— Так пусть рассказывает другим, зачем же он тебя отыскал?
— Потому что… он говорит, что… я ему нравлюсь.
— Еще бы не нравилась. Он же не слепой.
— Не думала я, что и ты, дядя Антоний, увидишь в этом плохое.
Он закрыл руками лицо.
— Упаси Боже! Ничего плохого, но не нужно. И тебе от людей плохо, и сплетни отсюда всякие, а пользы ни для кого никакой. Нет, если бы он был вполне порядочным человеком, то не позволил бы, чтобы тебя обговаривали милая, не морочил бы твою головку, не сидел бы здесь сиднем.
— Но… но я же не могу его выгнать, — пыталась защищаться Марыся.
— И не нужно. Послушай добрый, искренний совет: перестань с ним разговаривать подолгу, и он перестанет приезжать. Больше ничего не могу тебе посоветовать.
Марыся глубоко задумалась. Она хорошо понимала, что совет знахаря и добрый, и разумный. Раньше или позже ее знакомству с паном Лешеком придет конец, у него появится новый интерес или он женится. Продолжение их дружбы ни к чему не приведет. Чем дольше, тем тяжелее будет ей с ним расстаться, тем мучительнее будет тоска. Только несколько дней его не было, а жизнь уже превратилась в пытку… Хотя, с другой стороны, разве не желала бы она ценой многих лет отчаяния заплатить за несколько месяцев счастья видеть его, смотреть в его глаза, слышать его голос?..
Воспоминания о кратковременном счастье останется в душе навсегда, до самой смерти. Можно ли отвернуться от такого сокровища? Неужели лучше отказаться от него из-за страха перед мучением и жить одной лишь пустотой?..
Знахарь такой добрый и умный, но не ошибается ли он на этот раз?
— Я подумаю над твоим советом, дядя Антоний, грустно ответила она, хотя он, наверное, больше сюда не приедет.
И, действительно, проходили дни, а молодого Чинского никто не видел ни в городке, ни в округе.
Тем временем страсти в Радолишках накалялись. Одни осуждали суровый поступок старого Войдылы, другие хвалили. Однако все как один сходились во мнении, что, во-первых, Зенон Войдыло плохо кончит, а во-вторых, во всем виновата Марыся.
Даже те, кто раньше приветливо с ней здоровался, сейчас старались пройти мимо, делая вид, что не замечают ее. Другие, наоборот, при каждом представившемся случае громко осуждали ее, не стесняясь в выборе выражений. Провинциальная жизнь приучила людей к определенным нормам поведения, и если кто-нибудь жил не по канону, то заслуживал в их глазах сурового порицания Связавшись с сыном богатого фабриканта, бедная девушка не могла надеяться на брак с ним, тогда на что она рассчитывала?.
Такая логика особенно устраивала тех, кто страстно хвалил шорника за то, что тот выставил своего сыночка, пустозвона и авантюриста, из родительского дома. Они придерживались такого мнения: если дожил до зрелого возраста и человеком не стал, значит, ему уже ничего не поможет. Не слушал отца и мать — пусть теперь его собаки воспитывают, пусть идет на все четыре стороны и не позорит семью.
Зенон, однако, не собирался уходить. Правда, в первый день он исчез куда-то, а назавтра вернулся и сразу же своим поведением подтвердил самые худшие предсказания. Он до бесчувствия напился в корчме Юдки, пропил все деньги, которые дал ему отец на выезд, а потом до самой ночи скандалил на улице, угрожая, что подожжет отцовский дом, перестреляет всех Чинских и разобьет голову этой вертихвостке Марысе. В конце концов, он бросился на полицейского и оборвал ему карман, после чего был доставлен в участок, где повыбивал окна и поломал мебель. Ему надели наручники и продержали целые сутки под арестом, составив протокол. Суд приговорил его к двум месяцам лишения свободы.
Выйдя на свободу, Зенон снова исчез из городка, но люди говорили, что он крутится где-то в окрестностях.
Все эти события всколыхнули не только городское общество. Узнали о них и в Людвикове. Пани Чинская тотчас же послала нарочного к шорнику, сказав, что считает наказание Зенона правильным, однако, желая спасти его от окончательного падения, решила возобновить прежние заказы и надеется, что пан Войдыло простит сына.
Шорник, однако, был человеком суровым За заказы поблагодарил, но заявил, что своего решения не отменит и что сына-выродка он видеть не хочет. Переубедить его не удалось.
— Смотри, — говорила позднее пани Чинская мужу. — Смотри, как относится отец к детям, если у него есть принципы и характер.
Пан Станислав сделал вид, что намека не понял, и что-то проворчал себе под нос, углубляясь в чтение. Зато пани Элеонора решила, что этой ситуацией можно воспользоваться в воспитательных целях и собралась писать обстоятельное письмо с подробным отчетом единственному наследнику.
Это письмо, несомненно, благотворно повлияло бы на Лешека, если бы он его получил. Но в то время, когда шедевр эпистолярного жанра лежал в почтовом вагоне поезда, двигавшегося в сторону Варшавы, адресат переворачивался с боку на бок в спальном вагоне поезда, направлявшегося в Людвиково.
Он ворочался в постели и не мог уснуть из-за мучивших его угрызений совести. Он невыносимо скучал у дядюшки, но отнюдь не по объективным причинам. Общество было многочисленным, милым и веселым, постоянно устраивались увеселительные прогулки, приезжали интересные женщины, приятному времяпрепровождению способствовала отменная кухня и прекрасная погода. Но Лешека грызла тоска, ему было очень грустно.
Как все глупо и несерьезно: он, взрослый человек в здравом рассудке, тосковал, будто школьник об институтке, по блондиночке из маленького магазинчика в провинциальном городке, тосковал, несмотря на все доводы, уговоры, несмотря на твердую волю и решение выпутаться из хаоса мелких проблем и бессмысленных сантиментов. Но, как только поезд отошел от перрона, его охватили иные мысли и чувства; они окружили его тесным кольцом, не покидали ни на минуту, мучили и терзали без передышки.
Вместо отчуждения рождалась жалость, нежность и сочувствие. Воображение рисовало фантастические сцены, в которых он видел заплаканную Марысю то в объятиях самозванного рыцаря Собека, то униженную и оскорбляемую толпой простолюдинов, то отъезжающую в неизвестном направлении в оборванном пальтишке, в смешной провинциальной шляпке, с убогим скарбом в потертом маленьком чемоданчике.
Лешек представил себе эту картину так явственно, что даже ужаснулся. Вскочив с постели, он оделся, сложил вещи, приказал разбудить шофера и отвезти его в Варшаву. Дядюшке он оставил письмо, в котором объяснял, что его отъезд связан с очень важным и срочным делом.
В Варшаве до отправления поезда оставалось еще два часа. Бесцельно прогуливаясь по Маршалковской, он остановился у витрины ювелирного магазина и невольно обратил внимание на красивый платиновый перстенек с маркизой из бледно-голубых сапфиров.
— Это цвет ее глаз, — вспомнил он с нежностью и, не задумываясь над своими действиями, вошел в магазин.
Перстенек не был очень дорогим, однако на его приобретение ушла вся сумма, которая оставалась в кармане Лешека после покупки железнодорожного билета.
Будучи не в состоянии уснуть, он достал из кармана пальто коробочку и принялся рассматривать перстень. Он никогда еще не делал Марысе подарков. Сомнительно, что она приняла бы от него что-нибудь.
— Приняла бы, — мелькнула в голове мысль, — будь это обручальное кольцо.
И мгновенно Лешек почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Вытянув руку с перстенечком, он всматривался в сверкание камней.
— Вот мое обручальное кольцо, — произнес он громко.
Подняв голову, он решительно осмотрелся, будто ожидал возражения, но купе было пустым. Стены молчали, только занавески слегка колыхались в такт движению поезда.
И его сразу окутало блаженное, подобное сну, спокойствие. Сейчас все сомнения рассеялись, он уже твердо знал, что женится на ней. Она будет с ним, будет с ним навсегда. Конец тоске, конец беспокойству, конец сомнениям и страданиям.
Пусть это назовут безумием? Но назовут так те, кто не знает, какое безнадежное безумие представляет собой борьба с любовью.
И преступление! Ибо позволительно ли человеку вырывать из собственной груди самое светлое, самое прекрасное и самое нежное чувство? Кто знает, может быть, единственное чувство, которое оправдывает существование, которое предоставляет душе возможность расцветать? Растоптать, уничтожить его, отказаться от любви?!. И во имя чего?.. Чтобы получить одобрение людей?!. Что за глупость! Ради других отказаться от себя, от смысла жизни, от стремления к счастью!
Он ясно представлял себе все трудности и препятствия, которые встретятся ему на выбранном пути. Он не обольщался надеждой, что получит согласие родителей на этот брак. И не сомневался, что они сделают все, чтобы помешать ему. Общественное мнение, все знакомые и родственники ополчатся против Марыси. Он должен быть готов к упорной борьбе.
