Вошел Уильям Гроген и сел на стул, который перед тем занимал юноша.
— Как вы себя чувствуете? — спросил его Спенглер.
— Гораздо лучше, — сказал мистер Гроген. — Я выпил две рюмки и послушал, как поют солдаты. Ну и любят же они пианолу и старинные песни, которых им никогда не приходилось слышать!
— «Вы ведь меня любите, правда?» — сказал Спенглер. — «Ну да, любите. Сами знаете, что любите». Вот что она говорит, Вилли. И вот как она это говорит. Кажется, я на ней все-таки женюсь.
Спенглер на секунду перестал мечтать о Диане Стид и пристально вгляделся в лицо старого товарища.
— Старинные песни — это прелесть! — сказал он.
— Том, — сказал мистер Гроген, — помните, как старый Девенпорт пел баллады?
— Еще бы! Сколько будет стоять эта контора, они будут звучать у меня в ушах. Слышу как наяву. Но не только баллады, а и псалмы тоже. Помните, как старый Девенпорт пел по воскресеньям псалмы?
— Помню, — сказал мистер Гроген. — Помню все до единого. Любил делать вид, будто он страшный безбожник, но по воскресеньям целый день распевал псалмы. Жевал табак, отстукивал телеграммы, пел и сплевывал струю табачной жвачки в плевательницу. Рано утром день начинался с «Привет тебе, сладостное утро, день священного отдохновения». Какой замечательный был человек! А позже он горланил «Сей светлый день! Да будет нынче свет».
— Помню, — сказал Спенглер. — Как же не помнить! «Да будет нынче свет». А потом сплевывал табачный сок в плевательницу.
— После этого он запевал «О боже, властитель ночи и зари. Благодарение тебе за то, что подарил нам свет». Страшенный был безбожник, но превыше всего ставил свет и всяческую жизнь. А в конце дня медленно поднимется, бывало, со стула, расправит усталое тело и тихонько затянет: «Уж день прошел, и ночь близка». Знал все старинные песни наперечет и любил их до беспамятства. «Спаситель! — кричал он, представляясь богохульником. — Спаситель, дохни вечерней благостью, покуда ночной покой не смирил наш дух; признаемся тебе в нужде и в прегрешеньях наших, исцели же нас и отпусти ты нам грехи».
Телеграфист замолчал, вспоминая старого друга, которого давным-давно уже не было в живых.
— А ведь, наверно, это так и есть. Том, так и есть.
Управляющий телеграфной конторой улыбнулся и похлопал своего товарища по плечу, а затем встал, чтобы погасить свет и запереть контору на ночь.
Глава 23 СМЕРТЬ, НЕ ХОДИ В ИТАКУ!
Наконец-то Гомер Маколей улегся в постель, но он метался и ворочался с боку на бок. Ему снилось, что он снова бежит, преодолевая препятствия, но всякий раз, когда подбегает к барьеру, там стоит Байфильд и хочет его остановить. Он все же пытается прыгнуть, и оба они падают. Снова барьер, и снова Байфильд… В конце концов боль в ноге становится невыносимой; он опять пускается бежать и падает. Потом встает, дает Байфильду в зубы и кричит: «Байфильд, вы меня не остановите! Вы меня не в силах остановить! Вы меня не в силах остановить — ни малыми, ни большими, ни какими ни на есть препятствиями!»
Он снова бежит, сначала прихрамывая, потом уже легко, но следующий барьер вырастает до нечеловеческой высоты — чуть не до восьми футов. Однако Гомер Маколей — быть может, самый великий человек в Итаке, штат Калифорния, — перелетает через этот барьер как птица.
