Если рассуждения правильны и ее действительно уволокли ребята из “Пути к радости”, значит, у него, Архипова, путь к радости только один – стоять насмерть и квартиру Марии Викторовне обратно не возвращать. Выжидать, что предпримет “просветленный”. Кстати, неплохо бы узнать его имя. Как-то ведь его должны звать – по-человечески, ибо на сайте он, ясное дело, именовался Добромир.
Архипов был уверен, что узнать это довольно легко.
Впрочем, вполне возможно, что “просветленный” и ни при чем вовсе.
Вполне возможно, что он просто “лицо”, актер, попка-дурак, который произносит речи и позирует для фотографий, ну, может, “встречается с почитателями и читателями”. А может, и не попка-дурак, а некая особь, искренне верующая в “энергию добра, что в райский сад стремится, когда по звездам босиком бежит душа”. Если так, то “особь” эта наверняка не в курсе того, что дальше происходит с квартирами “направленных в природу” приверженцев “Пути к радости”.
Впрочем, маловероятно, что она не в курсе. “Особь”, то есть.
И еще труп! Труп юриста Маслова! Откуда он взялся?!
В схему труп никак не укладывался, а весь жизненный опыт Архипова говорил, что, если после сборки на столе остался лишний винтик, это означает, что механизм собран неправильно!
Лишний винтик – труп на ковре – портил всю картину.
Значит, так.
Допустим, что его убила Маша. Ну, допустим.
В спине заскреблось, и Архипов потерся о простыню – как линяющий по весне медведь о частокол.
Допустим. Только допустим.
Архипов сел, придерживая рукой спину, и прислонился к деревянной спинке. Гектора Малафеева он спихнул ногой на ковер – Гектор улыбался ехидной улыбкой, которая как бы говорила Архипову, что так суетиться из-за Маши Тюриной не стоит, право, не стоит.
Ну, хорошо.
Его убила Маша, потому что некому больше его убивать. И ты знаешь это, с самого начал знал, именно поэтому заметал следы с такой методичной старательностью. Именно поэтому ты обнимал труп, когда тащил его вниз по лестнице, а потом усаживал в машину, а потом ехал по городу, в дожде и мыслях о том, что любой гаишник, которому взбредет в голову проверить твои документы, обнаружит, что машина не твоя, а в салоне у тебя труп!
Ты знал, что она его убила, поэтому ты еще позаботился о ковре с кровавым пятном в середине, и о ноже, который лежит теперь в твоем письменном столе, и остается только уповать на то, что ты не наследил как-нибудь слишком явно и милиция тебя не найдет, а если найдет, то, бог даст, не отыщет никаких доказательств причастности – твоей или Машиной, не зря же ты перчатки надевал и вообще проявлял предельную киношную осторожность!
Ты знал, что его убила Маша – дверь открыта ключом, а ключи есть теперь только у тебя и у нее. Но ты не убивал юриста Маслова.
Могло быть такое, что она вернулась в свою квартиру, открыла дверь Маслову, впустила его, а потом убила. Зачем? За что? Или он чем-то ей пригрозил?
Но если она вернулась, значит, те, кто “уволок” ее от сенежского поезда, потом выпустили? Или она сбежала? Если сбежала, где она теперь? Откуда и зачем она звонила ему, Архипову, да так, что многоумный телефон не смог определить номер?
Или все это спектакль – от начала до конца, вместе с теми двумя на вокзале? Спектакль, предназначенный специально для Архипова и разыгранный Машей Тюриной и господами из “Радости”?
А нож? Откуда он взялся под диваном в гостиной?
Архипов уверен, что нож должен лежать под кроватью Маши Тюриной, а вовсе не в гостиной. Лизавета тогда сказала – его появление предвещает смерть. И еще сказала, что нож “появился” у нее в комнате.
Кто режиссер этого спектакля? Маша? Одна? Или вдвоем с Добромиром? Или с кем-то еще?
Если она, зря Архипов так старался. Ни веснушки, ни темные волосы, ни ореховые глаза, ни энергичная грудь не имеют значения, если это – она.
И Лизавету она убила? И с лестницы пыталась столкнуть незадолго до смерти?
И почему, черт возьми, Лизавета сказала ему на бульваре, что “по заслугам каждый получает”?! Что она имела в виду, полоумная старуха?!
Архипов выбрался из постели и, держа спину очень прямо, вышел в гостиную. Где-то там должен, стоять холодный чай с мятой.
Он отхлебнул из тяжелой кружки и посмотрел на прямоугольник лунного света, лежащий на полу. В прямоугольнике расплылись растрепанные черные кляксы – тени от Любаниных цветов.
Если это Маша, значит, ей нужно было побыстрее удалить из Москвы Макса, который нагрянул в такой неподходящий момент.
