Подошел Тинто Брасс, потыкался носом в ухо, в пластмассовый кружок, внутри которого гремел “Deep Purple”.
– Уйди! – приказал Архипов, не слыша себя. – Сейчас штангу на лапу уроню!
Тинто не ушел. Он был удивительно упрям. Архипов отвернулся от него. Он не любил, когда на него смотрели во время его экзекуций, а отвязаться от Тинто было невозможно. На руках надулись вены – мокрые и синие. Оставалось еще совсем немного. Минут пятнадцать.
* * *
Макс осторожно потянул на себя раму, уверенный, что окно закрыто. Рама не поддалась, и он потянул еще раз. Конечно, закрыто. Он целый день добирался до этого дома. Он знал – если доберется, больше ничего с ним не случится.
Сильный, здоровенный, похожий на бога Тора Манькин сосед придумает что-нибудь, и даст Максу поесть, и уложит спать на невиданном матрасе, а утром пойдет и спасет глупую Маньку, наделавшую дел. Он не думал, что станет делать, если окно закрыто.
На улице у него дважды проверяли документы и оба раза отвязались только потому, что он выглядел “жалостливо” и смирно просил его отпустить – он приехал к сестре, адрес такой-то, вот видите, на бумажке написано. Сейчас каникулы, так он погостить приехал! Его отпускали, но умный Макс был уверен – если заберут ночью, не отпустят.
Ему очень хотелось есть, а денег не было совсем, ни копейки. Он не мог поехать на метро как раз потому, что у него не было денег. Он шел и шел, спрашивал, куда идти, и опять шел. Ему отвечали, но смотрели подозрительно – Чистопрудный бульвар находился слишком далеко от того места, где Макс о нем спрашивал.
Вот он пришел, наконец, а окно закрыто.
Придется ночевать на улице, хотя он замерз так, что зубы во рту отчетливо стучали, а когда Макс пытался их сжать, начинала как-то подозрительно дергаться шея – пусть уж лучше стучат, ну их!
А может, его и дома нету. Может, уехал. Он ведь не должен сидеть и ждать, когда придет Макс Хрусталев.
Что делать? Как быть?
Макс присел под окно – там не было лужи, только сырой асфальт, вода скатывалась под куст бузины, – ноги почти не держали его. Он сел под окно и спрятал холодный нос за отворот куртки. За отворотом тоже было мокро, но не так холодно, и пахло псиной, наверное, от свитера.
Бабушка говорила когда-то, что связала его из собачьей шерсти. У бабушки была собака Клякса – не настоящая собака, как у соседа, а так, чепуховина, мелкая, вертлявая, черная. Бабушка ее вычесывала и добавляла шерсть “в нитку”.
Вот теперь псиной и пахнет.
Маньку поймали, когда они садились в поезд.
Макс твердо решил, что никуда не поедет – убежит на первой же станции! Не для того он ехал в Москву, чтобы через три дня сестрица – зараза! – приволокла его обратно, как провинившуюся козу. Он убежит. У него теперь своя жизнь, что бы там она ни говорила.
К ней подошел человек. Самый обычный человек, в пиджаке и галстуке, и плащ у него был серый, тоже самый обычный. Макс смотрел издалека, потому что она ушла вперед, а он тащился нога за ногу – не хотел никуда ехать и строил планы побега. Она вздрогнула, вскинула голову и сверху вниз – оттого, что высоченная, – посмотрела на того, в плаще. Он стал что-то говорить, а она вдруг бросилась бежать вдоль состава, и люди шарахались от нее и смотрели вслед, а Макс стоял, разинув рот.
Наперерез ей выскочил еще один – откуда он выскочил, из-под поезда, что ли? – и как-то подозрительно быстро ее утихомирил. Она сама пошла с ними и прошла мимо Макса так, как будто никогда в жизни его не видела. Она даже отвернулась, когда проходила мимо него.
