— Что вы, что вы! — улыбнулась она. — Не обращайте внимания. Мой народ прожил такую сложную, насыщенную историю, что ему просто на месте не сидится. Восток все-таки!
— Не согрешишь — не покаешься, — любезно поделились они своим знанием о православии.
— К вечеру всегда темнеет, — ответил отец Савва самой, по его мнению, известной дзен-буддистской мудростью.
— Вот елки-палки! — глядя на них, вздохнул преподобный. — А нашим на разговение не меньше бочки выкатывай.
— Какую музыку вы, отче, предпочитаете? — спросили как-то отца туристы.
— Исключительно благодарен Господу за весь список, но особенно за альтернативную его часть.
— Но почему? — удивились вопрошавшие.
— Она не мешает мне думать, — ответил преподобный.
— Эх, чадо, — вздохнул преподобный. — По этому вопросу вы можете не беспокоиться, я знал владыку задолго до пострига, и тогда он был отцом трех дочерей. Так что женщины у него сейчас ассоциируются только с беспокойством, ответственностью и глупыми расходами.
— Вдовец? — огорчился инок.
— Нет, — ответил отец Савва, — его прошлая супруга — ныне игуменья одного большого монастыря где-то на севере. Дивной красоты была девица! А какое у нее было варенье! От такого варенья постричься можно только для подвига, но уж никак для стариковских сердечных фокусов.
— Но почему же они тогда расстались? — заинтересовался молодой человек.
— Они были так счастливы вместе, что решили все продолжить в вечности, — ответил преподобный.
— А дочери? — не сдержал любопытство инок.
— Тоже, наверно, своих мужей потихоньку к подвигу готовят, — предположил старик. — И думаю, у них получится. Они умело сочетают в себе недюжинную эрудицию и неумеренную любознательность своего отца с кристальной верой их матери.
— А вы вообще-то когда-нибудь говорите абсолютно серьезно?! — спросил молодой иерей из города, отец Борис, преподобного, сетуя на веселость натуры преподобного.
— Чадо, привилегией абсолютности обладает только Господь, всем остальным доступно только относительное, — относительно серьезно объяснял тот.
— Батюшка, — спросила как-то преподобного его духовная дочь, получившая в приданое от отца сеть магазинов одежды, — как надо одеваться?
— Не знаю, как другие, но я пижон, — ответил он. — Я это ежедневно исповедую отцу эконому.
— Послушание бывает двух видов. Одни просто не хотят думать, другие все уже продумали. Второе действительно выше поста и молитвы, поскольку их объединяет.
— Люди никогда не увидят ангелов, потому что ангела может видеть только ангел или кто стал им, — сообщил послушнику отец Савва, направляясь в свой кабинет.
— Что, это происходит мгновенно? — уточнил тот.
— По моим сведениям — да, — ответил преподобный и добавил: — У большинства — за несколько секунд до смерти.
— Ну хоть так! — обрадовался послушник.
— Не говори! — улыбнулся отец Савва и, услав инока в библиотеку за книгой, сел за стол и пометил у себя в блокноте: «25484-я встреча с потенциальным собеседником, если, конечно, я буду себя хорошо вести».
— Как спасаться? — спросили иноки отца Савву, возвращаясь с архиерейского приема пешком по дороге через лес.
— Азартно! — коротко ответил он и посоветовал заложить на этом месте часовню.
— Чего тянуть?! — огорчительно крякнул преподобный, подхватил с обочины пудовый булыжник и со словами: — «Благослови, Господи, мне не общаться с этой малокровной братией, пока на этом месте не будет часовни» — вбил посреди дороги камень.
— Больше радости, чада мои, гораздо больше!
— Что вам стоит! — пробовал его уговорить монастырский эконом. — И сразу ругаться перестанут.
— Нет, брат мой возлюбленный, — отвечал преподобный. — Тут сразу надо решить, кому ты служишь — бабкам или Богу. Не менее часа пройти должно или вне храма, будьте любезны. Ставка больно велика.
— Очень я, отче, на своего брата, кого — вы сами знаете, — искушаюсь, — признался преподобному его духовный сын. — Он делает себе какие-то неприлично дорогие покупки. И часто.
— Не искушайся, чадо, — объяснил отец Савва, — твой брат так много в жизни работал, что не привык экономить.
— А что лучше? — уточнил смекалистый отрок.
— Ко всему привыкаешь, — как-то печально ответил преподобный.
— Книга — действительно лучший подарок, но только в том случае, если ты ее сам написал, — говорил отец Савва, если его спрашивали, чего подарить ко дню ангела, и советовал: — Будьте проще — дарите деньги. Обещаю сделать себе на них приятно.
— Надо машину мыть, все-таки молиться приехал, — ласково укорил своего прихожанина отец Савва.
— Надо машину мыть, все-таки молиться приехал, — ласково укорил своего прихожанина отец Савва.
— Разве Господь следит за нашим внешним видом? — уточнил тот, явно рассчитывая на апофатическую истину.
— Хотя Господь и не брезглив, но Его не обвинишь и в неряшливости, — оправдал его богословские надежды преподобный.
— Так хорошо о человеке может думать только Святая Церковь!
