— Час от часу не легче! — простонала Варвара Степановна. — Как прикажешь понимать твои слова насчёт хрустального купола небес: в буквальном или переносном смысле слова?
— В буквальном, о учительница, — подсказал из-за стены Хоттабыч.
И Вольке пришлось вслед за ним повторить:
— В буквальном, о учительница.
— В переносном! — прошипел ему кто-то с задней скамейки.
Но Волька снова промолвил:
— Конечно, в буквальном, и ни в каком ином.
— Значит, как же? — всё ещё не верила своим ушам Варвара Степановна. — Значит, небо, по-твоему, твёрдый купол?
— Твёрдый.
— И, значит, есть такое место, где Земля кончается?
— Есть такое место, о высокочтимая моя учительница.
За стеной Хоттабыч одобрительно кивал головой и удовлетворённо потирал свои сухие ладошки. В классе наступила напряжённая тишина. Самые смешливые ребята перестали улыбаться. С Волькой определённо творилось неладное.
Варвара Степановна встала из-за стола, озабоченно пощупала Волькин лоб. Температуры не было.
Но Хоттабыч за стенкой растрогался, отвесил низкий поклон, коснулся, по восточному обычаю, лба и груди и зашептал. И Волька, понуждаемый той же недоброй силой, в точности повторил эти движения:
— Благодарю тебя, о великодушнейшая дочь Степана! Благодарю тебя за беспокойство, но оно ни к чему. Оно излишне, ибо я, хвала аллаху, совершенно здоров.
Варвара Степановна ласково взяла Вольку за руку, вывела из класса и погладила по поникшей голове:
— Ничего, Костыльков, не унывай. Видимо, ты несколько переутомился… Придёшь, когда хорошенько отдохнёшь, ладно?
— Ладно, — сказал Волька. — Только, Варвара Степановна, честное пионерское, я нисколько, ну совсем нисколечко не виноват!
— А я тебя ни в чём и не виню, — мягко отвечала учительница. — Знаешь, давай заглянем к Петру Иванычу.
Пётр Иваныч — школьный доктор — минут десять выслушивал и выстукивал Вольку, заставил его зажмурить глаза, вытянуть перед собой руки и стоять с растопыренными пальцами; постучал по его ноге ниже коленки, чертил стетоскопом линии на его голом теле.
За это время Волька окончательно пришёл в себя. Щёки его снова покрылись румянцем, настроение поднялось.
— Совершенно здоровый мальчик, — сказал Пётр Иваныч. — То есть прямо скажу: на редкость здоровый мальчик! Надо полагать, сказалось небольшое переутомление… Переусердствовал перед экзаменами… А так здоров, здо-о-о-ро-о-ов! Микула Селянинович, да и только!
Это не помешало ему на всякий случай накапать в стакан каких-то капель, и Микуле Селяниновичу пришлось проглотить их.
И тут Вольке пришла в голову шальная мысль. А что, если именно здесь, в кабинете Петра Иваныча, воспользовавшись отсутствием Хоттабыча, попробовать сдать Варваре Степановне экзамен?
— Ни-ни-ни! — замахал руками Пётр Иваныч. — Ни в коем случае не рекомендую. Пусть лучше несколько денёчков отдохнёт. География от него никуда не убежит.
— Что верно, то верно, — облегчённо промолвила учительница, довольная, что всё в конечном счёте так благополучно обошлось. — Иди-ка ты, дружище Костыльков, до дому, до хаты и отдыхай. Отдохнёшь хорошенько — приходи и сдавай. Я уверена, что ты обязательно сдашь на пятёрку… А вы как думаете, Пётр Иваныч?
— Такой богатырь? Да он меньше чем на пять с плюсом ни за что не пойдёт!
— Да, вот что… — сказала Варвара Степановна. — А не лучше ли будет, если кто-нибудь его проводит до дому?
— Что вы, что вы, Варвара Степановна! — всполошился Волька. — Я отлично сам дойду.
Не хватало только, чтобы провожатый столкнулся носом к носу с этим каверзным стариком Хоттабычем!
Волька выглядел уже совсем хорошо, и учительница со спокойной душой отпустила его домой. Навстречу ему бросился швейцар:
— Костыльков! Тут с тобой дедушка приходил или кто, так он…
Но как раз в это время из стены появился старик Хоттабыч. Он был весел, очень доволен собой и что-то напевал себе под нос.
— Ой! — тихо вскрикнул швейцар и тщетно попытался налить себе воды из пустого графина.
А когда он поставил графин на место и оглянулся, в вестибюле не было ни Вольки Костылькова, ни его загадочного спутника. Они уже вышли на улицу и завернули за угол.