Сумка болталась у нее на плече, и тот, который в пиджаке, шел совсем рядом, а второй чуть-чуть сзади. Прикуривая, он вдруг встретился с Максом глазами, посмотрел внимательно. И тут Макс перепугался так, что кожу на голове как будто стянуло к макушке.
Неизвестно, чего он перепугался, – ничего не происходило. Просто человек, прикуривая, смотрел ему в лицо, и Макс понял, что должен спасаться.
Немедленно.
Он неловко побежал, оглядываясь, два раза споткнулся, чуть не упал, пробежал через длинный вокзальный пассаж, выскочил на остановку и сиганул в какой-то автобус. Двери закрылись, автобус поехал. Хорошо, что в кармане оказалось семь рублей. Автобус завез его куда-то на окраину, Макс понятия не имел, что это за окраина – громадные белые дома, широкие улицы, холодный ветер. На остановках толпы людей штурмовали автобусы и редкие троллейбусы с ожесточением и страстью.
Макс посидел на лавочке под стеклянным панцирем остановки, а потом ушел, потому что рядом пристроился спать мужичонка в красном плаще и соломенной шляпе, воняло от него невыносимо.
Тогда Макс в первый раз спросил у подходящего по виду прохожего, как пройти на Чистопрудный бульвар.
“Пройти-и? – удивился прохожий. – Пожалуй, лучше ехать. Идти тебе отсюда как раз до завтра”.
Прохожий не знал, что у него нет денег, и Макс пошел. Сначала он шел просто так – смотрел по сторонам. Потом стал думать, во что же такое влипла его сестрица – надо же, сестрица у него! И признала, сказала, что помнит его уши, смешная! И чего ей взбрело отправлять его обратно, да еще вместе с ним ехать?! Дура какая-то…
Потом он стал думать о том, где она теперь, и что с ней, и что он скажет ее соседу, когда, наконец, дойдет до него. Кто это ее уволок? Зачем? Может, она денег задолжала? Или кавалера кинула, а он в обиду ударился? Колькин брат Серега пришел из армии, а Наташка с Генкой как раз загуляла. Так Серега как пошел молотить направо и налево, мало никому не показалось, Генке особенно. А Наташка все равно заявила, что одного только Генку любит и не нужен ей никакой Серега. А через год они с Генкой развелись, и теперь она опять к Сереге клинья подбивает. Бабушка сказала – шалава девка, одно слово!
Потом Макс захотел есть, а город – не тот, который был у сестры и ее соседа, старый, уютный, не слишком высокий, с липами и лавочками, а другой – громадный, мрачный, переполненный людьми, машинами и свинцовыми тучами, – все никак не кончался.
Потом он уже думал только о том, что устал и замерз, и о том, как ему хочется есть, и еще о горячей воде, с силой бьющей из сверкающей насадки, и о металлических кнопках на могучей собачьей шее, и о мягкости круглой штуковины, на которой он в прошлый раз спал. Ему становилось стыдно, когда он вдруг вспоминал о Маньке и о том, что совсем не думает о ней, а потом он опять забывал и думал только о том, как дойдет и поест.
Только в арке он вдруг вспомнил про старикашку с его кружкой – старикашка вполне мог закрыть окно на холодную белую щеколду, и Максу тогда не влезть.
Так все и получилось.
Если бы не было дождя, он бы переночевал в кустах бузины и сирени, а утром караулил бы у ворот, когда выедет черная блестящая машина. Дождь шел, и Максу страшно было представить, что он до утра просидит в “устах, голодный и мокрый.
Очень трудно жить “своей” жизнью, когда в кармане ни гроша, хочется есть, зубы стучат от холода и усталости, и негде ночевать, и неизвестно, как дожить до завтра.
А завтра что? Завтра что поесть и где согреться?
Руки совсем заледенели, и Макс сунул их под мышки. Ветер приналег на кусты, швырнул в лицо колючую, холодную воду, стукнул рамой над головой.
