Сергей Мартьянов НЕУРОЧНЫЙ ВЫЛЕТ
Василий Сартаков проснулся, когда старинные часы с натужным хрипом и шипением пробили семь раз. Сегодня выходной день, торопиться некуда, но Сартаков, привыкший вставать рано, уже не мог больше уснуть.
Он достал папиросу, закурил и оглядел комнату: стеклянную горку в углу, круглый стол, накрытый тяжелой узорчатой скатертью, огромный фикус у окна в деревянной кадке. Вот уже второй год Василий снимал эту комнату у молчаливой одинокой старухи и мог с закрытыми глазами перечислить, где и какие находятся предметы и вещи. Он уже давно привык к ним и перестал замечать, но сегодня, в это длинное воскресное утро, они как-то сами лезли в глаза. Василий невольно сопоставил уютную домашнюю тишину с пыльным аэродромом, грохотом моторов, бесконечной суетней и многим другим,
без чего немыслима беспокойная профессия пилота гражданской авиации.
Докурив папиросу, Сартаков умылся. Потом надел новенький белый костюм. Собственно, нужды в этом особой не было. С приятелем синоптиком Воробьевым он собирался на Медвежий остров — отдохнуть, выпить, позагорать. Половина города приезжала туда по воскресеньям, и там с утра до вечера было шумно и бестолково как на базаре. Можно просто надеть рубашку и штаны, обуть тапочки на босу ногу. Но Василий напялил костюм, потому что после портновской мастерской ни разу не надевал его: не было подходящего случая.
Он уже хотел выйти на кухню позавтракать, но в это время на улице затарахтел мотоцикл, остановился около дома, и в открытом окне показалась физиономия авиатехника Дукена.
— Василий Давыдович, вас к начальнику!
— Зачем?
— Не знаю. Говорят, срочно надо.
— Полет, что ли? — переспросил Сартаков, мрачнея.
— Не знаю… Я жду вас. — И лицо Дукена исчезло за подоконником.
В кухне Сартакова остановила хозяйка, высокая пожилая женщина.
— Куда это? Вон завтрак готов.
— Некогда, Софья Мироновна. Вызывают.
Он вышел, резко захлопнув дверь.
Дукен уже оседлал мотоцикл.
— С ветерком, Василий Давыдович?
— Угу, — промычал пилот., усаживаясь на заднее сиденье.
Он любил быструю езду, уважал Дукена за его исполнительность и удаль, но сейчас, в недобром предчувствии, был угрюм и неразговорчив.
Паренек понимающе покосился на него.
Через минуту они уже мчались по окраине Усть-Каменогорска, мимо низких бревенчатых домиков.
…В кабинете начальника аэропорта сидел незнакомый Сартакову мужчина с румяным лицом и круглой бритой головой. На нем было теплое пальто с плюшевым воротником и драповые высокие калоши, какие обычно носят женщины и подростки. На v' коленях он держал маленький саквояж, а на саквояже— картуз. К столу была приставлена суковатая палка.
— Вот что, дорогой товарищ, — произнес начальник, разглядывая парадный костюм пилота. — Придется тебе этот роскошный «фюзеляж» сменить.
— То есть?
— Срочное задание, вылетать нужно, а некому. Вот товарища хирурга подбросишь, — начальник кивнул на бритоголового.
Хирург смотрел на Сартакова приветливо, кивая в ответ на каждое слово начальника, и это почему-то сразу не понравилось Василию.
— Куда? — спросил он.
— Нужно на Катон-Карагайские отгоны. Но там нет хорошей посадочной площадки. Так что смотри сам. Лучше лететь до рудника. Оттуда товарищ доктор на автомобиле поедет.
— Ну конечно, конечно! — засиял улыбкой хирург.
— Словом, бери погоду, полетный лист — и к самолету.
— Слушаюсь, — хмуро ответил Василий.
В дверях начальник на минуту задержал его:
— Учти, никаких фокусов. Человек пожилой, известный всему Казахстану.
— Ладно…
По дороге к самолету Сартаков молчал. Рядом с ним ковылял хирург, опираясь на палку. Он оказался не таким уж представительным и был немного смешон в своем теплом пальто с плюшевым воротником и в картузе. Пот так и струился по его толстому розовому лицу, но доктор храбро вышагивал под начинающим припекать солнцем, то забегая вперед, то отставая от пилота.
— Весьма сожалею, голубчик, что испортил вам хорошее настроение. Весьма… — заговорил он, льстиво улыбаясь.
Сартаков что-то промычал в ответ, неприязненно взглянул на доктора. Он не любил болтливых людей.
— Очень, очень, сожалею, голубчик! — сыпал хирург скороговоркой. — Я тоже мечтал о такой прекрасной вещи, как отдых, но нельзя — дело сверхсрочное.