— Заклинаю тебя, о юный мой повелитель, — горделиво обратился Хоттабыч, нарушив довольно продолжительное молчание, — потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?
— Потряс! — вздохнул Волька и с ненавистью посмотрел на старика.
Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.
Хоттабыч просиял:
— Я другого и не ожидал!.. А мне было показалось, что эта почтеннейшая дочь Степана осталась недовольна широтой и полнотой твоих познаний.
— Что ты, что ты! — испуганно замахал руками Волька, вспомнив страшные угрозы Хоттабыча. — Это тебе только показалось.
— Я бы превратил её в колоду, на которой мясники разделывают бараньи туши, — свирепо заявил старик (и Волька не на шутку струхнул за судьбу своей классной руководительницы), — если бы не увидел, что она оказала тебе высший почёт, проводив тебя до самых дверей класса, а затем и чуть ли не до самой лестницы! И тогда я понял, что она по достоинству оценила твои ответы. Мир с нею!
— Конечно, мир с нею, — торопливо подхватил Волька, у которого словно гора с плеч свалилась.
За несколько тысячелетий своей жизни Хоттабыч не раз имел дело с загрустившими людьми и знал, как улучшить их настроение. Во всяком случае, он был убеждён, что знает: надо человеку подарить что-либо особенно желанное. Только что подарить?
Случай подсказал ему решение, когда Волька обратился к одному из прохожих:
— Извините, пожалуйста, разрешите узнать, который час.
Прохожий кинул взгляд на свои наручные часы:
— Без пяти два.
— Спасибо, — сказал Волька и продолжал путь в полном безмолвии.
Молчание прервал Хоттабыч:
— Скажи мне, о Волька, как этот пешеход, не глянув на солнце, столь точно определил время?
— Ты же видел, он посмотрел на свои часы.
Старик в недоумении поднял брови:
— На часы?!
— Ну да, на часы, — пояснил Волька. — Они у него были на руке… Такие кругленькие, хромированные…
— Почему же таких часов нет у тебя — достойнейшего из спасителей джиннов?
— Мне ещё рановато иметь такие часики, — смиренно отвечал Волька. — Годами не вышел.
— Да позволено будет мне, о достойнейший пешеход, осведомиться, который теперь час, — остановил Хоттабыч первого попавшегося прохожего и впился глазами в его наручные часы.
— Без двух минут два, — отвечал тот, несколько удивлённый необычной витиеватостью вопроса.
Отблагодарив его в наиизысканнейших восточных выражениях, Хоттабыч с лукавой усмешечкой обратился к Вольке:
— Да будет позволено мне, о лучший из Волек, осведомиться и у тебя, который час.
И вдруг на Волькиной левой руке засверкали точь-в-точь такие же часы, как у того гражданина, но только не из хромированной стали, а из чистейшего червонного золота.
— Да будут они достойны твоей руки и твоего доброго сердца, — растроганно промолвил старик, наслаждаясь Волькиной радостью и удивлением.
Тогда Волька сделал то, что делает на его месте любой мальчик и любая девочка, когда они впервые оказываются владельцами часов, — он приложил часы к уху, чтобы насладиться их тиканьем.
— Э-э-э! — протянул он. — Да они не заведены. Надо их завести.
Волька попытался вертеть заводную головку, но она, к величайшему его разочарованию, не вертелась.
Тогда Волька вынул из кармана штанов перочинный ножик, с тем чтобы открыть крышку часов. Но при всём старании он не мог найти и признаков щели, куда можно было бы воткнуть лезвие ножа.
— Они из цельного куска золота! — хвастливо подмигнул ему старик. — Я не из тех, кто дарит дутые золотые вещи.
— Значит, внутри у них ничего нет? — разочарованно воскликнул Волька.
— А разве там что-то должно быть, внутри? — забеспокоился старый джинн.
Вместо ответа Волька молча отстегнул часы и вернул их Хоттабычу.
— Хорошо, — кротко согласился тот. — Я тебе подарю такие часы, которые не должны иметь ничего внутри.
Золотые часики снова оказались на Волькиной руке, но сейчас они стали тоненькими, плоскими. Стекло на них исчезло, а вместо минутной, секундной и часовой стрелок возник небольшой вертикальный золотой шпенёчек в середине циферблата с великолепными, чистейшей воды изумрудами, расположенными там, где полагалось быть часовым отметкам.
— Никогда и ни у кого, даже у богатейших султанов вселенной, не было наручных солнечных часов! — снова расхвастался старик. — Были солнечные часы на городских площадях, были на рынках, в садах, во дворах, и все они сооружались из камня. А вот такие я только что сам придумал. Правда, неплохо?
