Чита ответил без паузы:
— Нет.
— Почему?
— Потому что у метеоритов нет воли — в любой вселенной на Землю падают одни и те же метеориты.
— Хорошо, — сказал Кайл, — пусть один из них падает сегодня — не знаю — скажем, в Антарктиде. Я никогда не был в Антарктиде, и не собираюсь туда, но существует ли параллельная вселенная, в которой я всё-таки туда поехал и был убит этим метеоритом? И существует ли ещё семь миллиардов параллельных вселенных, в которых вместо меня отправился в Антарктиду каждый из ныне живущих людей?
— Многовато параллельных вселенных получается, не так ли? — сказал Чита.
— Именно. И в этом случае должен быть какой-то процесс фильтрации — нечто, что проводит различие между вообразимыми вселенными и правдоподобными, между теми, что мы можем просто представить себе, и теми, у которых есть реальные шансы на существование. Это могло бы объяснить, почему мы получили всего один результат в нашем эксперименте.
— Полагаю, вы правы, и… о!
— Что? — спросил Кайл.
— Я вижу, к чему вы клоните.
Кайл удивился; он и сам не был уверен, что знает, к чему клонит.
— И к чему же?
— К этике многомировой интерпретации.
Кайл подумал.
— А знаешь, ты, наверное, прав. Допустим, я нашёл бумажник с незаблокированной карточкой смарт-кэш с тысячей долларов на ней. И допустим, в бумажнике также водительские права, так что у меня есть имя и адрес законного владельца.
У Читы на консоли были две перпендикулярные цепочки светодиодов. Он мог включить вертикальную либо горизонтальную цепочку, чтобы изобразить кивок либо покачивание головой. Он кивнул.
— Так вот, — сказал Кайл, — согласно многомировой интерпретации всё, что может случиться двумя способами, и случается двумя способами. Есть вселенная, в которой я возвращаю деньги тому, кто их потерял, но также есть и вселенная, в которой я оставляю их себе. Так вот, если неизбежно существуют две вселенные, то какого же чёрта именно я не должен быть тем, кто заберёт деньги?
— Интригующий вопрос, и, не ставя под сомнение ваш моральный облик, должен сказать, что эта дилемма действительно находится в рамках возможного. Однако я подозреваю, что ваша обеспокоенность гораздо глубже: я подозреваю, что вы думаете о вас с Ребеккой. Даже если в этой вселенной вы не касались её, вы думаете, а не существует ли такой вселенной, где это произошло.
Кайл бессильно осел в своём кресле. Чита был прав. В этот раз, в виде исключения, проклятая машина оказалась права.
Человеческий разум — коварная штука. Одного только обвинения достаточно, чтобы заставить его работать, даже против себя самого.
А есть ли такая вселенная? Вселенная, где он на самом деле прокрадывался в комнату собственной дочери после полуночи и делал с ней все эти ужасные вещи?
Не здесь, конечно. Не в этой вселенной. Но в другой — в той, где он, возможно, не получил пожизненной профессорской должности, где его контроль над собственной жизнью ускользнул из рук, где он пил больше, чем следовало, где они с Хизер до сих пор с трудом сводили концы с концами — или где они рано развелись, или он остался вдовцом, и его сексуальность не находила нормального выхода.
Может ли существовать такая вселенная? Могут ли воспоминания Бекки, хотя и ложные в этой вселенной, быть истинными в другой реальности? Могла ли она получить доступ, вследствие какой-то квантовой аберрации, к воспоминаниям из параллельной вселенной, так же, как квантовому компьютеру оказывается доступна информация из других временны́х линий?
Или сама идея о том, что он мог надругаться над собственной дочерью, настолько же немыслима, невозможна, нелепа, как и идея о метеорите, падающем ему на голову в Антарктиде?
Кайл поднялся и сделал нечто, чего не делал никогда. Он соврал Чите.
— Нет, — сказал он. — Нет, в этом ты совершенно не прав.
Он вышел из лаборатории, и свет автоматически выключился за ним.
Возможно, думали некоторые, центавряне просто пропустили один день, который на их планете является праздничным, или чтобы подчеркнуть границу между разными частями послания. Если так оно и есть, то следующее сообщение должно прийти в 18:36 следующего дня, пятницы 28 июля.
Хизер провела бо́льшую часть этого 31-часового периода, общаясь с репортёрами; сообщения инопланетян внезапно снова стали главной мировой новостью. И «Си-би-си» сейчас вела прямой репортаж из её офиса.
Съёмочная бригада снабдила её большими цифровыми часами, прикрутив их скотчем к верхнему краю монитора. Они принесли с собой три камеры: одна всё время была направлена на Хизер, вторая на часы, и третья — на экран монитора.
