Однако Феодосия не последовала за ним. Просто не в ее правилах было следовать примеру старших. Когда истерические вопли затихли и последние фонарики погасли, девчонка даже обрадовалась. Вот она, долгожданная свобода, мерещившаяся во сне и наяву! Если ради этого должен погибнуть мир, то и черт с ним!
Бушующий поток вскоре иссяк, и Феодосия попыталась ощупью добраться до какого-нибудь сухого места, но напоролась на утопленника и от страха едва не сомлела. Она вообще боялась мертвецов, а уж утопленников – тем более. Видела одного такого в детстве – безобразно раздувшегося, багрово-синего, с руками, застывшими в призывном жесте.
Началось ублюдочное существование, в котором не было ни счета времени, ни дня, ни ночи, ни тепла, ни света, а только тоска, мрак, промозглый холод да голодуха. Пещера была такой огромной и так сложно устроенной, что найти из нее выход вслепую было практически невозможно.
Вскоре она уже не отшатывалась от трупов, а выворачивала их карманы в поисках хоть какого-то пропитания. У одного солдатика (прижизненный статус покойников выдавала одежда) Феодосия обнаружила размокший сухарь, у женщины-туберкулезницы – шоколадку, а тетки-надзирательницы – фляжку с водкой. Фонариков она нашла штук пять, но ни один не действовал – разрядились батарейки. Мало проку было от безнадежно отсыревших спичек и от превратившихся в кашу сигарет.
Однажды вверху раздались странные звуки, словно кто-то очень большой, но легкий и ловкий, как таракан, шнырял по потолку, то и дело застывая на месте. Спустя много лет, уже будучи взрослой, она вспомнила этот случай и поняла, что стала невольной свидетельницей появления первых химер.
Спасли Феодосию монахи святокатакомбной церкви. Для них, давно порвавших с грешным миром, внезапно разразившаяся катастрофа вовсе не стала сюрпризом. Конца света они дожидались уже давно, постоянно перенося грозную дату из одного года в другой.
Став полноправными хозяевами подземного мира (о связистах и метростроевцах тогда еще ничего не было известно), монахи прибирали к своим рукам все, что могло представлять ценность.
Глазастая девчонка, пусть и чумазая, пусть и полуживая, такую ценность, безусловно, представляла. В общине святокатакомбников женщин тогда было раз-два и обчелся. А поскольку ожидать новых послушников со стороны уже не приходилось, продление рода стало для светляков задачей первостатейной.
Таких приблудных овец, как Феодосия, набралось человек тридцать. Кто-то впоследствии перебежал к метростроевцам, кто-то примкнул к веселым ребятам-темнушникам, тогда еще называвшимся связистами, кто-то помер, не выдержав непривычных условий существования, кто-то напоролся на химеру, а остальные (в том числе и Феодосия), приняв крещение, стали полноправными членами общины Света.
– Вот так-то, родненькие, – закончила Феодосия. – Я здесь почти что старожил. Многое повидала, ох многое! Троих игуменов пережила, почитай, со всеми мужиками переспала, на всех крестинах кумой была и вот теперь собираюсь начать новую жизнь.
– Новую жизнь со старыми грехами не начинают, – промолвил Венедим. – Тебе бы сперва покаяться.
– В чем это, интересно? – фыркнула Феодосия.
– Мало того, что ты предала людей, спасших тебя от смерти, но ты еще и Богу изменила.
– Бога не трожь. Душонка фарисейская! Мой Бог при мне! – Вытащив из-за пазухи крестик, она коснулась его губами. – А у вас вместо Бога этот кровопийца, что на столбе сидит. Вы не Богу служите, а лукавому! Слепцы несчастные!
– Ты так потому заговорила, что игумен тебе хвост прижал, – возразил Венедим. – Он сам святой и от других святости требует. Не тебе над ним глумиться.
– Святой? – окрысилась Феодосия. – Эх, знал бы ты, сморчок, всю правду!
Дабы предотвратить назревавшую ссору, Кузьма поспешил перевести разговор на другую тему.
– Говоришь, что сталактиты с потолка сыпались, хотя никаких толчков не было? – обратился он к Феодосии.
– Ты про известковые сосульки? – переспросила она. – Нет, толчков не было.
– Интересно… Мне мать примерно то же самое рассказывала. Сначала все было вроде нормально, а потом в единый миг всполошились все летучие мыши, на голову посыпалась всякая труха, а кое-где даже своды просели. Но пламя свечи даже не дрогнуло.
– Еще вот что! Вспомнила… – Феодосия хлопнула себя ладонью по лбу. – В тот самый момент на меня какая-то дурнота накатилась. Голова закружилась, тошнит… Вроде как на качелях, когда сначала резко взмываешь вверх, а потом падаешь вниз. И, похоже, замутило не меня одну.