— Что же это за дело? — спросил Василий.
— Апоплексия церебри, голубчик. Перелом свода черепа с явлениями сотрясения и сдавления мозга.
— Ого! — поднял брови Сартаков и перестал сбивать ногою ромашки, растущие вдоль тропы.
У самолета уже возился техник Дукен; мотоцикл его лежал на траве, словно стреноженный жеребенок.
— Ну как? — грозно осведомился Сартаков.
— Сию минуту, Василий Давыдович!
— Повозись мне еще! — прикрикнул Сартаков и стал облачаться в комбинезон, надевая его прямо на новенький белый костюм.
Подошел хирург:
— А вот это вы, голубчик, напрасно.
— Что напрасно?
— Да вот костюм свой не жалеете. Можно было бы съездить домой переодеться.
— Сами же сказали — дело сверхсрочное!
— Мало ли что сказал, — доктор вдруг скользнул по лицу пилота холодным взглядом. — А только геройство ваше ни к чему. Да-с.
— Ладно! Садитесь-ка побыстрее в кабину.
Доктор еще раз осуждающе посмотрел на него и
с неожиданным проворством взобрался на нижнюю плоскость.
— Видали брата милосердия? — ехидно шепнул Дукен и тут же осекся под строгим взглядом пилота.
— Скажи-ка лучше синоптику Воробьеву, что остров у меня накрылся.
— Джаксы!
Придирчиво осмотрев самолет, выкурив последнюю папиросу и затоптав окурок, Сартаков уселся в кабину, проверил наличие бензина и рули управления.
На старте взглянул на часы, натянул очки и взмахнул кожаной перчаткой. Техник по-Еоенному приложил руку к фуражке и ревнивым взглядом проводил убегающую машину. Комбинезон его надулся, как пузырь.
Подпрыгивая, самолет мчался по зеленому полю и, наконец, оторвался от земли. Внизу промелькнули граница аэродрома, дорога, рыжие, выжженные солнцем холмы. Василий сделал крутой вираж, земля пошла куда-то вбок и немного вверх, затем выровнялась, открывая взору Усть-Каменогорск с лентой Иртыша, лабиринтом улиц и крошечными людьми. Медвежий остров, длинный и, остроносый, стоял на реке, как дредноут.
Подлетая к нему, Сартаков вдруг резко снизил машину и промчался над самыми верхушками деревьев. Мальчишки на пляже торжествующе замахали руками, а рыболов, стоявший по колено в воде у противоположного конца острова, погрозил кулаком. Но Сартаков уже взмыл в небо и положил самолет на заданный курс.
Хирург побарабанил по плечу Василия и, когда тот обернулся, осуждающе покачал пальцем. «Ладно, — проворчал Сартаков, — в воздухе я хозяин». И уверенно повел машину над лесистыми взгорьями правобережья.
Пятьсот тысяч километров налетал пилот Сартаков. Всякое бывало с ним за десять лет работы в гражданской авиации. Однажды мотор заглох над горами, и Василий виртуозно посадил машину на прибрежной гальке, впритирку к речке. В другой — несколько часов подряд пробивался сквозь туман и все-таки выбрался. В третий — приземлился на неровной посадочной площадке в далеком ауле, чудом не сделав «козла».
Еще в летной школе инструктор Горюнов, пожилой рассудительный человек, поучал Василия:
— Ты, человече, не огорчайся, что на такой корабль попал, — говорил он в первый день их знакомства, величая «кукурузник» кораблем. — Правда, это не истребитель «Лавочкин», о котором мечтают многие юноши. Но фасон свой имеет. И даже преимуществами обладает: несложное управление — раз, короткий радиус виража — два, малая посадочная площадка — три, хорошо планирует — четыре. Да что тебе объяснять — сам увидишь. Словом, не вешай носа.
После школы Василий получил назначение в Ужгородский аэропорт. А два года назад его перевели в Казахстан, в Усть-Каменогорск. И сноТза полеты на «ПО-2», снова самые различные задания и воздушные трассы. Больше всего он любил летать над гористой, лесной частью области. И причудливые горные хребты, и синие дремучие леса, и серебристые жилки речек — все здесь напоминало полюбившееся ему Закарпатье. Даже летние пастбища для скота были чем-то схожи. Только в Карпатах они назывались полонинами, а здесь — джайляу. Но все равно названия были одинаково поэтичными.
Василий посмотрел в круглое зеркальце, прикрепленное к левой стойке машины. В нем покачивалось полное лицо пассажира, сидящего в задней кабине. Лицо было бледным и при сильной болтанке самолета искажалось болезненной гримасой. Очевидно, он тяжело переносил полет, но крепился, полузакрыв глаза и о чем-то думая.
— Что, не сладко? — снисходительно усмехнулся Василий. — Ну, ну…
Он вынул из планшета листок бумаги и размашисто написал: «Как себя чувствуете?» Врач протянул ответную записку: «Благодарю вас. Прекрасно». Василий послал вторую записку: «С кем случилось несчастье?» — «С одним чабаном на отгонных пастбищах».
Самолет шел над правым притоком Иртыша — Ульбой. С обеих сторон поднимались горы. Чем теснее становилась долина, тем ощутимее был встречный ветер, дующий как из трубы. Сартаков то набирал высоту, то опускался так низко, что сквозь прозрачную воду виднелось речное дно. В одном месте компания рыболовов что-то варила на костре, и дымок от него мирно поднимался к небу.
Сартаков крепче сжал штурвал, испытывая нечто вроде наслаждения оттого, что вынужден лететь сломя голову, а не разделять удовольствие вместе с этими праздными людьми на реке.
Доктор постучал по его спине, сунул записку: «Рудник скоро?» — «Через семнадцать минут». — «Как вы думаете, ждут меня на аэродроме?» — «Не знаю».
«Беспокоится, — проговорил про себя Сартаков. — Работенка у него тоже не сладкая».
Он представил себе попавшего под горный обвал чабана, сейчас этот человек лежит в юрте, обливаясь кровью, и все с нетерпением ожидают доктора. А доктора везет он, пилот Сартаков, и, следовательно, от него в первую очередь зависит жизнь человека.
Но хотя Василий и выжимал из машины предельную скорость, ему казалось, что самолет идет слишком медленно. Он мысленно проклинал тихо-ходность «кукурузника» и опасался, что хирург не успеет.
Самолет дрожал, проваливался в «воздушные ямы» и снова рвался вперед. Вот и рудник. Промелькнули шахтные строения, зарябили крыши домов. Открылось поле аэродрома с торчащим, как бородавка, ангаром. Около него стоял игрушечный автомобиль, ожидающий, видимо, доктора. Тот нетерпеливо поглядывал вниз, опустив воротник пальто.
Василий сделал круг, сбавил высоту и вдруг снова повел машину над Ульбой прочь от поселка.
«Доставлю к месту назначения, — решил он. — Раз дело сверхсрочное, какие могут быть рассуждения?»
Хирург что-то закричал, недоуменно пожимая плечами. Потом сунул записку: «Куда вы летите?» Сартаков на обороте написал: «Лечу прямо на отгоны. Не возражаете?» В следующую минуту самолет с ревом нырнул в глубокое извилистое ущелье. «Хорошей посадочной площадки там нет. Так что смотри сам», — вспомнились слова начальника аэропорта.
«Найдем! Найдем, если нужно. Мой «кукурузник» везде сядет, человече!» Лихое веселье овладело пилотом. «Лететь так лететь!»
Но доктор, видимо, оказался трусливым человеком. К величайшему удивлению Сартакова, он подал ему записку: «Запрещаю лететь на отгоны, посадите самолет на руднике». — «Почему?» — написал Сартаков. «Не рассуждайте… Выполняйте мое приказание», — ответил доктор.
«Черт знает что! За кого он меня принимает?»
Скрепя сердце Василий вырвал машину из ущелья и положил ее на обратный курс, к шахтерскому поселку. Доктор сразу успокоился и утвердительно закивал головой.
Сделав посадку и заглушив мотор, Сартаков не вытерпел и с упреком сказал:
— Что же вы, доктор?
— Я не имею права рисковать, голубчик.
— Бросьте! — с грубоватой прямотой продолжал Василий. — Скажите, что побоялись.
— Ну-у, знаете! — изумленно проговорил доктор и скользнул по Василию холодным взглядом. — Прошу вас выбирать выражения… Повторяю еще раз: рисковать я не имею права. Вам же известно, что там нет хорошей посадочной площадки.
— Ерунда! Когда речь идет о жизни и смерти человека, я могу посадить машину даже («на вашу лысину», — хотел сказать Сартаков, но не решился)… даже на пятачок.
— На пятачок? — ухмыльнулся доктор. — В таком случае копейка — цена вашему геройству. Да-с.
— Но там же человек гибнет! — возмутился Василий. — Сейчас бы уже операцию делали, а так — еще сто двадцать километров на машине…
— Ну, хватит, — отмахнулся доктор… — Еще неизвестно, кто бы кому сейчас делал операцию.
И он направился к ожидавшей его машине, от которой навстречу уже спешили люди.
— Ну, если боитесь, то езжайте, экипаж вам подан, — вдогонку ему съязвил Сартаков.
Доктор круто обернулся:
— Кто вам позволил со мной так разговаривать? Я буду жаловаться!
— Ну и жалуйтесь! — зло крикнул Василий.