Макс привстал и посмотрел. Рама медленно приотворилась, покачалась и замерла. Он даже не поверил. Выходит, окно открыто? Выходит, он просто слабо тянул?!
Макс поднялся, выпростал руку и потрогал раму – открыто. Несколько раз оступившись, он влез на кирпичный парапетик и толкнул вторую створку. Она бесшумно открылась внутрь, в сухое и светлое нутро подъезда. Где-то там, глубоко, пело радио.
Очень осторожно Макс перелез через подоконник и постоял, прислушиваясь. Все в порядке. Шум дождя отдалился, стал другим. На гранитный пол с Максовой куртки громко шлепались тяжелые капли.
Стараясь не стукнуть, Макс прикрыл окно и опрометью бросился вверх по лестнице. Толстые старые стены отражали тяжелое дыхание. Он взлетел на шестой этаж и позвонил. Подождал и позвонил еще раз.
Никаких звуков не доносилось из-за металлической двери – умный Макс еще вчера понял, что дверка-то металлическая! – только слышались какие-то отдаленные размеренные удары.
Значит, все-таки его нет дома.
Зря Макс так старался, так долго шел и так надеялся, что сосед ему поможет. Его нет дома. Конечно. Он подождал и еще позвонил, долго-долго не отпуская палец.
Никого.
Это стало последней каплей. Макс Хрусталев не помнил, когда он плакал в последний раз. Бабушка говорила, что он сильно плакал, когда Манька уехала в Москву.
Изо всех сил вдавливая палец в черную кнопку, Макс заплакал. Он плакал и утирался рукавом насквозь промокшей куртки.
* * *
Тинто Брасс все не уходил.
Мало того, что он стоял и смотрел, он еще стал поддавать Архипова носом.
– Уйди, я тебя прошу, – выговорил Архипов с усилием, – пошел вон!
Мало того, что он стоял и смотрел, он еще стал поддавать Архипова носом.
– Уйди, я тебя прошу, – выговорил Архипов с усилием, – пошел вон!
Тинто вместо того, чтобы оскорбленно удалиться, неожиданно схватил зубами тонкий проводок наушника и выдернул его из архиповского уха вместе с группой “Deep Purple”.
– Спятил, что ли?! – заорал Архипов и тут услышал, как непрерывным истерическим звоном заливается звонок у входной двери.
От неожиданности он выпустил штангу. Штанга проехалась по предплечьям и со всей силой дала ему по шее. Архипов заорал и заматерился, выбираясь из тренажера. Звонок захлебнулся и смолк. Тинто выплюнул наушник и гулко залаял.
Архипов наконец выбрался, схватил полотенце и утер капавший с физиономии пот. Не иначе Гаврила Романович Державный пришел осведомиться, куда пропала девочка Маша, может, Владимир Петрович ее выселил? А то они с Еленой Тихоновной волнуются.
Архипов накинул на плечи полотенце, подошел к двери и посмотрел в “глазок”.
Никого. Странно.
В разогретом и натруженном позвоночнике зажужжало острое веретенце – вж-ж, вж-ж…
Архипов еще раз посмотрел.
Подошел Тинто Брасс и сунул нос в щель.
– Кто там, Тинто? – негромко спросил Архипов. – Ты знаешь?
“Я-то знаю, – отозвался Тинто. – Сказать не могу, как всякая собака”.
Архипов взглянул на него.
“Час назад я отвез труп юриста Маслова за Кольцевую и оставил так, чтобы утром его непременно нашли. Потом я еще снял ковер и запихал его в свою машину. Нож, которым был убит юрист, лежит в моем письменном столе.
Может быть, труп нашли гораздо раньше, чем я предполагал, и теперь хотят получить объяснения?”
Веретенце превратилось в шило, которое впилось и с хрустом проткнуло кости и нервы.
Архипов еще раз вытер лицо и распахнул дверь. На площадке никого не было. Тинто Брасс протиснулся мимо него и потрусил к лестнице. Архипов заглянул за угол и вниз. Тинто лениво гавкнул.