– Больше ты такого чувства не испытывала?
– Такого – никогда.
В разговор между тем вступил Юрок Хобот.
– Хоть рассказала бы, что это за небо такое? – Вопрос, естественно, был адресован Феодосии. – А то плетут всякое…
– Ничего особенного. Я его уже почти и забыла. Что-то высокое, светлое. Вроде голубое, а может, и нет. Бывало, дождик с неба капал. Бывало, снег сыпался. Под крышей сидеть как-то надежней было.
– Почему же тогда светляки о небе бредят? – не унимался Юрок.
– У игумена спроси. Знать, тесно ему стало под землей. Вот и дурит голову таким простачкам, как он! – Феодосия кивнула на Венедима. – А мне что под небом, что под землей – никакой разницы. Даром-то ничего не дается. Везде вкалывать надо. Ужом вертеться. Всякой сволочи в ножки кланяться.
– Много людей наверху жило? – У Юрка явно разыгралось любопытство.
– Тьма! Камню негде упасть было. Идешь куда-нибудь по городу, обязательно ногу оттопчут.
– Куда же все они подевались?
– Разные слухи ходят… Одни говорят, что это Бог грешников прибрал. Бывало уже такое раньше, если верить Писанию. Другие говорят, что большая война случилась. Испепелили землю и всех живущих на ней. Еще существует мнение, что люди наверху как были, так и остались, только от нас, бедолаг, отмежевались.
– За Бога я, конечно, подписаться не могу, но насчет войны конкретно поясняю, – изрек Юрок. – Не было никакой войны. Зарубку даю. Факт, так сказать, из первых рук. Сам папа Кашира рассказывал. Он в тот день на коммутаторе дежурил.
– Ты на людском языке можешь объясняться? – перебила его Феодосия.
– А ты здесь при чем, простодырка! – обиделся Юрок. – Да тебе любое второе умное слово непонятно! Я их даже объяснять не собираюсь. Про телефон слыхала?
– Ага.
– Вот тебе и ага! Все телефоны сходятся в одном месте, которое называется узлом связи. Были узлы связи районные, были городские. А здесь под землей находился секретный узел связи Главного штаба Министерства обороны. Главного штаба, понимаешь? Через него сведения с мест на самый верх передавали. Враги еще только замышляют какой-нибудь кошмар нам устроить, а весточка в нужный адрес уже полетела. На каждое дежурство прорва народу заступала. Офицеры, солдаты-срочники, девки-телефонистки. Сутки дежуришь, двое отдыхаешь… В тот день все тихо было как никогда. Суббота все-таки. Папа Кашира даже вздремнул втихаря. Ему еще целый год служить оставалось, надо же было как-то время убить. Вдруг сигнал тревоги. Отключилось энергоснабжение. Ничего страшного, конечно, на резерв перешли. Потом глядь, офицеры бегают, как будто бы им яйца прищемило. Оказывается, пропала вся связь. Мало того, ни один контрольный прибор не фурычит. Все стрелки на нулях.
– А что эти приборы должны были показывать? – поинтересовался Кузьма.
– Да все на свете, вплоть до температуры воздуха на поверхности. Можно подумать, что какой-то злодей все кабели перерубил… Кошмар! Главное, что до начальства не дозвониться. Проводная связь не работает, радиорелейная тоже, спутниковая тем более. Кое-как по телеграфу вышли на Главный штаб. Там под фундаментом точно такой же бункер имеется, как и здесь. А они отвечают – не до вас, дескать, своих проблем хватает. И все, как ножом отрезало. Ни ответа, ни привета. Очередная смена в положенный срок не явилась. Послали наверх разведчиков. Те как в воду канули. Послали других. Тот же результат. После третьего раза решили, что лучше не высовываться. Всего под землей оказалось больше сотни человек. Десятка два офицеров, столько же телефонисток, остальные солдаты срочной службы, вроде папы Каширы. Ребята все бедовые, кто из Электростали, кто из Солнцева, кто из Люберец. Москвичи, короче. До службы в техникуме связи учились, знали друг друга. Вот и сговорились между собой. Офицерам темную устроили. Захватили оружейку, продсклад, дизельную. Октябрьская революция – ни больше ни меньше. Власть – народу, водку – трезвым, баб – молодым. Так и прожили пять лет сами по себе, пока метростроевцы к нам туннель не прорыли.
– Вот уж кому покоя нет! – произнесла Феодосия с неодобрением. – Все роют да роют как заведенные. И почему-то все больше вниз. Рыли бы вверх.
– Вот уж кому покоя нет! – произнесла Феодосия с неодобрением. – Все роют да роют как заведенные. И почему-то все больше вниз. Рыли бы вверх.