К счастью, на этом инцидент закончился. Доктор сел в машину и уехал, а пилоту передали радиограмму из аэропорта — дожидаться возвращения хирурга с отгонов.
Весь остаток дня и весь вечер он был хмур и зол. Лучше же хотел сделать чудаку, а тот обиделся, как красная девица. Еще, чего доброго, пожалуется начальству. Ну, исто-ория!
…Вернулся хирург только на следующий день. По его хмурому, озабоченному лицу Василий понял: операция не удалась. Старик тяжело вылез из машины, сухо поздоровался с пилотом, велел ему немедленно подготовить самолет к вылету в город и прошел в служебное помещение, опираясь на палку. Через открытое окно было слышно, как доктор долго и безуспешно дозванивался до города, а потом, когда его соединили, сердитым голосом заговорил о каких-то медикаментах, крови для переливания и медицинской сестре Алевтине Николаевне.
«Ну ясно, — определил Сартаков. — Сам опоздал, так теперь на стрелочника сваливает»
Он был уверен, что доктор опоздал. И потому неторопливо, с видом непричастного к беде человека пошел к самолету, неторопливо уселся в кабину, проверил наличие бензина и рули управления.
— Нельзя ли побыстрее! — раздраженно буркнул доктор.
«Да уж теперь спешить некуда», — хотел было огрызнуться Сартаков, но промолчал, сохраняя достоинство.
Весь обратный путь он думал о том, что вот как нелепо все получилось. Медвежий остров «накрылся», горючее угробили, человека не спасли и теперь возвращаются с позором. И все из-за трусости и упрямства этого бритоголового! И Василию вдруг стало обидно за свою беспокойную и неблагодарную профессию. А этот доктор еще командует им, хотя не имеет на то никакого права.
Изнуренный и взвинченный, Сартаков не заметил, как хирург уснул в своей кабине, уронив голову на поставленную торчком палку.
Подруливая к ангару, Василий увидел сначала размахивающего руками Дукена, потом молочный «ЗИЛ» с красными крестиками на стеклах и около него — начальника аэропорта и незнакомую женщину в. белом халате. Как только пропеллер остановился и стало очень тихо, начальник и женщина вскочили на нижнее крыло и принялись тормошить доктора за плечо, ласково и тревожно называя его по имени и отчеству:
— Виктор Семенович, проснитесь. Виктор Семенович…
Сартакову стало даже смешно. Он стянул с головы шлем и снисходительно посмотрел на Дукена, который что-то кричал ему с земли.
Доктор проснулся и сразу спросил женщину:
— Алевтина Николаевна, кровь привезли?
— Привезла, привезла, Виктор Семенович! — с готовностью ответила она.
— И все, что я просил?
— Все, все, Виктор Семенович!
— Ну, с богом… Пойдемте, голубушка, я вам объясню, что нужно делать.
И он, кряхтя, вылез из кабины, отошел с Алевтиной Николаевной к санитарной машине и стал что-то объяснять, энергично жестикулируя. Сартаков почувствовал, как краска стыда залила лицо. Черт возьми! Вон, оказывается, что… Он смотрел на доктора, на медицинскую сестру и не заметил, как подошел начальник аэропорта.
— Молодцом, Сартаков! — он опустил руку на плечо Василия.
— Чего? — рассеянно обернулся тот.
— Молодец, говорю. Отлично выполнил задание.
Этого еще не хватало! Лучше бы отчитал или взыскание наложил за вчерашний скандал с доктором, но тот, видимо, не успел пожаловаться или не хотел этого делать. И Василий покраснел еще больше; он топтался перед начальником, не зная, куда девать руки.
— В общем так, — продолжал начальник, — придется тебе снова туда слетать. Медицинскую сестру со всеми премудростями к больному подбросишь. После операции за ним уход полагается, чин по чину. Давай заправляйся, бери полетный лист — и ходу. Чтоб через двадцать минут и духу твоего здесь не было.
— Слушаюсь! — выпалил Сартаков, почувствовав необычайное облегчение.
— Да постой, не беги, — остановил его начальник. — Попрощайся с доктором. Замечательный старик! Провел операцию в труднейших условиях. — И он легонько подтолкнул Василия в спину.
Хирург встретил пилота рассеянным взглядом усталых глаз.
— Виктор Семенович, вы уж извините меня за вчерашнее…
— О чем вы? Ах, да… Ну, полноте, голубчик, стоит ли об этом вспоминать?
— Все же… нехорошо получилось.
— Ладно, ладно… — замахал рукой доктор. — Летите, голубчик. Только не вздумайте опять садиться на отгонах. Там и костей ваших не соберут.
— Ну что вы, конечно, не полечу! — заверил Сартаков и ринулся было к самолету, обрадованный тем, что доктор оказался незлопамятным.