Через какое-то время она сложила телефон и вернула его в сумочку.
— Мои коллеги недовольны, — сказала она, — но нам нужна ваша помощь, и наши цели абсолютно законны.
— Вам придётся убедить меня в этом.
Она сжала губы и шумно выдохнула через нос.
— Вы знаете, как умер Джош Ханекер?
— Жена говорила, покончил с собой.
Шикамацу кивнула.
— У вас тут есть веб-терминал?
— Конечно.
— Вы позволите?
Кайл указал ей на устройство широким жестом руки.
Шикамацу уселась перед ним и заговорила в микрофон:
— «Торонто Стар», — произнесла она. Потом: — Поиск по архиву старых номеров. Слова в тексте статьи: «Ханекер», «Алгонкин». — Она продиктовала их по буквам.
— Поиск, — ответил терминал своим бесполым голосом. Потом: — Найдено.
Нашлось только одно упоминание. Статья появилась на экране монитора.
Шикамацу встала.
— Ознакомьтесь, — сказала она.
Кайл сел на стул, который она освободила. Статья была за 28 февраля 1994 года. Слова «Алгонкин» и «Ханекер» были подсвечены везде, где они встречались, соответственно красным и зелёным цветом. Он прочитал весь текст до конца, велев компьютеру медленно прокручивать его на экране:
Астроном покончил с собой
Джошуа Ханекер, 24, был вчера обнаружен мёртвым в расположении принадлежащего Канадскому Национальному Исследовательскому Совету радиотелескопа в Алгонкин-Парке, провинциальном парке в Северном Онтарио. Он совершил самоубийство путём поедания покрытого мышьяком яблока.
Ханекер, аспирант в Университете Торонто, находился в радиообсерватории в одиночестве в течение шести дней вследствие снежных заносов.
В Алгонкин-Парке он работал над проектом Программы поиска инопланетного разума (SETI), производя сканирование неба в поисках радиосообщений инопланетных цивилизаций. Поскольку Алгонкин-Парк находится вдали от городов, здесь гораздо меньше помех, и потому он идеально подходит для поиска слабых сигналов.
Тело Ханекера было найдено Дональдом Чонгом, 39, ещё одним радиоастрономом, который приехал в обсерваторию, чтобы сменить Ханекера.
— Это большая трагедия, — заявила спикер КНИС Эллисон Норткотт в Оттаве. — Джош был одним из наших самых многообещающих молодых учёных; также он был настоящим гуманистом и принимал активное участие в работе «Гринпис» и других организаций. Однако, судя по его посмертной записке, у него, по-видимому, были проблемы личного характера, связанные с его романтическими отношениями с другим мужчиной. Нам будет его очень не хватать.
Закончив чтение, Кайл развернулся на крутящемся кресле к Шикомацу. Раньше он не знал подробностей смерти Джоша; вся эта история была довольно грустной.
— Его история напомнила вам историю другого человека? — спросила Шикомацу.
— Да. Алана Тьюринга. — Тьюринг, отец современной информатики, совершил самоубийство в 1954 году тем же способом и по той же причине.
Она мрачно кивнула.
— Именно. Тьюринг был идолом Ханекера. Но чего спикер КНИС не упомянула, так это того, что Джош оставил две посмертные записки, а не одну. В первой действительно говорилось о его личных проблемах, но во второй…
— Да?
— Во второй речь шла о том, что он нашёл.
— Прошу прощения?
— С помощью радиотелескопа. — Шикамацу закрыла глаза, словно в последний момент усомнившись, стоит ли говорить дальше. Потом она открыла глаза и тихо произнесла: — Центавряне были не первыми инопланетянами, с которыми вы вошли в контакт; они были вторыми.
Кайл скептически наморщил лоб.
— Да ладно!
— Это правда, — сказала Шикамацу. — В тысяча девятьсот девяносто четвёртом Алгонкинская обсерватория приняла сигнал. Разумеется, он пришёл не с Альфа Центавра — эта звезда не видна из Канады. Ханекер зафиксировал сигнал откуда-то ещё, по-видимому, без труда его декодировал и был потрясён тем, что там говорилось. Он сжёг все оригинальные компьютерные ленты, зашифровал единственную оставшуюся копию сообщения, а потом убил себя. До сего дня никто не знает, о чём говорилось в инопланетном послании. Алгонкинскую обсерваторию закрыли сразу же после этого, сославшись на урезание бюджета. На самом деле они хотели разобрать всё в попытке определить, с какой звезды пришёл сигнал; по плану Ханекер должен был наблюдать более сорока звёзд в ту неделю, что он оставался в обсерватории один. Они разнесли обсерваторию по кирпичику, но так ничего и не нашли.
