— Как, мисс Хорн! — воскликнул он.
Девушка уронила поднос с конфетами. Буркхардт вскочил.
— Что с вами?
Но она убежала.
Директор ресторана подозрительно посмотрел на Буркхардта, который снова сел на свое место и пытался принять беззаботный вид. Ведь он не оскорбил девушку! Может быть, подумал он, это просто очень строго воспитанная молодая особа — несмотря на голые ноги под целлофановой юбкой — и стоило ему с ней заговорить, как она решила, что он будет приставать.
Смешная мысль. Буркхардт недовольно нахмурился и взял со стола меню.
— Буркхардт! — раздался настойчивый шепот.
Буркхардт бросил взгляд поверх меню и вздрогнул. На стуле напротив него в напряженной позе сидел маленький человечек по фамилии Свансон.
— Буркхардт! — снова прошептал он. — Уйдемте отсюда! Они уже напали на ваш след. Если хотите остаться в живых, идемте поскорее!
Спорить больше не приходилось. Буркхардт с извиняющимся видом улыбнулся директору и вышел из ресторана вслед за Свансоном. Маленький человечек, казалось, знал, куда идет. На улице он схватил Буркхардта за локоть и торопливо потащил за собой.
— Вы видели ее? — спросил он. — Эту женщину, Хорн? Она в телефонной будке! По ее вызову они будут здесь через пять минут, уж поверьте мне, так что надо торопиться!
На улице было людно, сновали машины, и никто не обращал внимания на Буркхардта и Свансона. В воздухе ощущалась бодрящая свежесть. Похоже больше на октябрь, чем на июнь, подумал Буркхардт, что бы там ни говорило Бюро погоды. И он чувствовал себя дураком, идя за этим сумасшедшим человечком вниз по улице, убегая от "них" неизвестно куда. Человечек, возможно, свихнулся и, несомненно, чего-то боялся. А страх, как известно, заразителен.
— Сюда, — задыхаясь, произнес маленький человечек.
Это был другой ресторан, вернее, закусочная, второразрядное заведение, где Буркхардт никогда не бывал.
— Прямо через зал, — прошептал Свансон, и Буркхардт, как послушный мальчик, прошел мимо множества столиков в дальний конец ресторана.
Здание было построено в форме буквы Г, с фасадами на две улицы, под прямым углом друг к другу. У двери Свансон окинул холодным взглядом вопросительно смотревшего на них кассира; они вышли и перебрались на противоположный тротуар.
Теперь они находились под ярко освещенным стеклянным навесом у входа в кинотеатр. Выражение напряженности на лице Свансона исчезло.
— Мы убежали от них! — ликующе прошептал он. — Теперь мы почти у цели.
Он подошел к окошку и купил два билета. Буркхардт поплелся за ним в зал. Это был будничный утренний сеанс при почти пустом зале. С экрана доносились ружейные выстрелы и конский топот. Одинокий билетер, прислонившийся к блестящим латунным перилам, мельком взглянул на них и вновь стал смотреть на экран. Свансон вел Буркхардта вниз по устланным ковровой дорожкой ступеням.
Они очутились в совершенно безлюдном фойе. Там были три двери: "Для мужчин", "Для женщин" и еще одна, на которой золотыми буквами значилось; "Администратор". Свансон прислушался и тихонько приоткрыл последнюю дверь.
— Все в порядке, — сказал он, махнув рукой.
Буркхардт прошел вслед за ним через пустой кабинет к другой двери, вероятно, стенного шкафа, так как на ней не было никакой надписи. Но это оказался не стенной шкаф. Свансон осторожно открыл дверь, заглянул внутрь, затем кивнул Буркхардту, чтобы тот шел за ним.
Это был туннель с металлическими стенами, ярко освещенный, пустой и безлюдный. Он тянулся в обе стороны.
Буркхардт удивленно осматривался. Одно он знал, и знал совершенно точно: никаких туннелей под Тайлертоном не существовало.
Туннель привел их к комнате, где, кроме стульев и письменного стола, было еще что-то вроде телевизионных экранов. Свансон тяжело опустился на стул, с трудом переводя дыхание.
— На некоторое время мы здесь в безопасности, — прохрипел он. — Они теперь редко сюда приходят. А если придут, мы услышим их и успеем спрятаться.
— Кто "они"? — спросил Буркхардт.
Маленький человечек пояснил:
— Марсиане! — голос его при этом осекся, казалось, жизнь покинула его. Затем он продолжал угрюмным тоном: — Я думаю, что это марсиане. Хотя, знаете, не исключено, что вы правы; у меня была уйма времени обдумать все случившееся после того, как они схватили вас. Возможно, это русские.
— Начнем по порядку. Кто и когда меня схватил?
Свансон вздохнул.