– Вот как, – удивился Архипов. – А я думал, пенсию принесли.
На ступеньках стоял Макс Хрусталев, по архиповским сведениям, недавно отбывший в город Сенеж. Он стоял с задранной головой, неловко повернувшись и свесив длинные, как у орангутанга, руки. По грязным щекам было размазано нечто, подозрительно похожее на слезы.
– Здрасти, – выговорил он, завидев Архипова.
– Будь здоров, – отозвался Архипов. Шило выскочило из позвоночника и пропало, оставив только тупую нестрашную боль. – Ты чего печальный такой? Карточки украли?
– Че… чего?
– Поднимайся, – приказал Архипов. – Тинто, домой! Это ты названивал?
– Я, – признался Макс и шмыгнул носом.
В присутствии бога Тора из учебника истории никак нельзя было раскисать, но от облегчения и счастья слезы как-то сами собой наплывали на глаза. Он сопел и отворачивался.
Тор пропустил его в квартиру, на блестящую плитку, за которой простирался уютный ковер, следом тяжело вбежала собака, прогремели замки.
Все. Кончились беды.
– Хорош, – сказал Архипов, с отвращением рассматривая его. – Опять станем отмываться?
Макс молчал, расшнуровывая ботинки. Пальцы совсем замерзли, плохо слушались, а шнурки сырые, так сразу и не развяжешь.
– А сестрица ваша нам сказала, что вы в Сенеж укатили. Погостили, мол, пора и честь знать.
– Не, – объяснил Макс, – мы… собирались. Она меня на вокзал приволокла. А потом ее…
– Что?
– Увели.
– В отделение?
– Не, не в отделение. Двое каких-то подошли и увели.
Народная мудрость номер семь гласила – никогда не беги впереди паровоза. Придет время, и все узнается само. Народные мудрости никогда Архипова не подводили – до нынешнего вечера.
– Кто подошел? Куда увел?
– Я не знаю. Не, правда не знаю. Один в плаще, а второй в куртке. И увели.
– Куда?!
Макс стащил ботинки, выпрямился, сопнул напоследок носом и потер его рукавом.
– Не знаю, говорю же… А вы чего?
– Чего?
– Спали?
– Мы не спали, – сказал Архипов, – мы делали приседания.
– Чего-о?
– Значит, так, – заключил Владимир Петрович, вожак стаи, – быстро раздеваешься. Прямо здесь, никуда не идешь. Барахло оставляешь тоже здесь.
– Че ж я голый буду ходить?!
– Вымоешься и наденешь то, в чем был вчера. Насколько я понимаю, на этот раз ты не ел всего только один день, так что с голоду сразу не помрешь. Возьми на стойке яблоко. И давай-давай, в темпе!
– Чего?
– Штаны снимай, чего! Лужа на полу!
Оставив гостя в тягостном недоумении, Архипов ушел в ванную и стал под душ. Вода хлестала по макушке, текла по лицу, попадала на губы – соленая от недавнего пота.
Нельзя было думать – он пока еще ничего не знал и ничего не понял из объяснений Макса Хрусталева. Раз мальчик пришел к нему, значит, вряд ли Маша Тюрина пряталась именно от него, Архипова. Раз мальчик вернулся сюда, значит, вряд ли юрист Маслов был убит у него на глазах.
Кто и куда уволок его сестрицу? Милиция? Так сказать, задержание по горячим следам?
Зачем она потащила Макса на поезд, если он не врет? Почему так внезапно решила отбыть в город Сенеж? Потому что убила юриста Маслова, заколола ножом в сердце? И если решила отбыть, почему звонила Архипову и назначала встречу на станции метро “Чертановская”, последний вагон из центра?
Не нужно вспоминать никаких народных мудростей, чтобы понять, что нельзя делать выводы на пустом месте, но Архипов все-таки делал и злился на себя.
Из душа он вышел уже основательно обозленный.
– Давай, – громко и сердито позвал он, – давай, где ты, погорелец?