Потом ему снится, что он в форме телеграфиста быстро едет на велосипеде по узкой улочке. Вдруг прямо перед ним возникает Байфильд. Но Гомер несется на него все быстрее и быстрее. «Байфильд! — кричит он. — Я же сказал вам, что вы меня не остановите!» Он приподнимается, опершись на рукоятки руля, велосипед взлетает в воздух и парит. Он перелетает через голову Байфильда и легко опускается на землю у него за спиной. Но стоит Гомеру очутиться на мостовой, как перед ним снова вырастает Байфильд! И снова велосипед отрывается от земли и летит через голову Байфильда. Но на этот раз он повисает в воздухе в двадцати футах от головы врага. Тот растерянно стоит посреди улицы и негодует: «Вы не имеете права! — кричит он рассыльному. — Вы нарушаете закон притяжения!» — «Какое мне дело до закона притяжения, — кричит Гомер вниз, — и до закона средних чисел, и до закона спроса и предложения, и до любого другого закона? Вы меня не остановите! Вы меня не в силах остановить! Понятно? Червь, ржавей и разлагайся, мне не до тебя!» Рассыльный летит в пространство, а страшилище одиноко стоит посреди улицы, посрамленное и униженное.
Гомер высоко парит на велосипеде среди темных туч. Он летит по небу и вдруг видит другого велосипедиста, тоже в форме рассыльного, который, вынырнув из черного облака, движется еще быстрее, чем он. Ему кажется, что, как ни странно, этот рассыльный он сам, но в то же время и кто-то другой, кого Гомер боится. И Гомер гонится за другим рассыльным, чтобы узнать, кто же он на самом деле такой.
Велосипедисты мчатся и мчатся, и наконец Гомер начинает нагонять своего противника. Вдруг тот оборачивается, и Гомер с удивлением видит, как другой рассыльный похож на него. Но не внешность рассыльного, а какая-то безотчетная уверенность подсказывает Гомеру, что его противник — это Вестник Смерти. Велосипедисты быстро приближаются к Итаке. Гомер гонится за Вестником Смерти, несясь еще быстрее, чем прежде. Далеко внизу под ними мерцают одинокие огни города, виднеются его пустынные улицы и молчаливые дома. Гомер решается увести в сторону своего спутника, не пустить его в Итаку. Самое важное на свете — не позволить Вестнику Смерти попасть в Итаку.
Велосипедисты состязаются в быстроте упорно и добросовестно, не допуская нечестных приемов. Оба начинают уставать, но под конец Гомер догоняет своего соперника и заставляет его свернуть с пути в Итаку. Внезапно ускорив полет, другой рассыльный вырывается вперед и поворачивает назад, к маленькому городу. Обескураженный неудачей, но по-прежнему мчась на всех парах, Гомер видит, как другой рассыльный приближается к Итаке, оставив Гомера далеко позади. У Гомера больше нет сил, он не может догнать Вестника Смерти. Мальчик горько рыдает, едва не теряя сознание. Велосипед его начинает стремительно падать, и он кричит своему сопернику: «Вернись! Не езди в Итаку. Оставь их! Вернись!»
Мальчик отчаянно и надрывно плачет.
В доме на авеню Санта-Клара маленький Улисс стоит возле своего спящего брата Гомера и слушает, как тот плачет во сне. Он ощупью пробирается по темным комнатам к постели матери и будит ее. Мать поднимает голову с подушки. Тогда он берет ее за руку и, не говоря ни слова, ведет к постели Гомера. Миссис Маколей, прислушиваясь к стонам старшего сына, укладывает Улисса в кроватку, хорошенько подоткнув вокруг его тельца одеяло, и садится возле плачущего мальчика. Она приговаривает очень нежно:
— Тише, тише, мой сын, успокойся. Ты очень устал. Отдохни. Спи. Спи спокойно.
Рыдания мальчика стихают, страдальческое выражение сходит с его лица.
— Спи, — шепчет ему мать. — Спи спокойно.
Мальчик спит. Бросив взгляд на младшего сына, мать убеждается в том, что тот тоже спит. А в углу, ей мерещится, стоит Мэтью Маколей и наблюдает за ними с улыбкой. Тихо поднявшись, она берет будильник и возвращается к себе в комнату.
Сон уносит рассыльного из царства страха в обитель блаженного тепла и света. В этом новом сне Гомер Маколей видит, как он лежит на спине под смоковницей на берегу ручья. «Я, — говорит он себе, — где-то возле Ривердейля; там я видел у ручейка смоковницу, в листьях которой весело переливались солнечные блики. И все смеялось вокруг. Помню это место. Прошлым летом мы с Маркусом пришли туда купаться, а потом сидели на берегу ручья и разговаривали о том, что мы будем делать, когда вырастем». И теперь, зная, как хорошо там, куда он попал, согретый воспоминаниями об этом уголке, он удобно растянулся на траве под деревом и совершенно забыл о том, что он спит.