– Говорят, недавно пробовали, – сказал Юрок. – Не получилось. До Грани дошли – и каюк! Целая бригада накрылась… Короче, вы меня поняли. Не было никакой войны.
– Это мы поняли, – кивнул Кузьма. – Лучше расскажи, как прошла первая встреча с метростроевцами.
– Лихо! – ухмыльнулся Юрок. – Они нам с самого начала начали какую-то туфту впрягать. Где, дескать, ваше руководство, где партбюро, где ответственные товарищи? Почему не ведутся созидательные работы? Папа Кашира им хорошо ответил. Кроты, говорит, вам товарищи. А у нас товарищей нет, одни братки. На чужого дядю спины гнуть не собираемся. Давайте встречаться, давайте меняться, а насчет остального – извини-подвинься. В советчиках не нуждаемся. Сами с усами. А для понта еще и автомат показали. С тех пор на нас больше никто не накатывал. Кроме химер, конечно… Но мы и на химер управу найдем. Дайте только срок… А ты чего кривишься, Божий человек? Зубы болят?
– Душа у меня болит от твоих речей. Гордыня, гневливость и алчность погубят вас, как погубили нечестивый Вавилон. Нельзя долго жить в зле и разврате, презрев все Божеские законы. Грехи ваши – сеть, в которой вы рано или поздно запутаетесь. Одумайтесь, пока не пробил последний час.
– Ну ты, братан, и сказанул! – Юрок похлопал Венедима по плечу. – Другому за такие слова полагалось бы хрюкало начистить, но на тебя я не в обиде. С больного на голову какой спрос!
– Нет, ребята, давайте-ка прекратим эти споры, – вмешался Кузьма. – А то перегрыземся, как голодные крысы, и до Торжища не дойдем.
– Это наш праведник раздоры сеет! – затараторила Феодосия. – Он во всем виноват! К каждому слову придирается, жук навозный. Кому его проповеди нужны? Я ими сыта по горло, а настоящие мужчины другим богам поклоняются – силе да вольной воле. Угомонил всех врагов и гуляй напропалую! Я правильно говорю, Юрок?
– Не знаю, – огрызнулся темнушник, так и не простивший Феодосии ее двуличность. – Я тебя вообще не слушаю.
Зато у Венедима нашлось для бывшей постельной свахи несколько слов:
– Царь Соломон говорил, что тот, кто безоглядно предается разгулу и ратным забавам, поступает неразумно, ибо вино – глумливо, а секира – буйна. А что касается тебя самой, Феодосия, вспомни слова Писания: «Женщина красивая, но безрассудная то же самое, что золотое кольцо в носу свиньи».
– Сам ты свинья! – незамедлительно ответила Феодосия. – Только без золотого кольца…
Торжище располагалось в подземных каменоломнях, из которых люди брали строительный материал уже около трех веков. В Шеоле это место считалось столь завидным, что раньше на него в равной мере претендовали и темнушники, и метростроевцы, и светляки (да и свои аборигены здесь имелись, пусть и в незначительном количестве – бичи, голошмыги, наркоты, спившиеся хиппари, бездомные шалашовки).
Дабы эти споры не переросли в серьезный конфликт, решено было объявить каменоломни свободной территорией, одинаково доступной для всех обитателей Шеола. С тех пор здесь нашли себе приют многие из тех, кому претили ханжество светляков, разгул темнушников и казарменная дисциплина метростроевцев.
На Торжище можно было не только сбыть излишки и подыскать для себя какую-нибудь нужную вещь (причем параллельно существовали торговля открытая и торговля тайная), но и узнать последние новости, гульнуть от души, нанять работников, даже заключить брачный союз.
Периферией каменоломен уже давно завладел мох, однако в центральных туннелях с этой напастью еще как-то боролись. Химеры разных видов были здесь нередкими гостями, и к ним привыкли относиться как к неизбежному злу. Существовало даже такое правило – если во время торговой сделки один из ее участников становился жертвой адской твари, все имущество переходило в пользу потерпевшего.
Вход на Торжище был платным, однако стража особо не свирепствовала, почти всегда соглашаясь на отсрочку. И в самом деле – ну что, к примеру, можно взять со светляков, пригнавших на продажу десятипудовую хрюшку? Разве что кучу свиного дерьма. Зато, сбыв свой товар, Божьи люди набивали всякой мелочовкой целые мешки. Тут уж стражникам было чем поживиться.
В отличие от других общин Шеола, державших круговую оборону и против исчадий преисподней, и против своих собственных соседей, здесь не было ни фортификационных сооружений, ни застав, ни карантинных загонов, ни вошебоек.
Даже железная решетка, запиравшая вход, всегда находилась в поднятом положении, а стража больше походила на толпу барышников, обсуждающих последние рыночные новости. Об их истинном ремесле свидетельствовали только тяжелые копья, рядком прислоненные к стене, да испытующие взгляды, которые они бросали на всех входящих и выходящих.
Юрок, чьи амбиции перли наружу, как пена из пасти эпилептика, сразу повел себя неправильно – стал кидаться на стражников, стращал их своими дружками, костерил в самых непотребных выражениях. Да не тут-то было! Его просто отпихнули назад, пообещав в следующий раз и по шее накостылять.
– Вы что, попкари тупорылые, не узнаете меня? – горячился темнушник. – Хобот моя кликуха. Я под папой Каширой в «быках» хожу.
– Знаем мы тебя. То-то и оно, – отвечали стражники. – Даже чересчур хорошо знаем. Поэтому и не пускаем. Ты не торговать идешь, а куражиться. Карманы небось пустые? На хапок рассчитываешь нажиться? Домой ступай. Гопников у нас и без тебя хватает.
– Нет, суки, ошибаетесь! Я торговать иду! – пришлось Юрку немного сбавить гонор. – Я частный барыга, а вы меня за гопника держите!
– Где тогда твой товар? В штанах или за голенищем?
– Вот мой товар! – хлопнул он Феодосию по заднице. – Буркалы протрите. Товар первый сорт.
– Это твой товар? – Стражники вытаращились на Феодосию. – А чем докажешь?
– Она сама подтвердит. – Юрок выпихнул бабу вперед.
– Ага, – закивала головой Феодосия. – Решила вот… в хорошие руки запродаться. Осточертела жизнь у Божьих людей. Каждый норовит тобой задарма попользоваться. Стадо оно и есть стадо.
– Хм, запродаться… Не очень-то сейчас такие дела поощряются. – Один из стражников почесал затылок. – Особенно метростроевцы серчают… Говорят, противозаконно…
– С каких это, интересно, пор метростроевцы на Торжище свои законы устанавливают? – возмутился Юрок.
– Сила у них, – пояснил стражник. – Так и кишат повсюду. Гвалт поднимут – портянкой пасть не заткнешь.
– Никто ничего не поднимет! Это уже моя забота.
– Ясно, что твоя… Да только задаром мы вас все равно не пропустим. Не те времена. Ищите, чем заплатить.
– Нет у нас сейчас ничего! Ты что, человеческих слов не понимаешь? Опосля рассчитаемся.
– Знаем мы это «опосля». Уже ученые. Опосля тебя вдрызг пьяного за ноги отсюда вытащат. И не с прибылью, а с долгами несусветными. Скажешь, не было такого? Давай рассчитывайся или сваливай отсюда.
– Вот его в залог возьмите! – Юрок ухватил Венедима за рясу. – Потешный малый. Псалмов знает столько, что за целый день не переслушаешь. А если кому в грехах покаяться приспичило, тоже к нему обращайтесь. Все простит-отпустит, вплоть до убийства родной мамочки.
– Нашел кого предлагать! – скривились стражники. – Мы такого тощего светляка отродясь не видели. Еще протянет ноги – отвечай потом. Нет, не надо нам ваших псалмов. Сами кушайте.
– Да что же вам тогда надо? – Юрок попытался рвануть на груди отсутствующую рубашку.
– Что надо? – Стражники лукаво заулыбались. – Вот если бы вы своим товаром с нами поделились, тогда совсем другой разговор пошел бы… Ей-то, такой шкапе, поди, не убудет.
– Как это не убудет? – взорвалась Феодосия. – Именно что убудет! Не хватало еще, чтобы меня всякая рвань лапала! Отмывайся потом! Я вам не дешевка какая-нибудь, а порядочная женщина. Кому охота заразы от вас набраться? Мандавошками, наверное, поголовно маетесь! Я это по вашим рожам блудливым вижу!
Подобных оскорблений стражники стерпеть не могли и стали выталкивать всю компанию вон, но тут инициативу взял на себя Кузьма, до того и слова не проронивший.
– Голубчики, пропустите, – миролюбиво произнес он. – Зачем скандалить по пустякам? Если ему не верите, то мне поверьте. Как только с кем-нибудь сторгуемся, я вам сразу куш доставлю. Внакладе не останетесь, это я обещаю.
– А ты сам что за туз такой? – Стражники немного поутихли. – Случайно не выползок?
– Все возможно, – уклончиво ответил Кузьма.
– Звать-то как?
– На этот вопрос я отвечать не обязан. Тем более что вы спрашивать не должны. На сей счет особый закон имеется.
– Да мы просто так… Без всякой задней мысли… – смутились стражники. – Просто здесь одного выползка ищут. По прозвищу Кузьма Индикоплав. Вдруг ты его знаешь?..