— Итак, придется снова пройти через все это. Хорошо. Около двух месяцев тому назад поздно ночью вы постучались в мою дверь. Вы были жестоко избиты… безумно испуганы. Вы попросили меня помочь вам…
— Я?
— Конечно, вы ничего этого не помните. Слушайте, и вам все станет ясно. Вы несли какую-то околесицу: вас-де схватили и вам угрожали, ваша жена умерла и снова ожила… все в таком духе. Я подумал, что вы сошли с ума. Однако… я ведь всегда относился к вам с большим уважением. Вы просили меня спрятать вас, а у меня, как вы знаете, есть одна темная комната. Она запирается только изнутри. Я сам ставил замок. Итак, мы вошли в нее — вы на этом настояли, — и в полночь, то есть через каких-нибудь пятнадцать — двадцать минут, мы умерли.
— Умерли?
Свансон кивнул.
— Да, оба. Как будто нас оглушили ударом мешка с песком. Послушайте, не повторилось ли это с вами прошлой ночью?
— Пожалуй, да. — Буркхардт нерешительно кивнул головой.
— Ну, конечно. А потом мы вдруг снова проснулись и вы пообещали показать мне нечто забавное; мы вышли на улицу и купили газету. Газета была от 15 июня.
— 15 июня? Но ведь это сегодня! То есть…
— Вот именно, друг мой. Это всегда сегодня!
Потребовалось некоторое время, чтобы обмозговать все это.
Буркхардт с интересом спросил:
— Сколько недель вы прятались в темной комнате?
— Откуда я знаю? Четыре или пять, вероятно. Я потерял счет. И каждый день одно и то же — всегда 15 июня, всегда моя хозяйка, миссис Кифер, подметает крыльцо; всегда одни и те же заголовки в газетах на углу. Становится очень скучно, друг мой.
IV
Это была идея Буркхардта, и Свансон не одобрял ее, но Буркхардт двинулся дальше. Он принадлежал к числу людей, которые всегда двигаются дальше.
— Это опасно, — устало проворчал Свансон. — А вдруг кто-нибудь зайдет? Они увидят нас и…
— Что мы потеряем?
Свансон пожал плечами.
— Это опасно, — повторил он. Но тоже пошел.
Мысль Буркхардта была очень проста. В одном он не сомневался: туннель куда-то ведет. Марсиане или русские, фантастический заговор или галлюцинация сумасшедшего, — что бы ни приключилось с Тайлертоном, какое-то объяснение этому существовало, и искать его следовало в конце туннеля.
Они брели все вперед и, пройдя около двух километров, увидели вдали выход. Им повезло: никто не проходил по туннелю и не заметил их. Свансон сказал, что туннелем, по-видимому, пользуются только в определенные часы.
Всегда 15 июня. Зачем? — спрашивал себя Буркхардт. Неважно, каким образом. Но зачем?
И то, что все засыпали мгновенно, неожиданно… Все как будто в одно время. И то, что никто не помнил, никогда ничего не помнил… Свансон рассказал, как он был обрадован, снова увидев Буркхардта наутро после того, как тот опрометчиво задержался на лишних пять минут перед уходом в темную комнату. Когда Свансон пришел, Буркхардта уже не было. В тот день Свансон увидел его на улице, но Буркхардт ничего не помнил.
Свансон вот уже несколько недель жил как мышь: прятался по ночам в стенном шкафу и, крадучись, выходил днем со слабой надеждой отыскать Буркхардта, боясь попасться им на глаза.
Одной из них была девушка по имени Эприл Хорн. Увидев, как она с беззаботным видом входит в телефонную будку, но никогда не выходит назад, Свансон обнаружил туннель. Другим был продавец табачного киоска в здании, где находилась контора Буркхардта. Были и еще по меньшей мере человек двенадцать, которых Свансон подозревал.
Их было нетрудно заметить, если знать, на кого смотреть, так как только они в Тайлертоне изо дня в день меняли свои роли. Каждое утро каждого дня-который-был-пятнадцатым-июня Буркхардт неизменно садился в автобус, отходивший в 8.51. Но Эприл Хорн то расхаживала по кафе в целлофановой юбке, привлекая к себе всеобщее внимание, то была одета очень просто. А иногда она вовсе исчезала из поля зрения Свансона.
Русские? Марсиане? Кто бы они ни были, чего они надеялись достичь этим безумным маскарадом?
Ответа Буркхардт не знал… Быть может, разгадка тайны находилась за дверью в конце туннеля. Они внимательно прислушивались к отдаленным звукам; разобраться в них было довольно трудно, но как будто ничего опасного. Буркхардт и Свансон проскользнули в дверь.
Пройдя широкую комнату и поднявшись по лестнице, они очутились, как понял Буркхардт, на заводе "Контрокемиклс".