На нем тот же старенький костюм, что и тогда летом, когда они были здесь с Маркусом. Прямо перед ним в рыхлую землю воткнута удочка, но она не имеет отношения к тому летнему дню — она возникла здесь в давным-давно прошедшие времена. Но вот сквозь буйные заросли трав и кустов Гомер Маколей видит несравненную Элен Элиот, босую, как и он сам, в простеньком ситцевом платье. Она идет по тропинке прямо к нему. «Это Элен Элиот, — говорит себе Гомер, — это девочка, которую я люблю». Он приподнимается с земли, с улыбкой смотрит на нее, а потом встает и идет ей навстречу. Не произнося ни слова и с какой-то особой торжественностью Гомер берет ее за руку, и вдвоем они подходят к дереву. Скинув штаны и рубаху, он быстро ныряет в ручей. Девочка заходит за куст и снимает там платье. Гомер видит, как она подходит к берегу ручья и, постояв там мгновение, погружается в воду. Все так же безмолвно они кружатся в ручье, а потом вместе из него выходят, чтобы лечь на согретый солнцем песок и заснуть.
Глава 24
АБРИКОСОВОЕ ДЕРЕВО
Улисс Маколей встал чуть свет и по утреннему солнышку поскакал на одной ножке в тот двор, где у соседа была своя собственная корова. Прибыв туда, Улисс ее увидел. Мальчик долго не сводил с нее глаз. Наконец владелец коровы вышел из домика, где он жил. Он нес ведро и скамеечку. Подойдя прямо к корове, он стал ее доить. Улисс подкрадывался все ближе и ближе, пока наконец не очутился прямо за спиной у человека, который доил корову. И все же ему никак не удавалось как следует ее разглядеть, поэтому Улисс встал на колени, чуть ли не под самым коровьим брюхом. Сосед видел мальчика, но ничего не говорил и продолжал доить. Корова, однако, повернула голову и поглядела на Улисса. Улисс встретился с ней взглядом. Казалось, корове не нравится близкое соседство мальчика. Улисс вылез из-под коровы, отошел подальше и стал следить за ней издали. Корова в свою очередь наблюдала за Улиссом, и мальчик понял, что они подружились.
По дороге домой Улисс остановился поглядеть, как другой сосед строит себе амбар. Человек этот был раздражительный и нетерпеливый — ему бы не следовало браться за такую работу Трудился он с остервенением, но часто делал промахи, и Улисс глядел на него во все глаза.
Улисс возвратился на авеню Санта-Клара как раз вовремя, чтобы поглядеть, как мистер Арена садится на велосипед, отправляясь на работу. Мэри Арена помахала ему с крыльца и снова вошла в дом.
Была суббота — любимый день школьников Итаки. Из дома неподалеку вышел мальчик лет восьми-девяти. Улисс помахал ему, и мальчик помахал ему в ответ. Это был Лайонель Кэбот. Он хоть и считался здесь, в округе, слабоумным, но сердце у него было золотое — щедрое, преданное и нежное. Немного погодя Лайонель снова поглядел на Улисса и от нечего делать помахал ему вновь. Улисс ответил ему тем же. Эта церемония повторилась несколько раз, но в это время из дома возле продовольственного магазина Ары вышел Август Готлиб. Агги стал предводителем окрестных мальчишек с тех самых пор, как Гомер Маколей покинул этот пост, достигнув двенадцати лет. Новый вожак оглядел свои владения в поисках приспешников. Он отверг Лайонеля за неразумие, а Улисса по причине юных лет, что не помешало ему помахать им в знак приветствия. Выйдя на середину улицы, он засвистал, как истый продавец газет. Свист был громкий, властный и самый что ни на есть решительный. Агги обождал со спокойствием человека, знающего свое предназначение. Тотчас же растворились окна, и послышались ответные свистки. Скоро к углу сбежалось несколько мальчишек. Меньше чем за три минуты вся шайка: Ники Палута, Альф Райф, Шэг Манутьян и вождь их Агги Готлиб — была в сборе.
— Куда мы пойдем, Агги? — спросил Ники.