Действительно, оказаться первым и единственным во всём мире обладателем наручных солнечных часов было довольно заманчиво.
На Волькином лице выразилось неподдельное удовольствие, и старик расцвёл.
— А как ими пользоваться? — спросил Волька.
— А вот так. — Хоттабыч бережно взял Волькину левую руку с вновь придуманными часами. — Держи руку вот так, и тень от этой золотой палочки ляжет на искомую цифру.
— Для этого должно светить солнце, — сказал Волька, с досадой глянув на облачко, только что закрывшее собой дневное светило.
— Сейчас это облачко уйдёт, — обещал Хоттабыч, и действительно снова вовсю засветило солнце. — Вот видишь, часы показывают, что время теперь где-то между двумя и тремя часами пополудни. Примерно, половина третьего.
Пока он это говорил, солнце скрылось за другим облаком.
— Ничего, — сказал Хоттабыч. — Я буду очищать для тебя небо каждый раз, когда тебе угодно будет узнать, который час.
— А осенью? — спросил Волька.
— Что осенью?
— А осенью, а зимой, когда небо целыми месяцами скрыто за тучами?
— Я тебе сказал, о Волька, солнце будет свободно от туч каждый раз, когда это тебе понадобится. Тебе надо будет только приказать мне, и всё будет в порядке.
— А если тебя не будет поблизости?
— Я всегда буду поблизости, лишь только ты меня кликнешь.
— А вечером? А ночью? — ехидно осведомился Волька. — Ночью, когда на небе нет солнца?
— Ночью люди должны предаваться сну, а не смотреть на часы, — в великой досаде отвечал Хоттабыч.
Ему стоило очень больших трудов взять себя в руки и не проучить этого настырного отрока.
— Хорошо, — кротко сказал он. — Тогда скажи, нравятся ли тебе часы, которые ты видишь на руке вон того пешехода? Если они тебе нравятся, они будут твоими.
— То есть как это так — моими? — удивился Волька.
— Не бойся, о Волька ибн Алёша, я не трону его ни единым пальцем. Он сам с радостью подарит их тебе, ибо ты поистине достоин величайших даров.
— Ты его заставишь, а он…
— А он будет счастлив, что я не стёр его с лица земли, не превратил его в облезлую крысу, рыжего таракана, трусливо таящегося в щелях хибарки последнего нищего…
— Ну, это уже форменное вымогательство! — возмутился Волька. — За такие штучки у нас, брат Хоттабыч, в милицию и под суд. И поделом, знаешь ли.
— Это меня под суд?! — Старик взъерепенился не на шутку. — Меня?! Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба? Да знает ли он, этот презреннейший из пешеходов, кто я такой?! Спроси первого попавшегося джинна, или ифрита, или шайтана, и они тебе скажут, дрожа от страха мелкой дрожью, что Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб — владыка телохранителей из джиннов, и число моего войска — семьдесят два племени, а число бойцов каждого племени — семьдесят две тысячи, и каждый из тысячи властвует над тысячей маридов, и каждый марид властвует над тысячей помощников, а каждый помощник властвует над тысячей шайтанов, а каждый шайтан властвует над тысячей джиннов, и все они покорны мне и не могут меня ослушаться!.. Не-е-ет, пусть только этот трижды ничтожнейший из ничтожных пешеходов…
А прохожий, о котором шла речь, преспокойно шагал себе по тротуару, лениво поглядывая на витрины магазинов, и не подозревал о страшной опасности, которая в эту минуту нависла над ним только потому, что на его руке поблёскивали самые обыкновенные часы марки «Зенит».
— Да я… — выхвалялся совсем разошедшийся Хоттабыч перед оторопевшим Волькой, — да я его превращу в…
Дорога была каждая секунда. Волька крикнул:
— Не надо!
— Чего не надо?
— Трогать прохожего не надо… Часов не надо!.. Ничего не надо!..
— Совсем ничего не надо? — усомнился старик, быстро приходя в себя.
Единственные в мире наручные солнечные часы исчезли так же незаметно, как и возникли.
— Совсем ничего… — сказал Волька и так тяжко вздохнул, что старик понял: сейчас главное — развлечь своего юного спасителя, рассеять его дурное настроение.
V. ВТОРАЯ УСЛУГА ХОТТАБЫЧА
Домой идти не хотелось. На душе у Вольки было отвратительно, и старик почуял что-то неладное. Конечно, он не подозревал, как подвёл Вольку. Но было ясно, что мальчик чем-то недоволен и что виноват в этом, очевидно, не кто иной, как именно он, Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Надо было развлечь Вольку, поскорее рассеять его дурное настроение.