Людей не было видно, что само по себе не казалось странным; ведь это завод-автомат. Но Буркхардт, побывавший здесь один-единственный раз, помнил, что работа на заводе кипела, открывались и закрывались клапаны, опорожнялись и наполнялись баки, размешивались и варились какие-то жидкости; одновременно производился их химический анализ. На заводе никогда не было много людей, но там не смолкал шум.
Людей не было видно, что само по себе не казалось странным; ведь это завод-автомат. Но Буркхардт, побывавший здесь один-единственный раз, помнил, что работа на заводе кипела, открывались и закрывались клапаны, опорожнялись и наполнялись баки, размешивались и варились какие-то жидкости; одновременно производился их химический анализ. На заводе никогда не было много людей, но там не смолкал шум.
А теперь здесь было тихо. Если не считать отдаленных звуков, не было никаких признаков жизни. Плененные электронные мозги не посылали приказов, катушки и реле отдыхали.
— Идемте" — сказал Буркхардт.
Свансон неохотно шел за ним по запутанным переходам, мимо колонн из нержавеющей стали и баков.
Казалось, они идут по кладбищу. Отчасти это так и было, ибо что такое автоматы, некогда управлявшие заводом и вдруг остановившиеся, как не мертвые тела? Работу машин регулировали счетно-решающие устройства, которые на самом деле были вовсе не счетнорешающими устройствами, а электронными подобиями живого мозга. И, если они были выключены, не означало ли это, что они мертвы? Ведь каждое из них когда-то было человеческим мозгом.
Возьмите опытного химика, специалиста по фракционной перегонке нефти, привяжите его ремнями, исследуйте его мозг электронными иглами. Машина подробно изучит структуру мозга, составит таблицы и зафиксирует синусоидальными волнами то, что обнаружит. Направьте эти же самые волны в автоматическое счетно-решающее устройство — и вы воспроизведете вашего химика. Или, если захотите, тысячу копий вашего химика, обладающих всеми его знаниями и умением, но в противоположность человеку ничем не ограниченных в своей деятельности.
Установите десяток копий этого химика на заводе, и они будут управлять всем производством двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, никогда не уставая, никогда ничего не упуская и не забывая.
Свансон подошел поближе к Буркхардту.
— Мне страшно, — сказал он.
Теперь они пересекали какое-то закрытое помещение и звуки стали слышнее — не шум машин, а голоса. Буркхардт осторожно подошел к двери и осмелился заглянуть в следующую комнату.
Она была уставлена телевизионными экранами. Перед каждым, — а всего их было около дюжины — сидели двое, мужчина и женщина; они внимательно смотрели на экран и диктовали свои замечания аппарату звукозаписи. Наблюдатели переключались с одной передачи на другую; на всех экранах были разные изображения.
Передачи как будто не были связаны между собой. Сначала показывали магазин, где девушка, одетая, как Эприл Хорн, демонстрировала домашние холодильники. Потом — серию образцов кухонного оборудования. Буркхардт заметил еще что-то, похожее на табачный киоск в здании, где помещалась его контора.
Это было загадочно, и Буркхардт охотно остался бы тут, чтобы во всем разобраться, но место было слишком людное. Кто-нибудь мог посмотреть в их сторону или встать с места и увидеть их.
Они обнаружили еще одну комнату. Она оказалась пустой. Это был большой, роскошный кабинет. Там стоял письменный стол, заваленный бумагами. Буркхардт мельком взглянул на них, потом, привлеченный содержанием какой-то бумажки, стал рассматривать ее внимательнее, все еще не веря своему открытию.
Схватив верхний лист, он прочел его, затем взял следующий, между тем как Свансон лихорадочно рылся в ящиках.
Наконец Буркхардт выругался и швырнул бумаги на стол.
В это время Свансон, продолжавший свои поиски, с восторгом крикнул:
— Смотрите! — И вытащил из стола револьвер. — Он заряжен!
Буркхардт тупо глядел на Свансона, пытаясь уяснить смысл прочитанного. Когда до него дошли слова Свансона, глаза его сверкнули.
— Вот это здорово! — воскликнул он. — Мы возьмем его, Свансон. Мы выйдем отсюда с этим револьвером. И пойдем в полицию! Не к нашим тайлертонским тупицам, а прямо в ФБР. Посмотрите-ка!
Бумага, которую он протянул Свансону, была озаглавлена: "Отчет по обследованному району. Объект: кампания по рекламированию сигарет Марлин".Текст в основном состоял из столбцов цифр, ничего ке говоривших ни Буркхардту, ни Свансону, но в конце было резюме:
"Хотя испытание 47-КЗ привлекло почти вдвое больше новых клиентов, чем прежние испытания, его, по-видимому, нельзя применять в широких масштабах из-за постановлений местных муниципалитетов, запрещающих пользоваться грузовиками с громкоговорящими установками.