— Согласитесь, отче, что клонирование — это ужасно! — воскликнул прибывший для спасительных бесед из города молодой иерей, отец Борис.
— Скорее — это ужасная реальность, — кивнул преподобный.
— Мы породим монстров! — продолжал разглагольствовать гость. — Мы породим чудовищ, лишенных души!
— Не мельтешите, чадо! — осек его отец Савва. — Это мы поймем по их способности к любви.
— Неужели вы дерзаете даже предположить возможность существования у «рукотворного» души?! — возмутился отец Борис.
— Просто я не дерзаю решать за Господа этот вопрос сам, — отговорился преподобный и добавил: — А вас, мой бескомпромиссный друг, никогда не посещала мысль, что эти вышеупомянутые «клоны» долго будут нами восприниматься как особи второго рода, а именно в подобной среде когда-то и утвердилось христианство.
— Я был свидетелем, как один очень состоятельный пьяница, дебошир и развратник пожертвовал своей жизнью ради
— Думаете, он спас свою душу? — уточнили вопрошавшие.
— Не знаю, но за те немногие мгновения, покуда он принимал решение, ему явно удалось преодолеть себя, — ответил отец Савва.
— Настоящий христианин поступил бы точно так же и не раздумывая, — заявил отец Борис.
— Да, конечно, — согласился преподобный, — тем более что у вышеупомянутого не было на иждивении пятерых детей и матери-инвалида, как у вас, отец Борис.
— Ах, как бы я хотел постоянно видеть рядом с собой своего святого покровителя, — признался отцу Савве монастырский библиотекарь. — Мне бы стало гораздо спокойнее.
— Да, но тогда у вашего святого покровителя совсем бы не осталось времени на личную жизнь, — заметил преподобный.
— Разве у святых есть своя личная жизнь? — изумился тот.
— А чем, по-вашему, они пожертвовали во славу Христову? — пожал плечами отец Савва и напомнил: — «Аз воздам сторицей».
— Вы думаете — это о личной жизни? — не понял библиотекарь.
— И к тому же вечной!.. — закончил отец Савва.
— Какой грех самый страшный? — спросили отца Савву молодые иноки.
— Лично мне, как человеку относительно воспитанному, особенно неприличным представляется блуд, — ответил преподобный.
— А кощунство? — продолжили расспросы иноки.
— Это самый глупый, — крякнул огорчительно отец Савва.
— Как быть самому кесарю в вашей христианской ситуации «кесарю кесарево, Богу Богово», — спросил молодой художник во время одной из партий.
— Если этот кесарь — человек с воображением, то скорее всего он предпочтет позицию доброго, рачительного и благочестивого отца, как, предположим, твой отец.
— Мой отец мусульманин, — осторожно напомнил Бахадыр.
— А мой был убежденный коммунист, высокой морали человек, — покачал головой отец Савва.
— Он умер? — уточнил художник.
— Нет, он покрестился, — ответил преподобный и добавил: — Но вредный старик все равно это сделал в другом храме, потому что, видите ли, молодой человек — то бишь я, а тогда мне действительно было всего сорок пять, так вот, — по его мнению, молодой человек не должен дерзать преподавать истину человеку гораздо старше его. Перед Богом и людьми будет выглядеть несолидно. А очень ему хочется, чтобы все было правильно. И так полвека потеряно… Это он считает с тридцатых.
— Ваш отец был репрессирован? — осторожно полюбопытствовал Бахадыр.
— Нет, он работал с твоим отцом под именем шейха Касима в Арабских Эмиратах на советскую контрразведку, — улыбнулся отец Савва.
— А я думал, что папа в это время строил Днепрогэс, — изумился художник.
— Какая разница! Твой тебе все равно ничего не расскажет, мой только за год до крестин правдой побаловал, — махнул рукой преподобный. — Главное, что они со Второй мировой вернулись в орденах.
— Папа, разве ты был разведчик? — тут же спросил его художник. — Наш гость любезно рассказал мне о твоих подвигах.
— Какая разница, кем ты был, вопрос — кем ты будешь, — скромно отговорился отец, уточнил размер сапога и вышел.
— Под каким же именем в те легендарные времена работал мой отец? — явно не удовлетворившись ответом отца, поинтересовался Бахадыр.
— Он был известный художник, и его звали Бахадыр, — ответил отец Савва.
— Где же его работы? — воскликнул собеседник, распаленный рассказом.
— В тридцатых годах по грубому лжесвидетельству в Бухаре расстреляли твоего дедушку. Когда твой отец узнал об этом — он сжег на городской свалке все свои работы. А мой отец за огромные деньги выкупил уже проданные и тоже передал ему, — печально рассказал преподобный.
— И ни одной работы не осталось?
— Почему же? — таинственно сообщил священник. — Одна осталась.
— Ну? — простонал Бахадыр.
— По заказу шейха Касима, в подарок одной златовласой особе королевской крови, твой отец написал икону «Недреманное Око», а спустя двадцать лет хитроумные наследники
— Что тут поделаешь, — развел руками преподобный. — Господь так любит людей, что для тех, кто твердо убежден, будто Его нет, Его действительно нет. Человеческому рассудку это непостижимо, но хотя бы оцените уровень свободы.