На часах шёл обратный отсчёт. До предполагаемого начала очередного сообщения оставалось две минуты.
— Профессор Дэвис, — спросила ведущая, негритянка с приятным ямайским акцентом, — о чём вы думаете? Что вы чувствуете, ожидая прихода ещё одного сообщения со звёзд?
За последние тридцать с лишним часов Хизер уже в шестой раз выступала по телевизору, но вопросов, которые бы её обрадовали, пока не дождалась.
— Даже не знаю, — ответила она, пытаясь следовать данной её инструкции не смотреть прямо в камеру. — Я чувствую себя так, будто потеряла друга. Я не знала, что он говорит, но он был там каждый день. Я могла на него рассчитывать. Могла на него положиться. А теперь всё это разбилось вдребезги.
Говоря это, она подумала, смотрит ли передачу Кайл.
— Двадцать секунд, — сказал репортёр.
Хизер повернулась к монитору компьютера.
— Пятнадцать.
Она подняла левую руку со скрещёнными пальцами.
— Десять.
Послание не могло вот так завершиться.
— Девять.
Не могло подойти к концу.
— Восемь.
После всего, что было.
— Семь.
После этих десяти лет.
— Шесть.
Без ответа.
— Пять.
Без ключа.
— Четыре.
Не могло остаться загадкой.
— Три.
Её сердце бешено колотилось.
— Два.
Она закрыла глаза и страшно удивилась, осознав, что читает про себя молитву.
— Один.
Хизер открыла глаза и уставилась в монитор.
— Ноль.
Ничего. Всё кончено.
11
Хизер нажала звонок у двери в лабораторию Кайла. Ответа не было. Она приложила большой палец к сканирующей поверхности, на мгновение задумавшись, а не удалил ли Кайл её из базы. Однако дверь скользнула в сторону, и она вошла в лабораторию.
— Это вы, профессор Дэвис?
— О, здравствуй, Чита.
— Давненько вы к нам не заглядывали. Очень рад вас видеть.
— Спасибо. А где Кайл?
— Он ушёл к профессору Монтгомери; сказал, что скоро вернётся.
— Спасибо. Я подожду, если… о Господи, что это?
— Что именно? — спросил Чита.
— Постер. Это Дали, так ведь? — Стиль был легко узнаваем, но этой картины Дали она прежде никогда не видела: Христос, распятый на очень необычном кресте.
— Вы правы, — ответил Чита. — Доктор Могилл сказал, что её выставляли под разными названиями, но лучше всего она известна как «Christus hypercubus». Христос на гиперкубе.
— Что такое «гиперкуб»?
— Вот это вот, — ответил Чита. — Ну, конечно, это не настоящий гиперкуб. Скорее, развёрнутый. — Один из мониторов на наклонной консоли Читы осветился. — Вот другое его изображение. — На экране появилось следующее:
— Но что это за штука? — спросила Хизер.
— Гиперкуб — это четырёхмерный куб. Его таже называют тессеракт.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что он «развёрнутый»?
Линзы Читы зажужжали.
— Это на самом деле очень интересный вопрос. Доктор Могилл рассказывал мне о гиперкубах. Он использует их в лекциях по теории вычислений для первокурсников; говорит, это помогает студентам визуализировать задачи по-новому. — Камеры Читы обшарили комнату. — Видите вон ту коробку на полке?
Хизер проследила за его взглядом. Потом кивнула.
— Возьмите её.
Хизер слегка пожала плечами, потом сняла коробку с полки.
— Вот это куб, — сказал Чита. — Теперь отлепите ногтем наклеенный на щель ярлык. Видите его?
Хизер снова кивнула. Она сделала, как сказал Чита, и коробка начала разлезаться. Она развернула её до конца, а потом уложила на стол: шесть квадратов в форме креста — четыре в ряд, и плюс два торчат сверху и снизу от третьего.
— Крест, — сказала Хизер.
Светодиоды Читы кивнули.
— Конечно, это не обязательно должен быть крест — существует одиннадцать фундаментально различных способов развернуть куб, в том числе в форме букв T и S. Разумеется, не этот куб — этот был разрезан и склеен так, чтобы разворачиваться именно таким образом. Тем не менее, это развёрнутый куб — плоская, двумерная фигура, которую можно сложить в третьем измерении так, чтобы получился куб. — Глаза Читы снова повернулись к картине Дали. — Крест на картине состоит из восьми кубов — четыре формируют вертикальный ствол, и ещё четыре образуют две взаимно перпендикулярные перекладины. Это развёрнутый тессеракт — трёхмерная фигура, которую можно сложить в четвёртом измерении так, чтобы получить гиперкуб.
— Как сложить? В каком направлении.
— Как я сказал, в четвёртом измерении, которое перпендикулярно трём остальным, так же, как длина, ширина и высота взаимно перпендикулярны друг другу. Вообще-то есть два способа свернуть гиперкуб, так же, как вот этот кусок картона вы можете свернуть вверх или вниз; в первом случае снаружи окажется блестящая белая поверхность, во втором — бурая матовая. У всех измерений есть два направления: у длины — право и лево, у глубины — вперёд и назад, у высоты — вверх и вниз. А у четвёртого измерения — ана и ката.
— Почему именно эти термины?
— Ана — это по-гречески «вверх»; ката — «вниз».
— То есть если свернуть восемь кубов вроде тех, что на картине Дали, в направлении ката, то получится гиперкуб?
— Да. И в направлении ана тоже.
— Интересно, — сказала Хизер. — И Кайл считает, что такого рода мысленные упражнения помогают его студентам?
— Он так думает. У него был профессор по имени Папино́, когда он сам был студентом двадцать лет назад…
— Я его помню.
— Так вот, доктор Могилл говорит, мало что помнит из того, чему его учил Папино, за исключением того, что он всегда находил способ расширить его студенческий разум и дать ему взглянуть на вещи по-новому. Он пытается делать нечто подобное со своими нынешними студентами, и…
Дверь скользнула в сторону, и вошёл Кайл.
— Хизер! — воскликнул он, явно не ожидая её увидеть. — Что ты тут делаешь?
— Тебя жду.
Кайл молча потянулся и щелкнул переключателем, переводящим Читу в спящий режим.
— И что тебя сюда привело?
— Передачи инопланетян прекратились.
— Я слышал. И как, был в конце Розеттский камень?
Хизер покачала головой.
— Мне очень жаль, — сказал Кайл.
— Мне тоже. Но это значит, что гонка за ответом началась; что мы теперь имеем всё, что центавряне собирались нам сообщить. Теперь лишь вопрос времени, когда кто-нибудь догадается о том, что всё это значит. Я буду очень занята. — Она слабо развела руками. — Я знаю, что это не могло произойти в более неподходящее время, с этими проблемами с Бекки, но мне придётся погрузиться в работу. Я хочу, чтобы ты это понимал — я не хочу, чтобы ты думал, что я просто отгородилась от тебя или засовываю голову в песок, надеясь, что проблема как-нибудь сама рассосётся.
— Я тоже буду очень занят, — сказал Кайл.
— Да?
— Мой эксперимент по квантовым вычислениям провалился; мне предстоит масса работы, чтобы выяснить, что пошло не так.
При других обстоятельствах она бы ему посочувствовала. Но сейчас, когда между ними витало это, когда не было ясности…
— Вот ведь беда, — сказала она. — Правда. — Несколько секунд она смотрела на мужа молча, потом слегка пожала плечами. — Похоже, мы оба будем связаны по рукам и ногам. — Она снова умолкла. Чёрт возьми, они никогда не предполагали, что их «раздельное проживание» станет постоянным. И, ради Бога, Кайл не мог сделать то, в чём его обвинили. — Слушай, — неуверенно сказала она, — уже почти пять. Не хочешь сегодня поужинать пораньше?
Кайл явно обрадовался предложению, но потом помрачнел.
— У меня на сегодня уже есть планы.
— О, — сказала Хизер. На мгновение она задумалась, фигурирует в этих планах мужчина или женщина. — Ну, тогда ладно.
Они ещё несколько мгновений смотрели друг на друга, и потом Хизер ушла.
Кайл вошёл в Персо-Холл и прошёл по узкому коридору, однако остановился, немного не дойдя до офиса 222.
Там был Стоун Бентли; он стоял перед дверью в офис и разговаривал со студенткой. Стоуну было пятьдесят пять; он был лыс и не слишком спортивен; он увидел подходящего Кайла и жестом попросил его немного подождать. Стоун завершил разговор с молодой особой, она улыбнулась ему и отправилась восвояси.
Кайл подошёл к нему.
— Привет, Стоун. Прости, что прервал вас.
— Да нет, всё в порядке. Я люблю, когда меня прерывают во время разговоров.
Кайл наклонил голову; в голосе Стоуна не было слышно сарказма, но слова явно его содержали.
— Я серьёзно, — сказал Стоун. — Я всегда разговариваю со студентками в коридоре — и чем больше людей нас видит, тем лучше. Я не дам повториться тому, что случилось пять лет назад.
— А-а, — сказал Кайл. Стоун вернулся в свой офис за дипломатом, и они отправились в «Водопой». Это был маленький паб с примерно двумя десятками круглых столиков, расставленных на деревянном паркете. Помещение освещалось витражными лампами; окна занавешены плотными шторами. Электронная доска перечисляла сегодняшние блюда белым на чёрном фоне и шрифтом, напоминающим написанные мелом буквы; неоновая вывеска рекламировала пиво «Голова лося».
Появился официант.
— «Блю Лайт», — сказал Стоун.
— Ржаная с имбирным элем, — заказал Кайл.
Когда официант ушёл, Стоун повернулся к Кайлу; они перебросились парой слов по пути сюда, но теперь можно было не таиться. Стоун посчитал, что настало время огласить причину сегодняшней встречи.
— Ну, — сказал он, — что у тебя на уме?
Кайл готовился к этому разговору с самого утра, но теперь, когда момент настал, он обнаружил, что никакие заготовленные слова ему не нравятся.
— Я… у меня возникла проблема. И мне… мне надо о ней с кем-нибудь поговорить. Я знаю, мы никогда не были особо близки, но я всегда считал тебя другом.
Стоун уставился на него, но ничего не сказал.
— Прости, — сказал Кайл. — Знаю, что ты занят. Мне не следовало тебя беспокоить.
Стоун мгновение помолчал, потом спросил:
— Что стряслось?
Кайл опустил глаза.
— Моя дочь… — Он замолк, но Стоун ждал, что он продолжит говорить. Наконец, Кайл почувствовал, что готов к этому. — Моя дочь обвинила меня в том, что я её сексуально совращал.
Он ожидал вопроса «А ты это делал?». Но его не последовало. Стоун лишь тихо охнул.
Но Кайл не смог удержаться от ответа на незаданный вопрос.
— Я этого не делал, — сказал он.
Стоун кивнул.
Снова появился официант, принёсший их заказ.
Кайл поглядел на свой стакан, где водка смешивалась с имбирным элем. Он ждал, что Стоун скажет, что понимает, какая тут связь, понимает, почему Кайл из всех людей позвонил именно ему. Но Стоун молчал.
— Ты уже был в подобной ситуации, — сказал Кайл. — С ложными обвинениями.
Стоун смотрел в сторону.
— Это было много лет назад.
— Как ты с этим справлялся? — спросил Кайл. — Как сумел отвязаться?
— Вот ты, — сказал Стоун, — ты сразу подумал про меня. Это ли не доказательство? От этого дерьма уже никогда не отмоешься.
Кайл отпил из стакана. Бар, разумеется, был некурящий, но атмосфера всё равно была душной и подавляющей. Он взглянул на Стоуна.
— Я ни в чём не виноват, — сказал он, чувствую нужду снова об этом заявить.
— У тебя есть другие дети? — спросил Стоун.
— Были. Старшая дочь Мэри покончила с собой чуть больше года назад.
Стоун помрачнел.
— Я знаю, о чём ты думаешь. Мы пока не знаем, зачем, но, в общем, мы подозреваем, что психотерапевт внедрил ложные воспоминания обеим нашим девочкам.
Стоун отхлебнул пива.
— И что ты теперь собираешься делать? — спросил он.
— Я не знаю. Я потерял одну дочь; я не хочу терять вторую.
Вечер тянулся дальше. Стоун и Кайл продолжали пить, разговор стал менее серьёзным, и Кайл, наконец, почувствовал, что расслабляется.
— Терпеть не могу то, что случилось с телевидением, — говорил Стоун.
Кайл приподнял брови.
— Я веду один летний курс, — сказал Стоун. — Вчера на занятии упомянул Арчи Банкера. Всё, что я получил в ответ — растерянные взгляды.
— Да ты что?
— Ага. Дети нынче совсем не знают классики. «Я люблю Люси», «Всей семьёй», «Барни Миллер», «Сайнфелд», «Шоу Пеллата». Они ничего этого не знают.
— Даже «Пеллат» уже десять лет как не выходит, — мягко возразил Кайл. — Мы просто становимся старше.
— Нет, — сказал Стоун. — Нет, дело совсем не в этом.
Взгляд Кайла немного приподнялся, обозревая лысую макушку Стоуна, а потом подвигался вправо и влево, осматривая окружающую её снежно-белую кайму.
Стоун вроде бы этого не заметил. Он патетически воздел руку.
— Я знаю, о чём ты думаешь. Ты думаешь, что это просто нынешние дети, они смотрят другие телешоу, а я — просто отставший от времени старый пердун. — Он покачал головой. — Но это не так. Вернее, на самом деле я думаю, что так оно и есть в некотором смысле — я имею в виду первую часть. Они и правда смотрят другие шоу. Они все смотрят разные шоу. Тысяча каналов на выбор со всего треклятого мира, плюс весь этот кал с «настольного телевидения», которое снимают дома и выкладывают в сеть.