— Давай поглядим, а вдруг у Гендерсона поспели абрикосы?
— Можно мне с вами? — попросился Лайонель.
— Идем. Если абрикосы поспели, берешься их слямзить? — спросил у него Агги.
— Воровать — грех, — сказал Лайонель.
— Да, но не абрикосы, — растолковал ему с важностью Агги. — А ты, Улисс, иди-ка домой. Ребятишкам там делать нечего. Мало ли что может случиться.
Улисс отошел на три шага, остановился и стал за ними наблюдать. Приказ Агги его не обидел и не огорчил. Закон шайки был ему известен. Он просто еще не дорос. Но, почитая закон, он страстно хотел стать членом шайки.
Ребята направились к Гендерсону. Вместо того чтобы идти по мостовой или по тротуару, они шли проходными дворами, пересекали пустыри, перелезали через заборы. Им хотелось пройти самым трудным путем, достойным искателей приключений. Позади, на безопасном расстоянии от них, следовал Улисс.
— Спелые абрикосы — почти самые вкусные фрукты на свете, — подзадоривал Агги членов своей шайки.
— А разве абрикосы поспевают в марте? — поинтересовался Ники Палута.
— Во-первых, уже почти апрель, — сказал Агги. — А во-вторых, если печет солнце, ранние сорта созревают тут же.
— Но ведь все время идет дождь, — возразил Альф Райф.
— А откуда, по-твоему, в абрикосах сок? — спросил Агги. — От дождя. Дождь тоже нужен абрикосам, не только одно солнце.
— Солнце светит днем, а дождь идет ночью, — сказал Шэг Манутьян. — Сначала их греют, а потом дают пить. Вот посмотришь, на дереве будет ужас сколько спелых абрикосов!
— Дай бог, — сказал Альф.
— Для абрикосов еще рановато, — усомнился Ники Палута. — В прошлом году они поспели только в июне.
— Так то в прошлом году, — сказал Агги, — а это в нынешнем.
Остановившись шагах в ста от знаменитого абрикосового дерева — такого зеленого, красивого и такого старого и ветвистого, — мальчики решили сперва им полюбоваться. Дерево росло во дворе у Гендерсона в самом углу. Вот уже десять лет, как соседские мальчишки совершали набеги на абрикосы старика Гендерсона. Хозяин с радостным нетерпением поджидал их каждую весну, спрятавшись в своем покосившемся домике, — он приводил в восторг мальчишек, появляясь в последнюю минуту и спугивая их со двора. И сейчас, отложив свою книгу и притаившись за занавеской, мистер Гендерсон глядел на них, приговаривая:
— Ты подумай! Пришли воровать абрикосы в марте, в разгаре зимы. Ты только на них посмотри!
Он украдкой выглянул в окно и прошептал, словно сам был одним из мальчиков:
— Ну и ну! Явились! Хотят обчистить дерево старика Гендерсона. Вот они, тут как тут. Теперь только не торопись, старик, ха-ха! Погляди-ка на них. Вон на этого маленького! Да ему же, ей-богу, не больше четырех лет! Это уж какой-то новенький! Ну, смелее, смелее! Марш к моему чудесному старому дереву. Эх, если бы я мог заставить абрикосы поспеть для вас поскорее…
Мистер Гендерсон следил за тем, как Агги дает команду мальчишкам и ведет их в атаку. Ребята с опаской окружили дерево; страх у них боролся с надеждой. Если абрикосы и были еще зеленые, все равно они росли в чужом саду на дереве у Гендерсона. Дело нисколько не менялось от того, что они устроили набег на абрикосы, которые еще не созрели. Конечно, им хотелось, чтобы абрикосы были спелыми. Но, так или иначе, ребят обуревал страх. Они боялись Гендерсона, боялись греха, поимки, возмездия, а особенно боялись того, что пришли чуть-чуть рано. Боялись, что абрикосы еще неспелые!
— А может, его и дома-то нет, — прошептал Ники Палута, когда они подходили к самому дереву.
— Дома, — сказал Агги. — Он всегда дома. Ясное дело: прячется. Ловушка! Хочет нас застукать. Поосторожнее! Почем знать, откуда он может выскочить? А ты, