II-8. Курорт "Оленья гора"
"Дорогой мистер А.!
Пишу вам, сидя в купе поезда, который везeт меня обратно на Восточный берег. За эти три недели в Калифорнии я такого насмотрелся и таких наслушался диковинных историй, что должен непременно кому-то рассказать обо всeм. Кроме того, я так долго не отвечал на ваши чудные письма сельского отшельника самое время отдать накопившийся долг. Правда, для описания жизни в "Оленьей горе" я должен украсть ваш приeм - "описание через отрицание".
Нет, это был не семейный курорт, хотя некоторые постояльцы привезли с собой детей.
Нет, это не лечебница, хотя распоряжались всем два врача. Нет, это не коммуна, хотя постоянные жильцы (не такие визитeры, как я) отдают заработанные деньги в общую кассу.
Нет, психотерапия не является целью "Оленьей горы", хотя участники постоянно исповедуются друг перед другом или перед всем сборищем.
Нет, это не клуб любителей группового секса, хотя интимные отношения между всеми постояльцами не только поощряются, но в какой-то мере являются обязательными.
Нет, это не культ с догмами и строгой дисциплиной, но нарушение принятых правил может привести к изгнанию - сначала в одну из удалeнных кабинок в окружающем лесу, а потом - и вообще из коммуны.
Новички вроде меня имеют статус кандидатов-послушников и с самого начала живут в этих лесных хижинах, которые, кстати, достаточно комфортабельны: там есть водопровод, туалет, холодильник, душ, маленькая печь для отопления и стряпни. Наше участие в общей жизни коммуны приветствовалось, но не было обязательным.
Не стану вдаваться в детали и, тем более, расписывать вам, до какой степени я позволил себе воспользоваться открывавшимися возможностями. Скажу лишь, что я оказался абсолютно непригодным выполнять главное требование коммуны: оказывать одинаковое внимание всем участницам, без разбора и различия. Очень скоро у меня завязались тeплые отношения с одной из женщин, мы начали проводить с ней много времени вдвоeм, уединялись - а это там считается самым большим грехом. Поэтому по окончании срока мне было отказано в звании постоянного члена, о котором я, кстати, и не просил.
Я сел на поезд в Сан-Франциско. Бывали вы в этой столице землетрясений? Уверяю вас, напряжение земной коры здесь чувствуешь сквозь асфальт, сквозь подошвы ботинок. Местные привыкли, а нам - приезжим - поначалу неуютно. Поневоле испытываешь облегчение, когда поезд отходит от перрона. В "Оленьей горе" была одна женщина, которая живeт на окраине этого города. Она слегка хромала, и мне всe время хотелось спросить, не землетрясение ли тому виной. Еe родители помнят страшную встряску 1906 года. Разрушенный город горел две недели. В центре уцелело лишь несколько домов. В том числе - ко всеобщему изумлению - ликeрно-водочный завод некоего Хоталинга. Эта женщина с детства запомнила стишки:
Когда всеблагий наш Господь
Послал свой гнев на Сан-Франциско,
Зачем разрушил Он все церкви,
Но пощадил Хоталинг-виски?
Хромоножка Джейн рассказала мне, что привело еe в "Оленью гору".
Роза и шоколад
Это случилось на научной конференции, проходившей в соседнем городке. Я поехала туда с надеждой забыть о человеке, с которым прожила восемь лет. Наш развод превратился в какую-то безобразную свару. Он выплеснул на поверхность всe худшее, что было в каждом из нас. Я надеялась выбросить из памяти этот кошмар, окунувшись в катакомбы науки. Они часто служили мне убежищем от житейских невзгод.
Почему-то в этот раз традиционный банкет был устроен не в конце, а в начале конференции. И в какой-то момент официант принeс и поставил передо мной вазочку с шоколадными конфетами, увенчанную белой розой. "От джентльмена, который пожелал остаться неизвестным", - сказал он, улыбаясь.
Во мне немедленно проснулась пятнадцатилетняя школьница, которую, оказывается, не смогли задушить даже восемь серых супружеских лет. Я стала исподтишка оглядывать зал. Мужские взгляды - это особая азбука, и у меня изрядный опыт в расшифровке их. Если пойманный взгляд мне не нравится, я обычно думаю со злорадством: "Погоди, посмотрим на твою физиономию, когда я встану и пройдусь, хромая".
Но тут мне никак не удавалось угадать отправителя шоколада. Один профессор из соседнего университета как-то странно задержал свой взгляд на мне. Я знала его по имени, знала его превосходные статьи. Но в тот день он сидел за столом со своей женой, так что я его исключила. А оказалось - напрасно. Потому что позже он явился на мой доклад, осыпал комплиментами и спросил, понравились ли мне конфеты.
Наш роман запылал с какой-то пугающей скоростью. Вечером того же дня мы уже целовались с ним в его автомобиле, спрятанном под апельсиновыми деревьями. Щадящий свет калифорнийской луны позволял нам воображать себя совсем молодыми. На прощанье я получила адрес дома, где он будет ждать меня вечером два дня спустя.
"Ах, пропадай всe пропадом! - лихо думала я, подъезжая в назначенный день к назначенному месту. - Если какая-то дрянь увела у меня моего мужа, почему мне нельзя последовать еe примеру?"
Он подхватил меня на руки в дверях и стал нежно целовать. Я отвечала ему со страстью, которую уже никак нельзя было выдать за простое признание его научных заслуг. Наконец он поставил меня на пол. В гостиной был накрыт стол со свечами. Мы обедали под музыку Брубека. В вырезе его рубашки торчали седеющие волоски. В винных парах передо мной плыли игривые картины: мы оба в ванной, в мыльной пене, я брею ему грудь, он бреет мне подмышки. Вдруг наверху раздались шаги.
Я вскочила в испуге. Он продолжал спокойно сидеть, приветливо улыбался. Шаги приближались. Вот на ступеньках показались туфли на высоких каблуках.
По лестнице спускалась его жена. Неся на лице свою пластмассовую улыбку.
- Дорогая, - сказал он. - Мы только-только приступили к баранине. Она очень удалась. Присоединяйся к нам.
Я была в полной панике. И в гневе!
Хотела немедленно бежать.
Значит, он знал, что она наверху? Нарочно подстроил? Но зачем? Чтобы унизить меня? Отомстить ей?
Они, конечно, заметили моe состояние. Видимо, ожидали чего-то такого. И стали наперебой успокаивать. Сознались, что они не скрывают друг от друга своих романов. Даже иногда участвуют в них. И якобы в меня они влюбились оба. Она - даже сильнее. Особенно, когда заметила мою хромоту. Это, мол, добавляет моему очарованию особую трогательность. Но, конечно, она готова остаться в стороне. Так сказать, удовольствоваться положением сопереживающего зрителя. Видеть нас вдвоeм и счастливыми - для неe уже большая радость.
Я не знала, как мне оттуда выбраться. Что-то бормотала о срочных делах. Мать в больнице, кошки без присмотра, приезжают ремонтники чинить водопровод. Удрала. И постаралась забыть, забыть. Но не смогла.
Неделя за неделей, месяц за месяцем шла пустая жизнь. Никто в меня не влюблялся. И я - ни в кого. Подступала тоска. И как защита от тоски всплывала мысль:
"А вот там, не очень далеко, есть два человека, которые любят тебя. Пусть неправильно, пусть с причудами - но любят ведь. А ты их отвергла. Причинила боль. И ведь только от страха. "Ах, что обо мне подумают!" Ведь оба они тебе по-человечески милы. Их голоса, их тон, их смешливость. А много ли у тебя таких? Не пожалеешь потом?"
Жалею теперь, каждый день жалею. И вот приехала сюда, в "Оленью гору". Будто надеясь, что встречу их тут. Вместо того чтобы просто снять трубку и позвонить. Но, по крайней мере, теперь я знаю, за что мне наказанье тоской. За сердечную трусость. Справедливо. Заслуженно. Но всe равно больно.
Проспал почти всю Неваду, проснулся на въезде в Юту. Не странно ли, что такие два штата оказались рядышком: один - чемпион по числу разрешенных деяний, другой - чемпион по числу запрещенных. Возможно, тут есть тайный замысел: чтобы те, кто мечтает достичь праведности, жили бок о бок со всеми возможными искушениями и соблазнами. Мне говорили, что многие жители Юты тайком ездят в Неваду, когда им вдруг захочется невтерпeж - напиться, поиграть в рулетку, сходить в публичный дом.
Но бывает, что и жители Невады ищут отдыха в Юте от своей бурной жизни. Во всяком случае, обиженная обидчица Кэролайн жила то там, то здесь - так она мне рассказала. В еe истории главное - интонация. Поэтому не буду переписывать, приложу целиком магнитофонную ленту.
Обиженная обидчица Кэролайн
- А они мне и говорят: "Ну, чего - чего ты от нас хочешь? Почему ты всe время чего-нибудь требуешь, чем-нибудь недовольна?"
Это я-то! Я, которая так заботилась о каждом! Нашла, выбрала, купила все нужные витамины, написала на баночках - кому какой, когда, по сколько таблеток принимать. До меня, например, Дебора даже понятия не имела, что при еe артрите ей необходимы хорошие дозы витаминов А, С и D. А Джон всю жизнь страдает от астмы, но никто не объяснил ему, что витамин В6 может принести заметное облегчение. На баночках с С и Е я налепила плакатики: "Высокий холестерол" - и красная стрелочка вниз.
Хоть слово благодарности? Ничуть. Только и слышала: "Отстань, не приставай, приму завтра, застревают в горле, лезут из ушей".
А финансы? Второй полифам, в котором я жила, всe время был на грани разорения. Я пыталась объяснить им, что деньги нельзя просто держать в банке, где они лежат мeртвым грузом. В те дни акции нефтяных компаний шли только вверх. Если бы мы вложили в них хотя бы половину того, что лежало на счету, через год все проблемы были бы решены. А ещe лучше - в фирмы, производящие печенье. Это же простой расчeт. Автомобилю каждый день нужен бензин, человеку каждый день нужно печенье. Я, например, съедаю три пачки в день как минимум. Но в ответ я получала только насмешки и издевательства. А Джил даже посмела бросить мне: "Пошла бы ты лучше работать". Это я-то! С моим давлением, атеросклерозом, близорукостью, радикулитом! Ну, скажите по чести - могла я оставаться среди таких людей?
Что ужасно - бегство от них не спасает. О тебе начинают распускать слухи. Слухи растекаются, как масло на сковородке. С шипением. Один полифам уже совсем хотел принять меня. Двое мужчин в нeм и две женщины проголосовали "за". Но третья женщина спросила: "А правда, что вы хотели подать в суд на предыдущий полифам, когда они проголосовали за ваше удаление?"
И что я могла ответить на это? Длинно рассказывать всю историю с начала? Как меня унижали там, как устроили настоящий бойкот? Как отказывались порой отвечать на самые невинные вопросы? Я испробовала все средства, чтобы возобновить нормальное человеческое общение. Ничего не помогало. И только тогда я прибегла к плакатам.
Да, я писала фломастером разные призывы и вывешивала их на видных местах в доме.
"Позор тем, кто берeт чужую сушилку для волос и не кладет на место!"
"Дебора, твоя дочь разрушает свой мозг музыкой из наушников!"
"Каждая выкуренная сигарета сокращает жизнь человека на три часа".
"Джон! Одна неудача с женщиной в постели - не повод, чтобы избегать потом эту женщину всю оставшуюся жизнь".
"Телевизор - убийца воображения! И это НЕВОССТАНОВИМО!"
Скажите, какой нормальный человек мог озлиться на подобные записки? Часто окрашенные доброй иронией? Пусть мне ответят так называемые поборники справедливости: заслуживала я изгнания за такое?
Хорошо, что я по натуре оптимистка и не теряю веры в людей. И в себя. Меня называют самоуверенной - пусть. Но порой мне, действительно, кажется, что те, кому посчастливилось встретить меня в этой жизни и кто не оценил меня по достоинству, не полюбил всей душой, заслуживают только одного определения: бесчувственные идиоты. Чтобы я огорчалась из-за таких? Не дождетесь.
Я не теряю надежды. И верю, что рано или поздно мне встретится на жизненном пути полифам, в котором установилась нормальная человеческая атмосфера. И я смогу написать большими-большими буквами и вывесить на видном месте плакат: "Какое счастье, что мы нашли друг друга!"
Ночь. Поезд только что пересек границу между Вайомингом и Небраской. Тень генерала Клостера притворилась облаком и промчалась в гибельной погоне за звeздной россыпью индейцев. Другое облако ползет вдоль горизонта медленно и старательно, как экспедиция Льюиса и Кларка. (Видите, какие-то обрывки ваших уроков истории всe же застряли в наших рассеянных головах.)
Где-то я читал, что индейцы племени шайенн, жившего в этих местах, верили в двух богов: Мудрого наверху и Злого - внизу. Как и мой друг Роберт Кордоран, они убеждены, что духи животных вселяются в людей и помогают им, до тех пор пока они следуют Закону Природы. Их священный символ - шляпа из шкуры бизона, окруженная стрелами. Две стрелы покрашены в цвет охоты, две - в цвет битвы. Эта комбинация из четырeх стрел напомнила мне историю двух супружеских пар, рассказанную в "Оленьей горе", которую и спешу перебросить вам в том виде, в каком еe рассказала мне одна из участниц.
Дугласы и Гленкорны
Возможно, всe началось с того момента - дня, месяца, - когда у моей матери случился инсульт. До этого Дугласы и Гленкорны были просто две очень дружные семьи, живущие по соседству вот уже десять лет. Мы очень много времени проводили вместе. Кино, театры, поездки на озеро, в ресторан - всегда вчетвером, всегда рады друг другу, всегда чуть-чуть в тайном сговоре: вот здесь мы, а здесь - все они. Весь остальной мир.
Дети наши вместе кончали школу, потом окончили колледжи, разъехались, зажили своей жизнью. Конечно, порой мы разделялись: мужчины уезжали играть в гольф, в бридж, катать шары; жeны отправлялись в азартные закупочные экспедиции, от которых можно получить удовольствие только без мужей. Ведь они не в силах понять, почему одну покупку нужно обсуждать за ланчем в ресторане, а неудачу другой - за десертом в кафе, а в поисках купальника ехать за двадцать миль в другой город и там (заодно уж!) отдать должное японским суши. Но по большей части часы досуга мы проводили вместе.
После инсульта я забрала мать в наш дом. Ей нужен был такой уход, какого не могут дать в старческом доме. Я была рада, что у меня есть возможность скрасить еe старость, отплатить за все заботы, которыми она окружала меня в детстве.
Замечали ли вы, что старухи погружаются в небытие постепенно? Они как бы проходят все стадии жизни в обратном порядке. Сначала у них появляются сексуальные фантазии, страх изнасилования. Мать не узнавала моего мужа, пугалась. "Не отдавай ему меня на поругание", - просила она. Вскоре она начала звать свою маму, плакать, жаловаться ей на меня. Отыскала где-то плюшевого медведя и проводила весь день, прижав его к груди.