Вместо того чтобы отвезти его на вокзал и тихо-мирно посадить в поезд, она разыгрывает у него на глазах целый спектакль с “похищением”, “фертом в плаще”, побегом, погоней и так далее. Совершенно ясно, что после такого спектакля Макс никуда не поедет, да и билет, по всей видимости, остался у нее.
Вывод. Или спектакль тоже часть плана – какого, черт возьми?! – или это не она.
Все тебе хочется, чтобы была “не она”! В этом все дело, правда? Наплевать тебе на логику и на правду тоже – лишь бы не она! Отсюда и размышления о том, какой неправильной жизнью живешь, – все потому, что тебе внезапно захотелось пожить “правильной”, и именно с ней. Два раза видел, неделю вспомнить не мог, что за девчонку Лизавета когда-то подобрала, – и на тебе!
Архипов одним глотком допил из кружки чай с мятой, утерся ладонью и произнес довольно громко:
– Ну и ладно! Ладно.
Никто ему не ответил, только Тинто Брасс вздохнул на своей подушке.
* * *
Макса все время приходилось подталкивать в спину. Сам он никак не шел.
– А… это чего, а?
– Чего? Здравствуйте, Петр Степаныч! Где чего?
– Ну, вон! За дверями!
Архипов посмотрел, что там “за дверями”.
– А-а… Конференц-зал.
– Для конференций?
– Для совещаний.
– Здравствуйте, Владимир Петрович.
– Доброе утро, Ольга. Макс, идем.
– И это все ва-аше?
– На-аше.
– Так вы ж говорили, что вы… этот самый… программист.
– Я этот самый программист.
– А почему тогда ваше?
– Потому что у меня своя фирма.
– Чего?
Архипов едва удержался, чтобы не сказать – чего, да и то только потому, что они уже почти вошли в приемную.
– Заходи.
Катя выглянула из-за компьютера. Хорошенькая, приветливая, всегдашняя Катя – мать двоих детей.
– Катя, это Макс Хрусталев. Мой… родственник из провинции.
– Ничего не из провинции, а из Сенежа, – поправил Макс строптиво. Строптивость он продемонстрировал, очевидно, из-за Катиной хорошенькой мордашки. – И не ваш я родственник!
– Это Макс Хрусталев из Сенежа, – поправился Архипов. – Он мне не родственник. Его самое главное вовремя кормить.
– Покормим, – не моргнув глазом пообещала Катя, а Макс покраснел.
Катя как раз была похожа на фею из сказки, именно Катя, а не худая, длинная, замученная Манька. Вот если бы Катя оказалась его сестрой!
– Володь, почта у тебя на столе. В два часа приедет Васильченко.
– Да, хорошо. В полчетвертого я уеду. Макс останется на твоем попечении.
– Я не останусь, – пробормотал Макс.
– Я потом вернусь и заберу его. Кать, посади его к программистам. Пусть они ему чего-нибудь покажут поинтереснее. Только не интернетскую порнуху!
– Не видал я порнухи, что ли!..
Архипов посмотрел на него с сомнением. Красотка Катя тоже посмотрела, и тоже, как показалось Максу, с сомнением.
– Почты много?
– Как всегда. Из Дубны звонили, у них там одна программа не идет. Одна пошла, а вторая не идет.
– Какая? “С-14”, что ли?
– Да, Володь.
– Ну так она и не пойдет, – злобно сказал Архипов, – вызови Ряпкина ко мне. Прямо сейчас.
– Хорошо. А мальчику, может быть, чаю?
– Да. Давай.
Следом за Архиповым Макс вошел в кабинет и застыл.
Владимир Петрович кинул портфель в кресло, а телефон на стол, привычным ежедневным движением включил компьютер и так же привычно потянул к себе почту.
– А вы… чего? Начальник, что ли?
Архипов промычал что-то нечленораздельное. Макс ему надоел, и хотелось побыстрее сбагрить его программистам.
– А чего вы делаете?
– Читаю. Каждый культурный человек должен разуметь грамоте. Ты не разумеешь?
– Не, ваше. Ваше чего делаете?
– Ваше мы делаем программное обеспечение повышенной сложности. Знаешь, что это такое?
– Не-а.
– Ну и молодец.
Вошла Катя с подносом и кипой газет под мышкой.
– Ужас один, – заявила она и поставила поднос на стол. – “Дорожный патруль” лучше не смотреть.
– Не смотрела бы, – посоветовал Архипов.
– Опять труп в машине, – поделилась Катя. – Какого-то мужика ножом зарезали! До смерти.
Архипов поднял голову и внимательно посмотрел на свою секретаршу.
– А… кто зарезал?
– Володь, ну разве кто-нибудь знает! Сказали, что он, скорее всего, кого-нибудь подвозил. Митька каждый день на машине за город ездит, возвращается в ночь-полночь, я изведусь вся, пока дождусь!
– Володь, ну разве кто-нибудь знает! Сказали, что он, скорее всего, кого-нибудь подвозил. Митька каждый день на машине за город ездит, возвращается в ночь-полночь, я изведусь вся, пока дождусь!
– У нас тоже одного зарезали, – поведал Макс и шмыгнул носом, – но не в машине, а в парке. Они между собой разбирались и пырнули одного по случайности…
– А… где его нашли?
– Да где-то за Кольцевой. Тебе налить?
– Что?
– Чаю налить тебе?
– Нет, – ответил Архипов, – спасибо. Сейчас Макс допьет, и забирай его отсюда, у меня работы полно.
Значит, подвозил кого-то. Никого он не подвозил, его самого Архипов “подвез”, но он к тому времени был уже… труп.
– Да, Володь, – спохватилась секретарша, – опять эта самая Тюрина звонила. Утром, тебя еще не было. Очень волновалась что-то.
В спину со всего размаха воткнулся нож, похожий на тот самый, что лежал у него в письменном столе, завернутый в пакет. Нож вошел глубоко и несколько раз повернулся.
Архипов посмотрел на почту, разложенную на столе.
– Что-нибудь передавала?
– Нет. Спросила тебя, и все.
– Ты дала ей номер мобильного?
– Не дала, – удивилась Катя. – Ты же не говорил!
– А сама ты не соображаешь?! – неожиданно и обидно закричал Архипов. – Ты же секретарь, черт тебя побери!
Катя попятилась и стукнула подносом в деревянную дверную панель.
– Ты не сказал, чтобы я дала…
– Почему я должен все говорить?!
– Потому что я никому не даю номер твоего мобильного, – обретя почву под ногами, отрезала Катя. Иногда шеф шумел не по делу, и она отлично знала, как нужно с ним справляться.
Откуда она могла знать, что эта самая перепуганная Тюрина так ему нужна?! Мало ли кто звонит и спрашивает Владимира Петровича Архипова, всем, что ли, теперь мобильный давать?!
Он не извинился сразу – верный признак того, что рассердился не на шутку. Она подождала и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Настроение теперь на целый день испорчено, а все из-за какой-то там Тюриной!
Катя поставила поднос, ответила на телефонный звонок, независимо подкрасила губы перед крошечным зеркальцем и прогнала из приемной двух удальцов из коммерческого отдела, которые зашли “поболтать”.
И тут вдруг ей пришла в голову удивительная мысль.
А что, если он влюбился? Как все нормальные люди, взял и влюбился в эту Тюрину, как ее там? И дотошная Катя посмотрела на длинный лист перекидного настольного ежедневника, где записывала всех звонивших.
Тюрина Мария, вот как!
От этой удивительной мысли Катя повеселела.
Его жену она не знала – они развелись до того, как Катя заняла место “главной женщины его жизни”, как это называлось на корпоративных вечеринках. Эту самую жену Катя понять не могла – зачем разводиться с таким мужиком, нормальным во всех отношениях?! Она бы с Митькой ни за что на свете не развелась!
Может, любовь какая посторонняя случилась? Ну и что – любовь! Любовь любовью, а Владимир Петрович такая прелесть – и умница, и не пьет особенно, и денежки зарабатывает. Ну, нетерпеливый, конечно, бывает, разорется не по делу, собаку свою облизывает, как будто это не собака, а младенец, спина у него болит, он морщится, охает, как старик, и ходит прямо – палка палкой.
А может, не у нее, а у него любовь случилась, и он жену бросил?
Дверь отворилась, на пороге показался парнишка, а за ним Владимир Петрович – Гулливер и лилипут.
Хотя парень не был маленьким, все равно казалось, что Гулливер ведет лилипута за шиворот.
– На, – сказал ей Архипов, – получай. И прямиком в компьютерный отдел.
Катя ничего не ответила – чтобы он прочувствовал как следует всю глубину недавнего хамства.
– Извини меня, – пробормотал Архипов жалобно, – я не хотел. Просто она мне очень нужна, эта Тюрина.
– Это моя сестра, – сообщил Макс хвастливо, и Катя вытаращила глаза.
Очевидно, дело зашло даже дальше, чем она предполагала.
– Кать, если она еще раз позвонит, сразу соединяй. Или дай ей мобильный, если меня не будет.
– Хорошо, – холодно согласилась секретарша.
Прощать сразу тоже не следует. Непрощенный начальник еще помаялся на пороге, а потом канул в свой кабинет.
Макс посмотрел на Катю, а она на него.
Он – с застенчивым любопытством. Она – тоже с любопытством, но беззастенчивым.
Он думал – жаль, что Манька не такая!
Она думала – жаль, что до компьютерного отдела так близко, все разузнать не успею!