— Угодны ли твоему сердцу, о подобный луне, рассказы о приключениях удивительных и необыкновенных? — лукаво осведомился он у насупившегося Вольки. — Известно ли тебе, к примеру, история о трёх чёрных петухах багдадского цирюльника и его хромом сыне? А о медном верблюде с серебряным горбом? А о водоносе Ахмете и его волшебном ведре?
Волька сердито промолчал, но старик не смутился этим и торопливо начал:
— Да будет тебе известно, о прекраснейший из учащихся мужской средней школы, что жил некогда в Багдаде искусный цирюльник, по имени Селим, и были у него три петуха и хромой сын, по прозванию Бадья. И случилось так, что проходил мимо его лавки калиф Гарун аль Рашид… Только знаешь что, о внимательнейший из отроков: не присесть ли нам на ближайшую скамью, дабы твои молодые ноги не устали от хождения во время этой длинной и поучительной истории?
Волька согласился: они уселись на бульваре в холодке, под сенью старой липы.
Битых три с половиной часа рассказывал Хоттабыч эту действительно весьма занимательную историю и закончил её коварными словами: «Но ещё удивительней повесть о медном верблюде с серебряным горбом». И тут же, не переводя дыхания, принялся излагать её, пока не дошёл до слов: «Тогда иноземец взял уголёк из жаровни и нарисовал им на стене очертания верблюда, и верблюд тот взмахнул хвостом, качнул головой и сошёл со стены на дорожные камни…»
Здесь он остановился, чтобы насладиться впечатлением, которое рассказ об оживлении рисунка произведёт на его юного слушателя. Но Хоттабыча ждало разочарование: Волька достаточно насмотрелся в жизни мультипликационных фильмов. Зато слова Хоттабыча навели его на интересную мысль.
— Знаешь что, — сказал он, — давай сходим в кино. А историю ты мне после доскажешь, после кино.
— Твои слова для меня закон, о Волька ибн Алёша, — смиренно отвечал старик. — Но скажи мне, сделай милость, что ты подразумеваешь под этим непонятным словом «кино»? Не баня ли это? Или, может быть, так у вас называется базар, где можно погулять и побеседовать со своими друзьями и знакомыми?
— Ну и ну! — поразился Волька. — Любой ребёнок знает, что такое кино. Кино — это… — Тут он неопределённо поводил в воздухе рукой и добавил: — Ну, в общем, придём — увидишь.
Над кассой кинотеатра «Сатурн» висел плакат: «Детям до шестнадцати лет вход на вечерние сеансы воспрещён».
— Что с тобой, о красивейший из красавцев? — всполошился Хоттабыч, заметив, что Волька снова помрачнел.
— А то со мной, что мы опоздали на дневные сеансы! Уже пускают только с шестнадцати лет… Прямо не знаю, что делать… Домой идти не хочется…
— Ты не пойдёшь домой! — вскричал Хоттабыч. — Не пройдёт и двух мгновений, как нас пропустят, и мы пройдём, окружённые уважением, которого ты заслуживаешь своими поистине бесчисленными способностями!.. Только гляну, какие листочки показывают посетители той суровой женщине, что стоит у входа в любезное твоему сердцу кино…
«Старый хвастунишка!» — раздражённо подумал Волька. И вдруг он обнаружил в правом кулаке два билета.
— Ну, идём! — сказал Хоттабыч, которого буквально распирало от счастья. — Идём, теперь-то они тебя пропустят.
— Ты уверен?
— Так же, как в том, что тебя ожидает великое будущее!
Он подтолкнул Вольку к зеркалу, висевшему неподалёку. Из зеркала на Вольку, оторопело разинув рот, смотрел мальчик с роскошной русой бородой на пышущем здоровьем веснушчатом лице.
VI. НЕОБЫКНОВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В КИНО
Торжествующий Хоттабыч поволок Вольку по лестнице на второй этаж, в фойе.
Около самого входа в зрительный зал томился Женя Богорад, предмет всеобщей зависти учеников шестого класса «Б». Этот баловень судьбы приходился родным племянником старшему администратору кинотеатра «Сатурн», поэтому его пропускали на вечерние сеансы. Ему бы по этому случаю жить да радоваться, а он, представьте себе, невыносимо страдал. Он страдал от одиночества. Ему до зарезу нужен был собеседник, с которым он мог бы обсудить поразительное поведение Вольки Костылькова на сегодняшних экзаменах по географии. И, как назло, — ни одного знакомого!
Тогда он решил сойти вниз. Авось там кого-нибудь пошлёт ему судьба. На лестничной площадке его чуть не сшиб с ног старик в канотье и расшитых сафьяновых туфлях, который тащил за руку — кого бы выдумали? — самого Вольку Костылькова! Волька почему-то прикрывал лицо обеими руками.