Меня всe это только умиляло. Наполняло грустными раздумьями о бренности бытия. Но муж мой всe больше тяготился присутствием матери в доме. Он не решался вслух потребовать, чтобы я отдала еe в старческий дом. Но стал всe больше времени проводить у Дугласов. А Кэрол Дуглас, наоборот, полюбила бывать у нас. Иногда оставалась ночевать. Говорила, что ей приятно помогать мне ухаживать за матерью. Что мы обе как бы платим судьбе страховые взносы доброты в надежде, что наши дети вернут нам их в своe время с процентами.
В общем, всe чаще стала повторяться такая ситуация: мой муж засидится у дугласовского телевизора из-за позднего хоккейного матча и останется ночевать. А Кэрол всe чаще оставалась у нас. У неe, бедняжки, начались проблемы со здоровьем. Не очень серьeзные, но досадные. Она, например, начала скрежетать зубами во сне. Муж еe просыпался от этого, уходил досыпать на диван в кабинете. А у нас Кэрол спала в детской и никому не мешала.
Первый раз всe получилось случайно, в виде шутливой импровизации. Наши мужья ночевали в доме Дугласов и на следующий день пригласили нас обеих на обед. Который им доставили из ресторана. Мы делали вид, что это у нас первое свидание. Расспрашивали друг друга о работе, о семьях. Выдумывали себе экзотические биографии, описывали своих супругов в самом смешном виде. Кокетничали и флиртовали напропалую. И тогда, в первый раз, разошлись по спальням в правильном порядке: Дугласы - в одну, Гленкорны - в другую.
Но уже в следующий раз возникла неразбериха. Мы выпили, наверное, по бутылке вина каждый. И за столом целовались как-то без разбора. И так же без разбора потащились в спальни. И произошла путаница жeн и мужей. То ли случайно, то ли не совсем. Но ясно было, что всем четверым этого хотелось. Хотя бы попробовать.
Попробовали, и понравилось. Путаница стала повторяться. Мать моя вскоре тихо умерла. А мы так и живeм теперь: мужья в одном доме, жeны - в другом. И ходим друг к другу на свидания. Всегда остаeтся непредсказуемость, неопределeнность - кто окажется с кем на этот раз? И это приятно волнует.
Мы научились находить новые достоинства в своих супругах. Например, мой муж теперь ценит во мне то, что я сплю, как мышка, не скрежещу зубами во сне. А мне нравится, что он не кусает меня за плечи, как это делает наш друг Дуглас.
Нет, мы вовсе не хотим расширять наш союз. Пока нам вполне хватает друг друга. А в "Оленью гору" приехали только для того, чтобы побыть среди таких же, как мы. Устаeшь чувствовать себя отщепенцами-извращенцами, таиться и прятаться от соседей и сослуживцев. Здесь же мы вызвали большой интерес. Сама Анна Деборович взяла у нас интервью для следующего выпуска журнала "Любовь без границ". Но, конечно, имена будут изменены. Моногамные нравы ещe слишком сильны, и мы не готовы пойти против них открыто. Такие вот трусы.
Вся Айова в ноябре - сплошное поле неубранной кукурузы. Почему? Что случилось с айовскими фермерами? Повальная эпидемия? Цены упали и нет смысла собирать урожай? Или такая заброшенность - только вдоль железной дороги? А дальше идут убранные поля? И зрителям в кинотеатрах - пусть не волнуются! хватит, хватит воздушной кукурузы на все фильмы, на все рекламы, на всю долгую, весeлую кино-зиму?
На подъезде к Чикаго вспомнил тот год, когда я учился там на операторских курсах у одного итальянского гения. И старушку Пегги, с которой у нас был нежный роман. И то утро, когда мы с ней забрели в Чикагский зоопарк. Было ещe очень рано. Звери только-только просыпались. Но вдруг, в обезьяннике, на звук наших шагов, к передним прутьям решeтки вышел чeрный гиббон. Он не мог пропустить первых зрителей. И тут же начал представление - для нас двоих. Да, это был артист высокого класса.