Но он не страшился ее, скорее наоборот. Его возбуждала мысль о том, что он встанет один на защиту своего счастья, своего и Марыси, что он преодолеет все преграды, выдержит все атаки и победит, потому что от исхода этой борьбы зависит его жизнь, его судьба.
Лешек представил себе тот богатый арсенал приемов, которые будут направлены против него: угрозы разрыва отношений, предупреждение о лишении наследства, насмешки и подлая клевета, сцены и скандалы, обмороки и просьбы. Но начнется все с отказа в деньгах. При связях родителей им нетрудно будет лишить его возможности получить какую-нибудь должность.
— Это следует принять во внимание, — подумал он.
Нет ничего легче, чем вступить в борьбу с открытым забралом и… проиграть. Но ведь речь идет не о самой борьбе, а только о победе. Собственно говоря, он мог бы продать свои личные вещи и убежать с Марысей куда-нибудь на край света. Она привыкла к бедности, а у него все еще впереди. Он ведь молод и найдет где-нибудь работу. Но такое решение вопроса не принесло бы ему удовлетворения, омрачило бы завоеванное счастье, поэтому такой путь следовало исключить.
Лешек был достаточно практичным человеком, и, когда речь шла о серьезных вещах, он забывал о донкихотстве, которое в общем-то импонировало ему. Именно по этой причине он решил действовать осторожно и осмотрительно, сохраняя все в глубокой тайне.
Сейчас ему не хотелось забивать себе голову стратегией будущей схватки. Он так упивался своими истинными чувствами, был так счастлив принятым решением, что все остальное казалось ничтожным, мелким и ничего не стоящим.
Появление сияющего и веселого Лешека произвело в Людвикове сенсацию. Во-первых, его здесь не ждали, во-вторых, в нем произошли заметные перемены: без следа исчезло прежнее раздражение, резкость движений, безразличие к домашним и имущественным делам, тоска.
— Что с тобой случилось, Лешек? — мягко спросила пани Элеонора.
— Я изменился, мама, стал другим человеком.
— Интересно, как долго продлится эта благополучная фаза?
— О да, — усмехнулся он таинственно. — У меня такое чувство, что это последняя фаза моего развития. Видите ли, я многое передумал и пришел к выводу, что уже пора стабилизировать свое положение, начать работать, упорядочить жизнь и так далее.
Пан Чинский даже глаза оторвал от газеты.
— Не значит ли это, что ты, наконец, собираешься заняться фабрикой?
— Ты не ошибаешься, отец!
— Значит, мне следует послать благодарственное письмо дяде. Это в их доме ты встретил того, кто так повлиял на тебя? Там, кажется, было много гостей.
— О да, очень много, просто толпа. — кивнул головой Лешек и добавил, подумав: — И в этой толпе я встретил… себя.
— А?.. И какое впечатление от этой встречи?
— Вначале довольно неприятное. Я услышал в свой адрес много справедливых критических замечаний, однако позднее убедился в том, что встретился с человеком, который знает, что ему нужно. И мы оба этому очень обрадовались.
Пани Элеонора наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Поздравляем вас обоих, а также и себя.
— Спасибо, мама. Я заслуживаю поздравления больше, чем ты предполагаешь, — ответил он серьезно.
Этот разговор состоялся вечером после ужина и преисполнил старших Чинских розовыми надеждами. Каково же было их удивление, когда на следующее утро, поинтересовавшись у прислуги, спит ли еще молодой хозяин, услышали отрицательный ответ:
— Молодой хозяин приказал подать мотоцикл и уехал в сторону Радолишек.
ГЛАВА XI
Приходской ксендз Пэлька был уже в преклонном возрасте. Спал он мало и просыпался рано. У него были какие-то нарушения в работе пищеварительного тракта, по этой причине не заморив червячка он чувствовал себя отвратительно. Посему к заутрене, как правило. звонили около семи, а в семь часов ксендз Пэлька уже выходил к алтарю.
Чтобы успеть в костел, Марыся должна была вставать в шесть часов, и поэтому она постоянно недосыпала. Молитва в костеле приносила ей такое успокоение, что на протяжении нескольких дней она не пропустила ни одной службы. Став в углу за амвоном на колени, она горячо молилась, прося Бога простить ей грехи, снять с нее огорчения и печали, которых так много свалилось на ее голову, послать ей радость, а еще дать счастье человеку, которого она полюбила.
На хорах исполнялись удивительные церковные мелодии, в которых не слышалось ни грусти, ни веселья, только какое-то дивное всепоглощающее спокойствие вечности, небесный покой, какой звездными ночами опускается на землю.
Этот покой заполнил костел, застыл в белых изваяниях апостолов и святых, расплылся в истершихся ликах почерневших икон, звучал в долетающих от алтаря молитвах и наполнял измученные души верующих, которые пришли сюда за успокоением.
Марыся выходила из костела с предчувствием перемен. Ей казалось, что вот-вот все изменится и счастье придет к ней. Ее вера в лучшее была так сильна, что однажды утром, когда она возвращалась из костела и увидела возле магазина пана Лешека, то даже не удивилась.
— Пан приехал, — повторяла она дрожащим голосом, не в силах скрыть своей радости, — приехал…
После разлуки он показался ей необычайно серьезным и собранным. Марыся заметила это, несмотря на свое волнение, переросшее в замешательство. Она растерялась, когда он поцеловал ей руку на улице, на людях.
Как только они оказались внутри магазина, Лешек взял ее за руки и, глядя Марысе в глаза, сказал:
— Я никогда и никого так не любил, как тебя. Ты мне очень нужна. Согласишься ли ты стать моей женой?
У Марыси подогнулись колени, голова закружилась.
— Что вы… что вы… говорите… — произнесла она, заикаясь.
— Прошу тебя, Марыся, стать моей женой, очень тебя прошу.
— Но… это невозможно! — почти прокричала она.
— Почему невозможно?
— Вы подумайте! — она вырвала свои руки. — Вы же шутите!
Лешек нахмурил брови.
— Ты не веришь мне?
— Нет-нет, я верю, но разве вы подумали… Боже! Представляю себе, что будет! Ваши родители… А эти здесь, в городке… Они отравят вам жизнь, заклюют… Возненавидят меня…
Чинский кивнул головой.
— Да, разумеется. Я все это предвидел. Знаю, что нас ждет много испытаний, преследований, насмешек. Но, имея право выбора, я согласен ради тебя на любые трудности, ведь я люблю тебя. Но если ты этого не понимаешь, значит я ошибался и ты меня не любишь.
Она с укором посмотрела на него.
— Я?.. Я вас не люблю?..
— Марысенька!
Он заключил ее в объятия и осыпал поцелуями. Его пылкость и сила, с которой он привлекал ее к себе, парализовали Марысю. Ей не хотелось защищаться, да она и не могла, потому что в эти минуты она была безмерно счастлива. Она могла поклясться, что с сотворения мира ни одна девушка не испытывала такого счастья.
Если раньше в ее мыслях и появлялись незначительные упреки в адрес Лешека, то сейчас от них не осталось и следа. Конечно, она не верила в реальность их брака. Но уже то, что он решился на такой шаг, преодолел себя и ради нее готов идти на лишения, свидетельствовало о его благородстве, о глубине чувств, об исключительности его натуры. Если бы у нее спросили сейчас, существует ли человек более достойный, она бы с чистой совестью сказала, что лучше Лешека нет никого.
Для него не было секретом, что по нему вздыхают самые богатые и самые красивые девушки, что лучшие дома жаждут заполучить его в зятья, что немногие молодые люди могут равняться с ним по знатности, богатству и образованию. Иногда, в разговоре он упоминал фамилии титулованных приятелей, подчеркивая свою принадлежность к высшему свету и пренебрежительно отзывался о людях из городка.
И вдруг этот светский юноша решил жениться на ней, бедной, безродной сироте, которую даже в глухом, захолустном городке считают приблудой, не имеющей ни друзей, ни гроша за душой. Правда, среди других местных девушек ее отличало хорошее образование и воспитание. Но разве ее воспитания, образования и манер достаточно, чтобы быть принятой в его среде?..
Отец, которого она потеряла еще ребенком, кажется, был врачом, а отчим, которого она любила, как отца, был только лесничим, скромным чиновником в поместье. Зато мать, действительно, происходила из знатного рода, но здесь ее знали как бедную учительницу музыки и языков, а позднее только как швею.
Разве такие люди, как супруги Чинские, вращающиеся в аристократических кругах, где большое внимание придается происхождению и родословной, смогли бы согласиться с таким браком их сына?..
Придя в себя, Марыся начала говорить об этом Лешеку. Он слушал внимательно, не прерывал, а когда она закончила, сказал:
— Какое все это имеет значение, если мы любим друг друга?
— Никакого. Я буду любить вас всегда, вас, единственного, до самой смерти! — прошептала она едва слышно. — Я готова на любую жертву, на любое унижение. Ноты…