Результаты испытаний по группе 47-К12 оказались на втором месте, и мы рекомендуем повторно произвести испытания этих средств воздействия, проверив каждую из трех лучших кампаний, с добавлением или без добавления опробованной техники.
Если же клиент не согласен на расходы по дополнительным испытаниям, можно перейти сразу к наиболее совершенным средствам воздействия из серии К12.
Средние значения предсказываемых результатов могут отклоняться от заранее предсказанных не более чем на 0,5% с вероятностью 80% и не более чем на 5% с вероятностью 99%".
Свансон посмотрел Буркхардту в глаза.
— Я что-то не понимаю, — пожаловался он.
— И не мудрено. Какая-то чушь, но это неоспоримый факт, Свансон, неоспоримый факт. Они не русские и не марсиане. Эти люди — специалисты по рекламе! Каким-то образом, бог знает как, они захватили Тайлертон. Они захватили власть над нами, над всеми нами, над вами и надо мной и еще над двадцатью или тридцатью тысячами человек.
Может быть, они гипнотизируют нас, а может быть, здесь что-то другое, но каким бы способом они этого ни достигли, случилось так, что они дают нам прожить подряд только один день. И с утра до вечера в течение всего проклятого дня нас начиняют рекламой. А потом смотрят, что произошло, и… вымывают этот день из наших мозгов, а назавтра испытывают другую рекламу.
У Свансона отвисла челюсть. Он с трудом закрыл рот, проглотил слюну и решительно сказал:
— Психи!
Буркхардт покачал головой.
— Конечно, это кажется безумием… Но ведь и все, что случилось, — безумие. Как вы иначе объясните? Вы не можете отрицать, что большая часть Тайлертона все снова и снова живет в одном и том же дне. Вы сами убедились. Трудно поверить в такой бред, но мы должны допустить, что все обстоит именно так, — если только мы сами не свихнулись. И стоит лишь предположить, что кому-то известно, каким образом достигнуть этого, все остальное становится совершенно понятным.
Подумайте, Свансон! Они проверяют все до мельчайшей детали, прежде чем истратить пятицентовик на рекламу! Вы представляете себе, что это означает? Одному богу известно, какими капиталами они ворочают, но я доподлинно знаю, что некоторые фирмы тратят на рекламу до двадцати — тридцати миллионов долларов в год. Умножьте это, скажем, на сотню фирм. Допустим, что каждая из них найдет способ снизить расходы на рекламу всего на десять процентов. Для них это пустяки, поверьте мне!
Но если бы они заранее знали, какой вид рекламы сработает, то могли бы снизить свои расходы наполовину… может быть, и больше чем наполовину. Это дало бы экономию в двести, триста миллионов долларов в год; и, если за опыты над Тайлертоном они заплатят десять или даже двадцать процентов этой суммы, все равно выгода для них будет очень велика, а те, кто захватил Тайлертон, наживут целое состояние.
Свансон облизал губы.
— Вы хотите сказать, — нерешительно начал он, — что мы… как бы это выразиться… что-то вроде подопытных…
Буркхардт нахмурился.
— Пожалуй. — Он немного подумал. — Вы знаете, как врач испытывает, скажем, пенициллин? Он выращивает на желатиновых пластинках колонии бактерий и испытывает на них действие пенициллина, каждый раз несколько изменяя его состав. Так вот, это мы… мы — бактерии, Свансон. Только нас употребляют с большим эффектом. Они могут проводить испытания нашей колонии, используя ее снова и снова.
Свансону было слишком трудно понять суть дела. Он только спросил:
— Что же мы предпримем?
— Мы пойдем в полицию. Они не имеют права обращаться с людьми, как с морскими свинками!
— А как добраться до полиции?
Буркхардт колебался.
— Я думаю… — медленно начал он. — Ну, конечно, мы находимся в кабинете какого-то важного лица. У нас револьвер. Мы просто останемся здесь, пока он не появится. И он сам выведет нас отсюда.
Просто и ясно. Свансон умолк и уселся у стены так, чтобы входящие его не заметили. Буркхардт притаился у самой двери.
Ждать пришлось не так уж долго, примерно с полчаса. Услышав приближающиеся голоса, Буркхардт шепотом успел предупредить об этом Свансона и прижался к стене.
Разговаривали мужчина и женщина. Мужчина говорил:
— …причины, почему вы не могли сообщить по телефону? Вы губите результаты испытаний за целый день. Что, черт возьми, с вами делается, Дженет?
— Простите, мистер Дорчин, — сказала женщина ясным, мелодичным голосом. — Я считала это важным.
Мужчина проворчал: