— Скоро. — Голос раздался так внезапно, что Глеб не сразу осознал происходящее, даже переспросил:
— Простите, что?
— Я говорю, скоро закончится ваша эпопея. Вернее, она станет уже не вашей.
Глеб изрядно струсил.
— А с кем я разговариваю? Вы от Ивана Петровича?
Почему он задал этот глупейший вопрос, он и сам не понял. Видимо, встряски последних дней и этот ужасный удар по голове не прошли для него даром.
— Иван Петрович давно в Москве; в данный момент спит глубочайшим сном в своей квартире…
— А где вы прячетесь? Почему я вас не вижу?
— О, это очень просто: потому что меня здесь нет. Нет, вы не сошли с ума, не расстраивайтесь. Да, я действительно читаю ваши мысли, ничего сложного здесь нет даже для ваших друзей из Системы-Х. Но мне очень трудно разбирать мешанину, которая сейчас у вас в голове, поэтому попробую объяснить все по порядку, а вы задавайте вопросы, если что-то будет непонятно. Согласны?
— Д-Да…
— Итак, мы начали с того, что меня нет. Это действительно так, физически я не существую. Те, кто меня создал, отталкивались от неустойчивой природы живого существа, что совершенно непригодно для выполнения задачи такого сложного уровня, как моя. Те, кто нас боится, знает о нашем существовании лишь по очень скудным данным, искаженным многочисленными слухами и легендами о «сверхрасе негуманоидов». Когда-то нечто подобное было, но теперь остался только я, и я вовсе не склонен испытывать злобу, крушить и уничтожать миры только за то, что они достигли определенных успехов в развитии, как опасаются ваши несведущие земляки, наградившие вас столь замечательной шишкой. — Глеб пощупал затылок — там все зверски чесалось и болело. — Кстати, их стоило бы проучить кое за какие детские проделки, но они уже сами себя наказали, заинтересовав ваше Управление. Меня же интересует нечто совсем иное. Нет, не ваш знаменитый феномен: для меня это только мелкое отклонение от нормы, нетипичная мутация — в общем, большого интереса это не представляет.
— Что же вам от меня надо? — Глеб почувствовал раздражение.
— Ваше содействие. Дело в том, что я бы здесь не появился, если бы отсюда не возникла прямая и страшная угроза всему Сектору.
— Но вы же сказали…
— Да, то, что вы считали катастрофой еще час назад — просто детские игрушки, не стоящие даже упоминания. Истинный враг затаился, он только присматривается, выжидает, и поверьте: в его руках «сосредоточена действительная мощь, которая пугает даже меня. Он уже использует ее понемногу там и здесь, пробуя свои силы, изучая, экспериментируя. И появись я сейчас там в открытую, обреку операцию на провал, потому что даже мои создатели исчезли в мгновение ока, когда ЭТО было изобретено одним из них — к несчастью, он оказался сумасшедшим. И сейчас мне нечего противопоставить этому злу. Только надежду — надежду на вашу врожденную удачливость и на законы судьбы, которые выше любых сил во Вселенной. Быть может, именно благодаря этим законам вас сознательно впутали в мелкие меж-пространственные дрязги, хотя истинная цель была иная: превратить вас в оружие против меня.
— Вы говорите о Системе-Х, — Глебу стало не по себе при мысли о том, что новые друзья оказались обманщиками.
— Я говорю о вашей секретной службе.
VIВ 12 часов 20 минут по местному времени в московском аэропорту Внуково приземлился «Боинг». Спустя еще пятнадцать минут подали трап, и пассажиры тоненькой струйкой побежали вниз, оживленно болтая между собой и подтягивая на ходу многочисленные баулы и чемоданы. Одним из последних, легко помахивая кожаным дипломатом германского образца, чеканя шаг, вышел из салона молодой человек лет двадцати семи ничем не примечательной наружности. Как отметили сидевшие рядом с ним граждане, искоса поглядывая на тяжелый волевой подбородок и загорелое пуленепообиваемое лицо, за весь рейс Владивосток — Москва, а он длится, как известно, без малого девять часов, странный пассажир не произнес ни одного слова, ничего не ел и не посещал «мест не столь отдаленных», то есть туалета. Он сидел как истукан, откинувшись на спинку своего кресла и задумчиво глядел в окно стеклянными глазами.
Был это, разумеется, Глеб Иванович Симканич, возвращающийся из позорно проваленной командировки. Сойдя с маршрутного автобуса, он первым делом купил огромный букет свежих гвоздик для любимой жены, затем из ближайшего телефона-автомата предупредил Надю о своем приезде и буквально через полчаса уже был дома.
Однако в скромной оболочке Глеба Симканича по взаимно разработанному в Ржевске плану сейчас находился носитель иного разума, твердо решивший проникнуть в секретное ядро небезызвестного Управления под видом их собственного сотрудника и обезвредить невесть как туда попавшее оружие своих создателей. Мозг самого Глеба в это время крепко спал, выдавая только информацию. на уровне подсознания о стиле поведения бывшего Симканича. Поэтому Глеб (будем называть его так, ведь это существо не имеет собственного имени в общепринятом смысле) сказался больным и усталым и, к огорчению Надежды, лег спать пораньше.
Наутро Глеб выглядел свежим и отдохнувшим, хотя мозг его напряженно работал всю ночь. Чуть свет он был уже в кабинете своего начальника.
— С прибытием, Симканич. — Полковник вышел из-за стола, чтобы пожать ему руку. — Как съездил, докладывай.
— Думаю, что зря, Вадим Михалыч. В районе никаких отклонений от нормы не наблюдается. Удалось завязать знакомство с корреспондентами двух центральных газет, но ничего сенсационного они не обнаружили.
— Так. — Полковник вперил в Глеба испытывающий взгляд. — Глеб, я хотел сообщить тебе одну неприятную новость. Обоих твоих знакомых уже нет в живых.
— Как нет…
— Два несчастных случая. Одна попала под поезд в метро, другой скончался от инфаркта.
Полковник внезапно изменил позу и, напряженно глядя ему в глаза, отчетливо произнес:
— Ты кого пытаешься обмануть? Здесь тебе не мальчики собрались. Выкладывай все, что ты знаешь о Системе, иначе они отправят тебя вслед за твоими друзьями.
Зачем «амебам» убирать свидетелей уже после чистки памяти? И не проще ли было разобраться с ними прямо в Ржевске, не отправляя их в Москву? Глеб решил сыграть на дурачка.
— Конечно, я все расскажу. Просто я думал, что вы мне все равно не поверите. Они пытались меня завербовать, Вадим Михалыч! Товарищ полковник, я нуждаюсь в вашей защите.
— Ах, в защите… — Полковник вытащил из кармана плоский, отчаянно мигающий красным светом анализатор. Тот, кто был в оболочке Глеба, узнал его сразу. Потому что этот, очень древний прибор реагировал только на таких, как он. Будь Глеб в комнате один, прибор дал бы лишь слабый красный сигнальчик. Учащенная зловещая пульсация свидетельствовала о присутствии в этой комнате огромного числа подобных «Глебу» особей. Это было невозможно, но это было.
— Что, узнаешь? Вижу, что узнаешь. Ну-ну, спокойнее. — Это было произнесено на языке Предтечей. Разум попытался высвободиться из теперь уже ненужного тела Симканича. Но не тут-то было — сотни невидимых нитей надежно приковали его к телу, а сам носитель вдруг отлетел к противоположной стене и скрючился там в самой неудобной позе.
— Зря ты полез сюда, дружок. — Голос доносился не из раскрытого рта полковника, который обмяк в кресле, а прямо из центра комнаты. — Пожил бы подольше. Немного.
— Кто вы такие? — С момента своего создания разум никогда не чувствовал себя таким слабым.
— Мы — то, что ты искал здесь.
— Оружие Предтеч? — яркая догадка осенила разум, но было уже непоправимо поздно.
— Совершенно верно.
— Но что вы делаете здесь?
— Готовим укрепленный плацдарм — ведь наш Сектор не единственный во Вселенной. Вот это, — тело полковника дернулось, как от удара током, — наш социальный эксперимент. Общество, построенное по такому типу, уничтожает само себя под свои же бурные овации, а заодно очищает ноосферу на огромных пространствах — нам останется построить здесь то, что мы хотим.
— Что?! — выкрик родился сам собой, когда невыносимая боль охватила каждый участок мозга, и он впервые за миллионы дет осознал муки смерти.
— Ты все равно не в состоянии понять, для этого нужна мощь сотен объединенных разумов. А теперь — прощай!
В комнате раздался пронзительный визг, полный боли и страха, затем наступила тишина.
Спустя некоторое время тело полковника за столом зашевелилось. Минуту-другую он ошарашенно глядел на полированную поверхность стола, затем усиленно стал растирать виски руками. В углу зашевелился Глеб.
— Симканич! Почему вошли не по уставу? — голос полковника на глазах обретал начальственную твердость. — Вы подготовили мне доклад по последним сводкам, как я вас вчера просил?
— Симканич! Почему вошли не по уставу? — голос полковника на глазах обретал начальственную твердость. — Вы подготовили мне доклад по последним сводкам, как я вас вчера просил?
— Я к вам как раз по этому поводу, товарищ полковник! Тут у меня возникли некоторые вопросы…
Рабочий день в конторе, казалось, длился целую вечность — это бывало в конце недели, особенно летом, когда в окошко игриво заглядывало солнышко, — пускало в глаза солнечные зайчики, манило на пляж, рыбалку…
В субботу был дождь, на Клязьму не поехали, целый день занимались уборкой, смотрели телевизор, потом ходили к теще — в общем, все как обычно. За мелким исключением: в голове Глеба дала первое деление последняя живая клеточка не убитого Мозга.
Гарри Тартлдав В НИЗИНЕ
Два десятка туристов вышли из омнибуса и, возбужденно переговариваясь, стали спускаться вниз. Рэднал вез Кробир изучал их из-под длинного козырька кепочки, сравнивая с предыдущей группой, которую он провел по Котлован-Парку. Такиё же, решил гид: старик, транжиривший деньги напоследок; молодежь, ищущая приключений в чересчур уж цивилизованном мире; еще несколько типов неопределенного вида — то ли художники, то ли писатели, то ли ученые — да кто угодно!
Туристок Рэднал вез Кробир разглядывал с особым интересом. Как раз сейчас он вел переговоры с одним семейством на предмет покупки невесты, но сделка была не завершена: и с точки зрения закона, и с точки зрения морали он оставался свободным человеком. А в этой группе было на кого посмотреть — две изящные узкоголовые с восточных земель, державшиеся друг друга, и такая же, как Рэднал, и широкобровая — посветлее, чуть пониже и плотнее, с глубоко посаженными серыми глазами под тяжелыми надбровными дугами.
Одна из узкоголовых, завидев гида, ослепительно ему улыбнулась, и Рэднал улыбнулся в ответ, торопясь в белой шерстяной мантии навстречу группе.
— Привет, друзья! Все ли знают тартешский?.. Отлично!
Говорил он под щелканье камер. Рэднал привык к этому — почему-то туристы всегда хотели запечатлеть гида на пленке, словно именно он был здесь главной достопримечательностью.
— От имени Наследственной Тирании Тартеша и всех сотрудников Котлован-Парка, — начал он обычную приветственную речь, — с радостью говорю вам: «Добро пожаловать!» Если вы не понимаете нашей письменности и не можете прочесть табличку у меня на груди, то подскажу, что зовут меня Рэднал вез Кробир. Я работаю в Парке биологом и в течение двухлетнего срока исполняю обязанности гида.
— Срока? — переспросила улыбнувшаяся ему девушка. — Звучит, словно вас сослали на каторжные работы.
— Я не хотел, чтобы так прозвучало…
Он улыбнулся самой своей обезоруживающей улыбкой, и многие туристы заулыбались в ответ. Лишь у некоторых лица остались хмурыми — вероятно, они подозревали, что в шутке значительная доля истины. В сущности, так оно и было, но иностранцам лучше об этом не догадываться.
— Сейчас мы подойдем к осликам и потихоньку двинемся вниз, в глубины самого Котлована, — продолжил Рэднал. — Как вы знаете, мы стараемся не допускать в Парк атрибуты технологической цивилизации, чтобы сохранить Низину в первозданном виде. Тем не менее нет никаких оснований для беспокойства. Это очень покладистые и надежные животные. За многие годы мы не потеряли ни одного осла — и даже ни одного туриста.
На этот раз в прозвучавших смешках определенно чувствовалась нервозность. Вряд ли кому-то из путешественников доводилось сталкиваться с таким архаичным занятием, как верховая езда. Туго придется тем, кто задумался об этом только сейчас, а ведь правила были сформулированы весьма недвусмысленно. Хорошенькие узкоголовые девушки казались особенно удрученными. Покорные ослы тревожили их куда больше, чем дикие звери Котлована.
— Давайте отодвинем неприятный момент, — предложил Рэднал. — Идите сюда под деревья и поговорим половину день-десятины о том, что же делает Котлован-Парк уникальным.
Тургруппа гуськом последовала за гидом в тень; кое-кто облегченно вздохнул. Рэднал с трудом сохранил серьезное выражение лица. Тартешское солнце нельзя назвать прохладным, но если им тяжело уже здесь, то внизу, в Котловане, бедолаги просто изжарятся.
— Двадцать миллионов лет назад, — начал Рэднал, указав на первую карту, — Низины не существовало. Море отделяло южную часть Великого континента от остального массива суши. Потом на востоке поднялась горная гряда-перемычка.
— Он вновь указал на карту. — А море стало частью Западного океана.
Рэднал перешел к следующей карте, увлекая туристов за собой.
— Приблизительно шесть с половиной миллионов лет назад, по мере того как юго-западная часть Великого континента дрейфовала на север, вот здесь, у западной оконечности Внутреннего моря, поднялась новая гряда. Потеряв связь с Западным океаном, море начало высыхать, поскольку впадающие в него реки не могли компенсировать испарение. Теперь прошу подойти сюда…
На третьей карте разными оттенками синего было изображено как бы несколько слоев.
— Потребовались тысячи лет, чтобы море превратилось в Низину. За это время оно несколько раз наполнялось водами Западного океана, когда тектонические потрясения «глотали» Барьерные горы. Но в последние пять с половиной миллионов лет Низина практически не менялась.
Изображение на последней карте было знакомо каждому школьнику: впадина Низины пересекала Великий континент гигантским шрамом. Перепады глубин на атласе были обозначены различными опенками синего цвета.
Настала пора отправляться к загону. Ослы уже были оседланы. Рэднал объяснил, как на них садиться, и стал ждать, пока туристы все перепутают. Разумеется, обе узкоголовые ставили в стремя не ту ногу.
— Нет, надо вот так, смотрите, — повторил он.
— В стремя — левую ногу, а правую заносите через спину.
Улыбнувшаяся ему девушка со второй попытки добилась успеха. Однако у ее подруги ничего не вышло, и она капризно надула губки:
— Помогите же мне!
Рэднал поднял девушку за талию и практически усадил ее в седло. Она хихикнула.
— Вы такой сильный!.. Он такой сильный, Эвилия!
Другая узкоголовая посмотрела на него с нескрываемым интересом.
Тартешцы и другие народы расы широкобровых, жившие в Низине и к северу от нее, действительно были сильнее, чем большинство узкоголовых, зато менее подвижны. И что с того?..
— Теперь, научившись садиться на ослов, научимся с них слезать. — Туристы застонали, но Рэднал был неумолим. — Вам все равно еще надо забрать свои вещи из омнибуса и уложить их в седельные сумки. Я ваш гид, а не слуга.
Я вам ровня, а не раб — так понял бы эту фразу истинный тартешец.
Большинство туристов спешились, но Эвилия осталась сидеть на осле. Рэднал подошел к ней: даже его терпение начинало истощаться.
— Вот так. — Он помог девушке проделать все необходимые движения.
— Благодарю вас, свободный, — сказала Эвилия на неожиданно хорошем тартешском. Она повернулась к подруге: — Ты права, Лофоса, он действительно сильный.
Рэднал почувствовал, как уши под кепочкой налились жаром.
Смуглый узкоголовый с юга покачал взад-вперед бедрами и воскликнул:
— Эй, я ревную!
Кое-кто из туристов рассмеялся.
— Продолжим, — сказал Рэднал. — Чем скорее мы навьючим ослов, тем быстрее отправимся в путь, а значит, больше увидим.
Вся поклажа была обмерена и взвешена заранее, чтобы ослам не пришлось нести ничего слишком крупногабаритного или тяжелого. Большинство туристов легко уложили свое имущество в седельные сумки. И только узкоголовые, раскрасневшись будто от дыхания ночного демона, тщетно пытались все рассовать. Рэднал хотел было помочь им, но потом передумал: сами виноваты, пускай платят за грузовых ослов.
Девушки, однако, сумели уложить вещи, хотя их седельные сумки раздулись, словно питон, только что проглотивший детеныша безгорбого верблюда. Зато несколько других туристов беспомощно копошились возле переполненных сумок, не зная, куда деть то, что не уместилось. Надеясь, что улыбка на его лице выглядит не очень хищной, Рэднал отвел несчастных к весам и взял десятину серебра за каждую единицу лишнего веса.
— Грабеж! — возмутился смуглый узкоголовый.
— Да известно ли вам, кто я такой? Я — Мобли, сын Сопсирка, приближенный принца Лиссонленда!
Он выпрямился во весь свой немалый рост — почти на тартешский кьюбнт выше Рэднала.
— Значит, вы тем более можете позволить себе подобные траты, — ответил Рэднал. — Серебро ведь идет не мне лично, а на содержание Парка.
Не прекращая ворчать, Мобли расплатился, подошел к ослу и с изяществом, которого Рэднал от него не ожидал, вскочил в седло. В Лиссонленде, припомнил биолог, важные персоны имеют обыкновение кататься верхом на полосатых лошадях. Сам он понять этого не мог. Ему бы и в голову не пришло седлать осла вне пределов Котлован-Пар-ка. Зачем; когда есть гораздо более удобные средства передвижения?