Тинто появился на пороге гостиной и сказал, что погорелец здесь.
– Где?!
Сердитыми шагами Архипов дошагал до комнаты с тренажерами и заглянул.
Макс Хрусталев в одних трусах – старая сизая стиральная доска, обернутая поперек выцветшей тряпицей – стоял возле нагромождения блестящей хромированной стали, тросов и блоков, которые подавляли своим мужским, хайтековским, самодовлеющим изяществом. Он стоял и пальцем трогал то одно, то другое. Физиономия выражала глубокий и вдумчивый восторг.
– Ну что? – спросил Архипов, и Макс отдернул руку.
На хромированной поверхности остался быстро тающий туманный след.
– Вы чего? Качаетесь?
– Приходится, – признался Архипов. – Давай в душ.
– Не, вы правда… качаетесь?
Архипов вздохнул:
– Я правда качаюсь. Каждый день. В отпуске тоже качаюсь. И по выходным.
– Круто! – выдохнул Макс. – Не, правда круто!.. А вы кто?
– Я Архипов Владимир Петрович, – представился вожак стаи. – Ты не знал?
– Не, я не в этом смысле… Вы… каскадер? Из этой? Из ассоциации?
Очевидно, тренажеры в голове у Макса Хрусталева были прочно и неразрывно связаны с благородной профессией каскадера.
– Я программист, – покаялся Архипов.
Лицо у Макса вытянулось.
– Программист?! Тот, кто часами сидит за компьютером и играет в стрелялки?!
Нет, Максу нравились компьютеры – у Кольки, того самого, чей братан поколотил Генку, был компьютер, и Максу иногда удавалось на нем поиграть, – но программист?! Зануднее работы не придумаешь!
– Иди в душ, – устало велел Архипов.
– Программист, – повторил Макс убитым голосом.
– Ты так сильно не отчаивайся, – посоветовал Архипов.
– Чего?
– Ничего.
Еды в холодильнике было не слишком много, и Владимир Петрович достал все. Подумал-подумал и сунул в микроволновку кусок мяса – размораживать. Если не хватит колбасы, сыра и хлеба, придется жарить. Оперся руками о подоконник и посмотрел вниз.
Дождь все шел. Тинто Брасс приблизился и стал рядом.
– Ну что? – спросил у него хозяин. – Втравила нас Лизавета в историю?
Тинто сокрушенно вздохнул.
В дверях появился обновленный Макс Хрусталев, прошлепал в комнату и, извиваясь, заполз на высокий стул. Он был розовенький от горячей воды, волосы торчали в разные стороны.
– Рассказывай.
– Чего?
– Где твоя сестра?
– Да не знаю я! Как ее уволокли, так я сразу к вам побежал.
– Долго бежал?
– Да… целый день.
– А ночью вы где были?
– Ночью? – переспросил Макс, запихивая в рот кусок колбасы. – Ночью мы на вокзале были.
– Что ж вам дома не сиделось? Макс махнул рукой:
– Не знаю я! Манька вдруг как подхватилась! Сумку там, кошелек, быстрей-быстрей, туда-сюда, и мы на вокзал поехали.
– Подожди, – попросил Архипов, – давай не так. Давай вот как. Мы вернулись от нотариуса, я вас высадил и уехал на работу. Дальше что было?
– Ну, мы домой пошли. В смысле, в Манькину квартиру. В смысле, которая теперь стала… ну, ваша стала. Она все говорила – слава богу, слава богу, а я ей – чего, слава богу, если у тебя теперь своей квартиры нету?! А она мне – ты ничего не понимаешь!
– Я тоже мало что понимаю, – признался Архипов. – Дальше что?
– Ей позвонил кто-то. Она подошла к телефону, но сама ничего не говорила, только слушала. Слушала, слушала, трубку бросила и давай носиться, собираться, то есть. Потом говорит – поехали. На вокзал, то есть. Я, говорит, отвезу тебя домой и вернусь.