- Ерунда, - сказал Колобов беспечно. - Рано вы все на мне крест начертали, господа присяжные заседатели. Я еще поведу богатырским плечом и обращу ваш занюханный переулочек в просторную светлую улицу коммунистического Завтра!
- Ладно тебе, - скучным голосом сказал Дедушев. - Не блажи попусту. Жду тебя через полчаса. В парке возле ротонды.
- Зачем? - встрепенулся было Колобов.
Но Дедушев уже повесил трубку.
...Несмотря на всю скудость накопленной информации, обе противостоящих силы тем не менее имели определенное представление о своих противниках. Пусть это были косвенные, неподтвержденные сведения, но какую-то ясность они вносили. По крайней мере, понятно было, кто ждет тебя по ту сторону барьера, чем тебя встретил и куда уйдет в случае поражения. Звездолеты Соединенного Разума и империи Моммр использовали сходные принципы передвижения в пространстве и в силу общих законов эволюции создавались на основе родственных технологий.
Но никто не знал, даже вообразить себе не мог, что же такое эти загадочные Ччарр, откуда они пришли в Галактику, если ни на одной из планет не осталось никаких следов их зарождения, где и когда они проявят себя в очередной раз, и в чем это выразится. В том, что они наделены интеллектом, мало кто сомневался - настолько разумны были их действия. Передвижки планет и подкачка гаснущих звезд в мертвых системах. Полная разрядка готовых взорваться и разнести вдребезги все окрест коллапсаров. Стабилизация сверхновых, уже разгорающихся, можно сказать - на всем скаку. Да мало ли еще... И не было у Ччарр звездолетов - только сгустки энергии, трепещущие в сетях силовых полей, несущиеся невесть откуда невесть куда.
Рой именно таких энергетических сгустков и пронесся ураганом между замершими в напряженном ожидании противниками, по самой кромке разделявшего их барьера.
И барьера не стало.
Промелькнувшие, будто призрачный след неведомой доселе, непознанной, фантастической ипостаси мироздания, Ччарр так же безмолвно канули во мрак. Понимали ли они то, что сделали? Ведали, в какой вселенский водоворот событий вмешались? И догадывались ли вообще о существовании в этой открытой для них во всех направлениях звездной пустыне кого-либо еще, кроме них самих - могучих, свободных, неподвластных ни пространству, ни времени?..
Звездолеты Соединенного Разума медленно, осторожно двинулись вперед - к закутанной в кокон кипящей атмосферы планете Роллит. В любую минуту, с любой стороны могла последовать отчаянная, бессмысленная, беспощадная атака стервятников Моммр.
Но она не последовала.
Мертвенные, зловещие тени имперских звездолетов проплывали мимо, таяли позади. Они были недвижны. Не отвечали на запросы - как всегда. Но и не нападали.
Что с ними произошло? Неужели беззаботные Ччарр мимолетом, за какие-то доли мгновения, уничтожили их экипажи?
Нет - чуткие приборы звездолетов Разума регистрировали интенсивный информационный обмен между кораблями-стервятниками. Похоже, им попросту не было дела до того, что происходило вокруг.
Не переставая строить самые невероятные догадки по поводу случившегося, спасатели устремились к многострадальной Роллит...
Угодив в участок милиции, Вольф утешал себя тем, что некоторое разнообразие впечатлений ему не повредит. Правда, ему все же довелось испытать несколько неприятных минут, когда увешанный мусором с пересчитанных им ступенек лестничного пролета, Медведков воспользовался отлучкой участкового и принялся беззастенчиво клепать на Вольфа. Что он, Медведков, возвращался-де из гостей под ручку с законной супругой Анжеликой Юрьевной, был выпивши, конечно, самую малость, он свою меру знает, а в подъезде на него напал трезвый, а потому особо опасный, ибо руководствовавшийся холодным расчетом, сознательно решивший бросить вызов рабочему классу в лице его, Медведкова, переродившийся, мать его всяко, интеллигент Вольф, с преступной целью выместить свою мелкобуржуазную ненависть к пролетариям всех стран, а также предать публичному поруганию его, потомственного пролетария Медведкова, потомственную пролетарскую жену. Ну, и не сдержал себя, ответил на оскорбление. А если вышеперечисленный перерожденец в процессе его, пострадавшего за свою классовую сущность Медведкова, зверского избиения где-то обронил очки, то пусть пеняет на себя, пусть убыток возместят ему западные спецслужбы, а за нарушение конституционных прав трудящегося на отдых и брак нехай ответит по всей строгости советских законов. Рука дежурного сержанта потянулась за чистым бланком протокола, и в этом жесте обещано было Вольфу мало хорошего. Запахло письмом в институт, проработкой понижением, прикрытием тематики, срезкой ассигнований. Но тут в участок ворвались свидетели во главе с доблестной пенсионеркой, которую, как впервые за период соседствования с ней узнал Вольф, звали Ганной Григорьевной. Ситуация резко изменилась, и Медведков только успевал пригибаться под пущенными в него зарядами обвинительной картечи. Его положение усугубил отлучавшийся по своим делам участковый уполномоченный Избушкин. "Какой ты пролетарий, Медведков, - сказал он устало. - Прыщ ты на теле рабочего класса. А за демагогию, за неправомерное употребление не относящихся к тебе высоких понятий, тобою обмаранных, я тебе дополнительно впаяю что могу. Побитые товарищу интеллигенту очки возместишь из своего кармана. И вообще у нас с тобой разговор нынче предстоит особый". - "Товарищ майор! благородно вмешался Вольф. - Я хотел бы сделать заявление". При этом его внутреннему видению неотступно являлся прекрасный лик рыдающей Анжелики. "Лейтенант, - поправил его Избушкин. - Слушаю вас, товарищ потерпевший". - "Лично я не имею к гражданину Медведкову никаких претензий. Потому прошу освободить его из-под стражи". - "Дает интеллигент!"- изумился Медведков. "Это дело вашей совести, - мрачно сказал Избушкин. - Зато у государства есть претензии к гражданину Медведкову, и немалые. Так что все свободны, товарищи, повестки вам будут разосланы. Медведков, я отпустил только товарищей, а ты у нас нынче гражданин, потому сядь где сидел!.."
Потрясенный Вольф поплелся домой. Его жизненный вектор, сильно погнутый в результате недавних событий, уже не смотрел вперед, в будущее, горделиво и самоуверенно, а нелепо болтался и дребезжал. Внутри у Вольфа установилась странная холодная пустота, и эта пустота время от времени гнусно екала. Саднила рассаженная шершавым медведковским кулаком бровь. Окружающий мир без темных очков с диоптриями казался пугающе размытым, иррациональным. "Сбили с лошадки шоры, - горько думал Вольф, карабкаясь на свой этаж. - А лошадка и дорогу потеряла". Под ногами хрустели стеклянные брызги. Хрустело само пространство-время, недавно еще привычно четкое, понятное во всех его измерениях, обжитое, а теперь вдрызг разбитое грубым вторжением чуждой, потусторонней реальности.
У двери Вольф пошарил в карманах и не обнаружил там ключей. Подобного с ним тоже отроду не бывало. Чтобы выйти из дома и забыть ключи!.. Да ведь покуда он играл в графа Монте-Кристо в участке, у него из квартиры все вынесли! Мебель, утварь, тряпки, деньги - черт с ними, но книги и компьютер с его памятью, которая уже давно была частью памяти самого Вольфа!.. Обливаясь холодным потом, Вольф толкнул дверь - та легко поддалась. Он ринулся вперед, изнывая от предчувствий.
Все оставалось на привычных местах. Книги в стеллажах, компьютер на столе. Раскуроченный прибор Дедушева был рассеян по полу, кинескоп валялся в углу, зловеще мигая. Вольф достал из ящика стола запасные очки, приладил их на нос... В кресле у журнального столика очень неудобно, скованно, зажато сидела Анжелика.
Поскольку регламентирующая программа в мозгу Вольфа засбоила капитально и, судя по всему, надолго, он не нашелся что сказать и самым дурацким образом остолбенел с открытым ртом.
- У вас была незаперта дверь, - промолвила Анжелика низким, чуть хрипловатым голосом. - Я решила присмотреть за квартирой до вашего возвращения. Теперь вы появились... и я ухожу.
Она начала высвобождаться из своей сдавленной позы - словно античная статуя из бесформенного куска мрамора. Екающая пустота внутри Вольфа понемногу заполнялась чем-то густым и теплым, а сам он, ощущая противоестественную слабость в коленях, сползал вдоль стены на случившуюся весьма кстати банкетку. Не окажись банкетки - так и стек бы прямиком на пол.
- Вы... очень красивая, - пробормотал он. - Вы хотя бы подозреваете об этом?
- Подозреваю, - просто сказала Анжелика. - У вас много книг. Винер, "Кибернетика и общество"... Тьюринг... Глушков... Лем... Когда-то я читала все это. Когда-то... тысячу лет назад, - она провела пальцем по пыльным корешкам. - Вы давно их не доставали. Почему?
- Это... - произнес Вольф, не отрывая от нее взгляда. Ему не хотелось говорить о книгах. В голову лезли совершенно иные вещи. - Это базис. Фундамент. А я давно уже возвожу свои стены.
- Мне не пришлось достроить даже фундамент, - продолжала Анжелика. - Четвертый курс университета. Случайная встреча. Пылкая, вулканическая любовь с первого взгляда. Пусть все летит в тартарары, с милым рай и в шалаше!.. И вот я здесь, в шалаше - и милый бродит где-то рядом. Да только рай не удался.
- Почему так обреченно, Анжелика? Все еще можно исправить.
- Кино, - усмехнулась она. - Или дешевая производственная проза из толстых периферийных журналов. Ничего и никогда нельзя исправить. Для этого нужно вернуться в свою молодость, а машина времени пока еще не придумана. Мне уж двадцать восемь. Олег Олегович. Студентка из меня не получится - я не хочу знаний. Я разучилась хотеть их. Зато я научилась обвешивать покупателей, зажимать сдачу и припрятывать кой-чего для дома, для семьи. И ругаться с целым светом - с покупателями же, с грузчиками, с завсекцией. Вот это наука, ни в одном университете не преподается!.. Зачем я говорю это вам? Наверное, потому что мы сосуществуем в параллельных пространствах, которые никогда не пересекутся. Вы чужой, вы из антимира. Сегодня какое-то совершенно ненормальное воскресенье... Но завтра будет обычный понедельник, и все пойдет по-старому, по накатанной колее. Вы умчитесь по своей трассе в свой антимир, а я поковыляю по своему бездорожью в постылый, провонявший овощной гнилью магазинишко. И вы забудете мои слова, да и меня тоже. А мне будет легче: я на миг соприкоснулась с тем, что когда-то потеряла. Побывала в своем пространстве... куда больше ни ногой.
- Вы любите его?
- Люблю? Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из нас умер. Но ничего не происходит, и не произойдет. Он даже в тюрьму угодить не способен - не тот склад характера. Он у меня прирожденный мелкий хулиган. Вечером он вернется из участка, повалится мне в ноги, будет каяться, клясться, что с понедельника все пойдет иначе, будет просить прощения. И я его прощу. Что же мне с ним делать еще? А потом наступит понедельник... такой же, как и все понедельники в этой жизни.
Вольф сидел в своем углу, таращился на Анжелику и понемногу терял остатки рассудка. С каждым мигом она изменялась - прямо на его глазах. И он уже начисто забыл свою обычную отстраненность, замешанную на непреходящем самоанализе, потому что Анжелика была прекрасна и делалась все прекраснее, попирая своей красотой все допустимые пределы прекрасного. И ничего не было в ней вульгарного, и встрепанные черные волосы были ей к лицу, и потеки туши на щеках ее не уродовали, и платье вполне уместно не скрывало ее стройных ног. И засбоила вольфовская душа-программа, и увязался в морской узел вольфовский жизненный вектор, и вся эта прежняя ерунда пошла прахом.
- Вы знаете, Анжелика, - проговорил Вольф. - Сегодня с улицы пришли два человека и сказали мне, что я неправильно живу. Я не поверил им, а они мне доказали это как дважды два. Я их прогнал, потому что все равно не поверил. И когда они ушли, жизнь принялась мне вдалбливать их доказательства с бешеной силой. Я даже пострадал, - он усмехнулся и осторожно потрогал ссадину. - Все мы живем не очень правильно. У кого-то рассогласование больше, у кого-то меньше. А кто-то, как я, не хочет верить в свои ошибки. И упирается, охраняя вектор своей жизни, устремленный в темноту. Потому что привык, потому что удобно!.. Человек не может правильно жить в вакууме, не заполненном другими людьми, даже если это идеальный вакуум. Очень обидно осознать это, когда молодость в общем-то миновала, когда на голову рухнул четвертый десяток, и столько лет прошло впустую. Нет, разумеется, что-то сделано, что-то достигнуто - но какой ценой! И цена высока не столько для тебя самого, сколько для окружающих. Анжелика, у меня нет друзей. У меня есть только оппоненты!
- У меня тоже, - сказала она. - Только продавцы и покупатели. И муж, который давно опостылел.
- Я ничего не смыслю в людях! - произнес Вольф с ожесточением. Они для меня - функции, я не вспоминаю о том, что у каждого из них есть не только настоящее, но прошлое и будущее! Ко мне пришли двое, они хотели мне помочь, а я принял их за прохвостов, преследующих свою мелкую выгоду! Каждый день я видел вас на лестнице, но никогда не думал о вас иначе, как о продавщице овощного магазина и жене люмпена! Мне и в голову не приходило, что вы двигались по жизни тем же путем, что и я, но мы трагически разминулись на каком-то перекрестке. Нужно что-то менять!
- Да нужно ли?
Анжелика шла к нему через всю комнату, а ему казалось - плыла, потому что у него кружилась голова, вокруг рушились стены, проваливался в преисподнюю пол под банкеткой, раскалывался и возносился в безвоздушное пространство потолок. Анжелика подошла совсем близко, ладошкой провела по его щеке, осторожно коснулась боевой раны возле глаза.
- Больно? - спросила она тихонько.
- Ничего, - промолвил он. - Иногда полезно бывает испытать боль впервые за много лет.
- Это воскресенье, - шептала Анжелика, гладя его по голове. Сумасшедшее воскресенье. Все кувырком, потому что мы изо всех сил стараемся воскреснуть для новой жизни - такой уж это день. И ничего-то у нас толком не выходит... Но оно закончится, и все пойдет как и шло. И ничто не изменится.
- Я так не хочу, - бормотал Вольф. - Я хочу, чтобы изменилось. Я жил неправильно. Я связался с дурной компанией... империей Моммр... Звездное эхо... Обратная связь...
Он чувствовал себя маленьким и слабым. Ему было жаль себя, жаль несчастных роллитян, жаль всех несчастных и обездоленных во вселенной. Жаль - и много больше, нежели просто жаль! - Анжелику. Ему хотелось плакать, отчего - он не понимал, хотя еще недавно ему мнилось, будто он понимал все на свете.
"Анжелика, что вы станете делать, если я скажу, что люблю вас?" "Ничего не стану делать. Просто не поверю. Так не бывает." - "А вы знаете, как бывает?" - "Наверное, знаю." - "Нет, не знаете. И никто не знает." - "Но вы этого не скажете. Потому что я замужем. И сейчас пойду домой, к мужу." - "Я скажу. Только соберусь с силами - и скажу." - "Зачем вам это?" - "Это всегда низачем..."
Где-то на другом краю плоской Земли аварийной сиреной взвыл телефон. Вольф вздрогнул и открыл глаза. Анжелика тоже вздрогнула и отстранилась.
"Для чего? Ну для чего он звонит? Я ни с кем не хочу разговаривать, кроме нее."
Вольф поднялся, прошел к телефону, взял трубку.
- Олег Олегович? - спросил его кто-то слабознакомый.
- К вашим услугам.
- Это Дедушев. Тот самый. Я прошу вас о встрече, прямо сейчас. Дело чрезвычайной важности. И прихватите прибор. Он, должно быть, вас сильно стесняет.
- Я не могу... сейчас.
- Потом будет поздно. Приходите в парк, к ротонде. Я жду вас на одной из скамеек.
В трубке запищало.
Вольф беспомощно обернулся к Анжелике.
- Мне надо уйти, - сказал он. - Ненадолго.
- Конспиративная встреча? - спросила она с вымученной улыбкой. Вы, часом, не шпион, Олег Олегович? Уж очень вы умный, не по нашим меркам.
- Я прошу вас, - промолвил Вольф. - Нет, умоляю. Дождитесь меня здесь. Я еще не все вам сказал. И потом, - он собрал остатки душевных сил, чтобы соврать более или менее правдоподобно, - я потерял ключи от квартиры, а за ней нужен постоянный присмотр.
Дедушев сидел на свежепокрашенной скамейке в тени облупленной ротонды, памятника архитектуры прошлого, а то и позапрошлого века. Он курил, вернее - пытался это делать, должно быть, впервые в жизни. Дым валил из него, как из паровоза.
- Дед, ты спятил? - испугался Колобов. - Ты же помрешь от позднего токсикоза!
- Пусть, - прокашлял Дедушев.
- Здесь покрашено, и ты теперь будешь сзади походить на каторжника.
- Мне это подходит.
Колобов покрутился возле умерщвлявшего свою плоть Дедушева и неловко пристроился на краешке бетонной урны.
- Ты можешь мне объяснить, что происходит? - спросил он. Какой-то безумный день, или Женитьба Фигаро. С утра ты затеял свою аферу со звездным эхом. Потом мы наведываемся к Вольфу для восприятия от него пинков. После обеда ко мне заявляется Верочка Лисичук... - тут он прикусил язык, чтобы не болтать лишнего.
Дедушев дожевал сигарету и не глядя бросил ее в Колобова - тот едва успел увернуться, пропуская окурок по назначению. В этот момент в аллее стремительно возник Вольф с кинескопом под мышкой. При виде этого непередаваемого зрелища Колобов ахнул, а Дедушев часто-часто заморгал слезящимися глазами.
- Добрый вечер, - произнес Вольф крайне деловито. - Я готов выслушать вас. Только прошу всемерно ускорить изложение, поскольку я не располагаю достаточным временем.
- Это мы уже сегодня слышали, - сказал Колобов. - Что с вами стряслось, Олег Олегович? Неужели выпали с лоджии? И где ваш галстук?
- Неважно, - сказал Вольф, потянув кончик галстука из кармана и тут же утолкав его назад.
- Не садитесь со мной! - закричал Дедушев. - Здесь покрашено!
- Благодарю вас, - сказал Вольф и сел рядом. - Итак, начинайте, Игорь Рюрикович.
- Вы все спятили, - промолвил Колобов убежденно. - Но только не думайте, что я буду третьим в вашей палате.