* * *
Телефон ей удалось утащить рано утром.
Ее охранники бдили не слишком усердно – куда она могла деться из запертой на все замки квартиры на десятом этаже, да еще без штанов, в рубахе и трусиках!
Всю ночь она ходила мимо них – как будто в туалет. Однажды она читала в романе, что так нужно отвлекать внимание. Десять раз достаешь из кармана то спички, то сигареты, а в одиннадцатый раз – пистолет. У нее не было в кармане пистолета. Только два билета на поезд.
Она, дурочка, надеялась, что ей удастся спастись и спасти мальчика! Разве от них спасешься? Даже тетя не спаслась, а она была намного сильнее.
Каждый раз, когда Маша проходила, охранники разражались первобытным весельем. Им нравилось, что она так их боится – вон в сортир каждые полчаса бегает!
– Смотри, не добежишь! – кричал один, самый веселый. – Весь пол нам изгадишь!
Она стояла в туалете, за хлипкой дээспешной дверцей, гадко захватанной руками, и прислушивалась – так, что в ушах звенело.
Они смотрели телевизор – футбол, разумеется, а потом весельчак подходил к дверце и колотил в нее. Дверца сотрясалась и стонала.
– Эй, чего там у тебя?! – кричал он радостно. – Запор, может? Подмогнуть, может?!
От страха и унижения мутилось в голове – она знала, что будет дальше, но деваться ей было некуда. И они знали, что деваться ей некуда.
Она открывала дверцу, и весельчак жирными пальцами хватал ее за грудь, больно.
– Отпустите, – просила Маша и вырывалась, а он все не пускал, лез под рубаху и там тоже щупал, отвратительно, мерзко.
Она начинала плакать, молча, стиснув зубы, и весельчак налегал на нее еще сильнее.
Ей казалось, что от него воняет, хотя вовсе не была брезгливой, медсестра пятнадцатой горбольницы, первой хирургии!
Она знала, что они не станут ее насиловать – это не входило в их планы, по крайней мере, пока, – но все равно до смерти боялась жирных пальцев и унижения, которое било в виски, застилало глаза.
Она могла бы сидеть в своей комнате – на полу лежал матрас, грязный, в коричневых пятнах и буграх свалявшейся ваты, но нужно “приучить” их к тому, что она все время ходит мимо.
Она вырывалась и лягалась и однажды лягнула его довольно сильно, потому что он вдруг озверел и ударил ее – не по лицу, по шее, так что она грохнулась на колени и некоторое время стояла на четвереньках, тяжело и натужно дыша.
– Тихо там! – крикнул второй из комнаты. – Не слышно ни хрена! Отстань от нее, Витек, сдалась она тебе!
– Лягается, зараза, – пожаловался Витек над ее головой.
В глазах плыла зелень, которая постепенно сменялась коричневым рвотным цветом, и в конце концов она поняла, что стоит, почти уткнувшись носом в пол. Тут жизнерадостный Витек оценил наконец исключительную комичность ее позы и резво пнул ее в зад, так что она клюнула носом заплеванный пол.
– Вот ведь сука, – ласково произнес он, – лягается!
Он не позволил ей подняться, заставил на четвереньках доползти до комнаты с бугристым матрасом. Время от времени он пинал ее, всегда неожиданно, локти подламывались, и она опять утыкалась носом в коричневый пол.
. “Ничего, – уговаривала она себя, – ничего, потерпи. Ты, самое главное, потерпи пока”.
Телефон лежал в кухне на столе – громоздкая черная трубка, она давно его приметила. Все ее маневры с туалетом были затеяны ради этой самой трубки. Если удастся утащить трубку, она позвонит Архипову. Скорее всего после этого звонка они ее убьют, но она должна позвонить.
Она должна позвонить и предупредить, иначе он тоже попадет в ловушку, и тогда не останется никакой надежды. Тогда уж точно никто не поможет.
Будь они прокляты, подонки, убийцы!
Они убили тетю – единственного человека, которого Маша любила! – и ее тоже убьют, но на это почти наплевать.
Она заползла на матрас и легла, подтянув к подбородку колени. Правое оказалось сильно разбитым, на нем выступили мелкие красные капли – много. Левое – измазано, болело, но крови не было.
Она долго смотрела на свои колени – просто так, чтобы ни о чем не думать.
Не думать не получалось. Тетя не справилась с ними – не смогла; она, Маша, уж точно не справится. Тетя пыталась ей помочь, даже из могилы пыталась защитить, уберечь – и не смогла.
Она сделала единственное, что сумела, – оставила квартиру соседу и думала, бедная, что сосед выстоит против их натиска. И просчиталась.
Будь проклята эта квартира! Пусть они ее заберут, пусть делают, что хотят, только ее оставили бы в покое, но Маша прекрасно понимала – это невозможно.