появился. Может, ему стало плохо в туалете? Надо бы проверить, но лень. В «Синем Бархате» не протолкнуться. Дорогие костюмы, силиконовые губы и зубы, белые, как унитаз. Ужасно душно. Под потолком облако из запахов пота, хинкали, парфюма и сигарет. Вытяжка ни к черту! С разных сторон долетают обрывки разговоров:
– Знаешь, что это Берлускони не дал Путину разбомбить Тбилиси?..
– Когда Саркози приезжает?..
– Берлускони кореш Каладзе…
– Буш с Олимпиады вернулся в Америку…
– Может, Америка ударит по Рос сии…
– Из-за Грузии…
Кто-то заказывает:
– Сорок хинкали, три кебаба, четыре пива…
– Пива какого? – уточняет официантка.
Грузинский гламур, конечно, тоже представлен здесь. Несколько парламентариев, парикмахер Тельман и Буба Кикабидзе со своей обворожительной улыбкой. Коренной тбилисец и просто душка. Здесь же пятизвездочный американский генерал с грузинскими офицерами. Эти-то до пяти звезд не дотягивают, но стараются: волосы зализаны назад, козаностровские платочки заправлены в расстегнутые вороты рубашек, а глаза скрываются за темными очками. То ли наркобароны, то ли фотомодели. Тут и отчаянные домохозяйки, и исследователи жизни и творчества Пауло Коэльо, и национальные герои – аутсайдеры Евровидения. Хинкальщики всех стран, объединяйтесь! Как объединяются люди вокруг Пиросмани, интернета, песни We are the World. Вроде бы обычные люди – и в то же время необычные. Как Люди Икс в фильме «Люди Икс». Найдутся и такие, кто сочтет пение Джулии Круз ангельским. I want you rockin’ back inside my heart… И хинкали премило смотрятся, можно подумать, их лепили для фотосессии. Кулинарная арабеска, да и только.
Редко увидишь грузин такими сплоченными, как в хинкальной. На самом деле, и без хинкали можно объединиться вокруг чего-то. Вокруг какой-нибудь идеи, например. Не далее как позавчера объединились, хоть и временно. Два дня назад студенты академии художеств устроили самый что ни на есть перформанс. Сто девочек и мальчиков выстроились вдоль улицы Джорджа Буша и синхронно, как танцоры ансамбля «Риверданс», спустили штаны и посрали перед телекамерами. О, это было даже больше чем шоу. Actus solenis. Истинный триумф! Ясно, что участников акции полиция быстро разогнала, многие студенты попали в отделение, кто-то – в больницу, и всех без исключения в тот же день отчислили из академии. А ведь ряд аккуратных кучек говна на улице Буша в прямом эфире CNN и BBC — это нечто незабываемое. Сердце наполняет гордость за людей, способных на такие простые и благородные поступки. Тогда эти какашки были для меня дороже всех сокровищ мира. Да и сейчас тоже. Точнее сказать, я с одинаковым уважением отношусь как к говну, так и к сокровищам. Фрейд-то не дурак был, что ассоциировал кал с деньгами.
– А ты кого хочешь, Обаму или Маккейна?.. – слышу за спиной.
Голос вроде знакомый, но неохота повернуться. Тбилиси город маленький, все друг друга знают.
– Да один хуй… – отвечает другой голос.
Мимо меня проходит официантка. На ней убийственная униформа – белая рубашка с короткими рукавами и синие слаксы. Похожа на сотрудницу авиакомпании, не хватает только щедрой улыбки и голубого галстука. Тело у нее классическое грузинское: короткие ноги, большие бедра и плоская грушевидная задница. Лицо уставшее, лоб лоснится от пота, но все-таки она неунывающе семенит быстрыми ножками. Не семенит, а скорее, как утюг, скользит – тяжеловесно, но плавно. В одной руке три пустых бокала с пеной на донышке, во второй – тарелка с огрызками от хинкали. Она проходит так близко, что видны следы красной помады на некоторых из них.
На столе пищит мой мобильник… Это Гиги присылает эсэмэску из туалета: «Aбхазия – боль моя». Не пойму, к чему это он. Главное, пока в состоянии стучать по кнопкам телефона. То есть старый бойскаут жив. Это как раз в его стиле: мысли о возвышенном при тошноте и наоборот, тошнота при мыслях о возвышенном. Отвечать лень. Кладу мобильник на стол.
Флюоресцентные лампы окутывают весь «Синий Бархат» и его посетителей в сине-фиолетовую дымку. Как в солярии… Еще похоже на пир живых мертвецов. Или на великую войну гоблинов. Такаси Миике отдыхает.
На тарелке Анеке уже гора хинкальных попок. А она, как в трансе, снова тянется за очередным хинкали, шумно всасывает сок, отхватывает по кусочку тесто и начинку, жует. И снова, как робот, повторяет те же действия с новым хинкали. Слишком поздно соображаю, что начисто околдован и парализован. Ее механические движения точны, как математические формулы. Заблуждается тот, кто считает хинкали всего лишь блюдом. Хинкали – скорее явление, чем кушанье. Грузинский ген. Грузинский дух. Грузинский психоз. Грузинская народная сказка. Это надо почувствовать, постичь умом невозможно. Похоже, понимает это и Анеке. Хочет вкусить, испытать, приобщиться. К тому же, хинкали, как вирус – всюду проникает… Ясно и то, что в неизбежном противостоянии между «Макдоналдсом» и хинкали победит дружба. В результате получим очередного кадавра, некий гастрономический мутант по имени макхинкали. Снова вспоминаю говно с позавчерашней акции и смотрю на Анеке. Она высасывает сок из хинкали, довольно улыбается мне своей евроулыбкой. К переднему зубу прилип кусочек петрушки.