Кайл помолчал, переваривая информацию, потом спросил:
— И Ханекер использовал — что? RSA-шифрование?
— Именно.
Кайл нахмурился. RSA — это метод шифрования данных с двумя ключами: публичный ключ — это очень большое число, а приватный состоит из двух простых чисел, которые являются делителями публичного ключа.
Шикамацу развела руками, словно показывая, что проблема очевидна.
— Без приватного ключа, — сказала она, — сообщение декодировать невозможно.
— И в публичном ключе Ханекера пятьсот двенадцать знаков?
— Да.
Кайл подумал.
— Так что обычному компьютеру понадобились бы триллионы лет для того, чтобы найти делители простым перебором.
— Именно. Наши компьютеры непрерывно работают практически со дня самоубийства Ханекера. Пока что безрезультатно. Но, как вы сказали, это касается обычных компьютеров. Квантовый же…
— Квантовый компьютер может это сделать за считанные секунды.
— Точно.
Кайл кивнул.
— Я могу понять, что оставить зашифрованную посмертную записку для фаната Тьюринга вполне в порядке вещей. — Тьюринг сыграл решающую роль в нейтрализации нацистской шифровальной машины «Энигма» в годы второй мировой войны. — Но почему я должен соглашаться сделать это для вас?
— У нас есть копия диска Ханекера — заполучить её было весьма нелегко, поверьте. Мои партнёры и я считаем, что на диске закодирована информация, которая может иметь огромную коммерческую ценность — и если мы декодируем её первыми, мы все получим кучу денег.
— Все?
— Мои партнёры по телефону уполномочили меня предложить вам двухпроцентную долю от всех доходов.
— А что если никаких доходов не будет?
— Простите, я неясно выразилась: я готова предложить вам аванс в четыре миллиона долларов, либо двухпроцентную долю доходов. И вы сохраните все права на ваши технологии квантовых вычислений; всё, что нам нужно — раскодировать это сообщение.
— Что заставляет вас думать, что сообщение имеет коммерческую ценность?
— Во второй записке Ханекера говорится буквально следующее: «Сообщение инопланетян — открытие новой технологии». Диск с закодированной передачей — трёхдюймовая дискета, если вы ещё такие помните — была найдена лежащей на этой записке. Ханекер явно понял сообщение и чувствовал, что оно описывает какую-то инновационную технологию.
Кайл изобразил на лице сомнение и откинулся на спинку кресла.
— Я потратил полжизни, пытаясь догадаться, что студенты хотят сказать, когда пишут то или это. Он мог иметь в виду, что нам нужна новая технология, такая, как квантовые вычисления, чтобы взломать код.
Шикамацу ответила чрезвычайно серьёзным тоном:
— Нет, оно должно описывать какую-то крупную инновацию — и она нам нужна.
Кайл решил не спорить с ней об этом; она явно потратила слишком много времени и денег на это дело, чтобы хотя бы допустить мысль о том, что всё это было впустую.
— Как вы обо мне узнали?
— Мы следим за событиями в области квантовых вычислений много лет, профессор Могилл. Мы знаем точно, кто чем занимается и насколько они близки к прорыву. Вы и Саперштейн из Техниона стоите на пороге разрешения всех технических трудностей.
Кайл выдохнул. Он ненавидел Саперштейна всеми фибрами души — и уже немало лет. Знала ли Шикамацу об этом? Вполне вероятно — что означает, что она его ловит на крючок. Однако же, четыре миллиона долларов…
— Мне нужно об этом подумать, — сказал он.
— Я свяжусь с вами позже, — сказала Шикамацу, вставая. Она протянула руку за карточкой памяти.
Кайлу не хотелось её отдавать.
— На ней лишь публичный ключ, — сказала Шикамацу. — Без самого сообщения он бесполезен.
Кайл помедлил ещё мгновение, затем вернул ей кусочек пластика, влажный от пота с его ладони.
Шикамацу вытерла его платком и положила в сумочку.
— Спасибо, — сказала она. — Да, кстати, имейте в виду — я подозреваю, что не мы одни в курсе ваших исследований.
Кайл развёл руками и попытался изобразить весёлую беспечность.
— Возможно, мне стоит подождать других предложений и выбрать лучшее.
Шикамацу уже подошла к двери.
— Не думаю, что вам понравятся предложения того сорта, что они делают.
Кайл развёл руками и попытался изобразить весёлую беспечность.
— Возможно, мне стоит подождать других предложений и выбрать лучшее.
Шикамацу уже подошла к двери.
— Не думаю, что вам понравятся предложения того сорта, что они делают.
И она скрылась за дверью.
15
В офисе Хизер зазвонил телефон. Она взглянула на дисплей — внутренний университетский номер. Какое облегчение — она уже устала от журналистов. Хотя и они, похоже, уже устали от неё; прекращение сообщений инопланетян стало давней новостью, и репортёры, похоже, оставили её в покое. Хизер взяла трубку.
— Алло?
— Привет, Хизер. Это Пол Коменский из производственной лаборатории.
— Здравствуйте, Пол.
— Рад снова услышать ваш голос.
— Я тоже рада, спасибо.
Пауза, потом:
— Я… э-э… получил те вещества, которые вы просили синтезировать.
— Отлично! Большое спасибо.
— Ага. Субстрат ничем не примечателен, фактически это полистирол. А вот насчёт второго я оказался прав. Оно и правда жидкое при комнатной температуре, но в самом деле высыхает — образуя тонкую кристаллическую плёнку.
— Правда?
— И это пьезоэлектрик.
— Пье… что?
— Пьезоэлектрик. Это значит, что когда вы его сдавливаете, в нём возникает электрический ток.
— В самом деле?
— Не слишком сильный, но вполне различимый.
— Поразительно!
— Вообще это не так уж необычно; такое происходит во многих минералах. Но я этого не ожидал. Кристаллы, в которые высыхает это вещество, похожи на то, что мы называем релаксорными сегнетоэлектриками. Это такой особый тип пьезоэлектриков, которые могут деформироваться — изменять форму — вдесятеро сильнее, чем обычные пьезоэлектрические кристаллы.
— Пьезоэлектрики, — тихо повторила Хизер. Кончиками пальцев она записала это слово на планшете. — Я что-то про них читала — правда, не могу сейчас вспомнить, где. Ну так что, вы теперь сможете сделать мои плашки?
— Конечно.
— И сколько это займёт?
— Весь процесс? Где-то около дня.
— И всё?
— И всё.
— Вы это сделаете для меня?
— Разумеется. — Пауза. — Почему бы вам сюда не прийти? Я хотел бы вам показать установку и убедиться, что она производит именно то, что вы хотите. После этого мы могли бы запустить машину, а сами, скажем, пойти пообедать?
Хизер мгновение помедлила, затем ответила:
— Конечно. Обязательно. Я уже иду.
Промышленная установка оказалась очень проста.
На полу лаборатории Пола Коменского был разложен лист субстратного материала размером примерно три метра на три; ещё две таких же панели стояли, прислонённые к стене, почти касаясь потолка.
Субстрат был тёмно-зелёного цвета, как платы компьютерных схем. На листе субстрата сидел небольшой робот размером с коробку из-под обуви, к спине которого была присоединена цилиндрическая ёмкость.
Хизер стояла рядом с Полом. Монитор компьютера рядом с ним показывал двенадцатое сообщение инопланетян — первое после уроков арифметики и химии.
— Мы просто включаем робота, — сказал Пол, — и он начинает двигаться по поверхности субстрата. Видите эту ёмкость? Она содержит второе вещество — жидкость. Робот распыляет её в соответствии с изображённым на мониторе паттерном. Потом он с помощью лазера отрезает плашку от листа субстрата. После этого он её переворачивает и рисует такой же паттерн с обратной стороны; я запрограммировал его делать это с той же самой ориентацией, так что если бы субстрат был прозрачен, паттерны с обеих сторон совпали бы. После этого с помощью одного из своих манипуляторов он помещает готовую плашку в ящик вон там.
Он нажал кнопку, и робот начал действовать в точности, как он описал; в результате получилась прямоугольная плашка размером примерно десять сантиметров на пятнадцать. Хизер улыбнулась.
— Понадобятся примерно сутки на то, чтобы нарезать все плашки, и когда он закончит, все плашки окажутся сложенными в ящики в том порядке, в котором их нужно будет соединить.
— Что если я уроню ящик?
Коменски улыбнулся.
— Вы знаете, мой старший брат однажды такое сделал. На своём самом первом компьютерном курсе, в семидесятых. Тогда всё делалось на перфокартах. Он написал программу, которая распечатывала постер с Фэррой Фосетт[16] — помните такую? Он весь состоял из печатных символов — звёздочек, знаков доллара, косых черт — которые издалека сливались и казались чёрно-белой фотографией. Он потратил на это много месяцев, а потом уронил чёртову коробку с перфокартами, и они все перемешались. — Он содрогнулся. — Так вот, робот наносит маленький порядковый номер на обратную сторону каждой плашки. Он это делает специальным клеем — он легко отлепляется, если в будущем вам понадобится от него избавиться.
Она улыбнулась.
— Вы всё учли.
— По крайней мере, постарался. — Робот продолжал трудиться; он уже нарезал шесть плашек. — Ну так что, как насчёт обеда?
Они обедали в клубе преподавателей, расположенном на Уилкокс-стрит, 41, буквально за углом от Сид-Смит. Зал был оформлен в веджвудском стиле: серо-синие стены с фризами рококо. Хизер оперлась локтями о белую скатерть и сплела пальцы у лица. Она отметила, что использует своё обручальное кольцо в качестве щита. Да, подумала она, один из недостатков профессии психолога: что бы ты ни делал, ты всегда осознаёшь такие вещи.
Она опустила руки и сложила их на скатерти — и так же неосознанно, как в прошлый раз, положила левую руку сверху.Хизер взглянула на стол, увидела, как поблёскивает обручальное кольцо, и позволила себе крошечное пожатие плеч.
Однако от глаз Пола это не укрылось.
— Вы замужем.
Хизер в третий раз продемонстрировала кольцо, подняв левую руку.
— Да, уже двадцать один год, но… — Она примолкла, задумавшись, как бы это сказать. Потом, после секундной внутренней борьбы, добавила: — Но сейчас мы живём отдельно.
Брови Пола поползли вверх.
— Дети?
— Двое. Было двое.
Он чуть-чуть наклонил голову, услышав странный оборот.
— Вы редко с ними видитесь?
— Одна из дочерей умерла несколько лет назад.
— О Господи. Простите!
У него хватило такта не спрашивать о причине; это подняло его на несколько пунктов в глазах Хизер.
— А как у вас?
— Разведён, давным-давно. Сын; живёт в Санте-Фе. Я провожу там Рождество с ним, его женой и детьми; приятно куда-нибудь сбежать от холодов.
Хизер слегка закатила глаза, словно говоря, что сейчас немного холодов вовсе не помешало бы.
— Ваш муж, — спросил Пол, — где он работает?
— Здесь же, в университете. Кайл Могилл.
Брови пола взметнулись вверх.
— Кайл Могилл ваш муж?
— Вы его знаете?
— Он с компьютерного факультета, верно? Мы были в одном комитете пару лет назад, когда основывали Центр имени Келли Готлиба.
— О, да. Я помню тот случай.
Пол смотрел на неё, не мигая и улыбаясь.
— Кайл — полный идиот, если позволил вам уйти.
Хизер открыла было рот, чтобы объяснить, что она не уходила от него, что они расстались лишь на время, что всё очень сложно. Но потом закрыла рот и склонила голову, принимая комплимент.
Подошёл официант.
— Хотите к обеду какого-нибудь вина? — спросил Пол.
После обеда, возвращаясь в одиночестве к себе в офис, Хизер достала планшет, чтобы проверить голосовую почту. Там было сообщение от Кайла о том, что ему нужно с ней поговорить о чём-то важном. Поскольку она была неподалёку от Маллин-холла, она решила просто зайти к нему и узнать, чего он хочет.
— О, привет, Хизер, — сказал Кайл, как только дверь его лаборатории скользнула в сторону. — Спасибо, что пришла. Мне надо с тобой поговорить. Присаживайся.
У Хизер слегка кружилась голова после выпитого за обедом вина; присесть показалось чрезвычайно хорошей идеей. Она уселась перед Читой.
Кайл прислонился к краю стола.
— Мне нужно с тобой поговорить о Джоше Ханекере.
Хизер напряглась.
— А что с ним?
— Прости; я знаю, что ты просила никогда о нём не упоминать, но, в общем, его имя всплыло сегодня.
Хизер прищурилась.
— В каком контексте?
— Было ли что-то необычное в его смерти?
— Что ты имеешь в виду под «необычным»?
— Ну, — сказал Кайл, — говорили, что он покончил с собой, потому что был геем.
Хизер кивнула.
— Для меня это была новость, но да, так говорили. — Потом она слегка пожала плечами, словно признавая, что времена сильно изменились; сегодня она не могла себе представить, чтобы кто-то из-за этого наложил на себя руки.
— Но ты не думаешь, что он был геем?
— Господи, Кайл, я не знаю. Мне казалось, что он искренне мной интересуется, но потом сказали, что у него были отношения с тем парнем, про которого я думала, что он просто сосед. А в чём, собственно, дело?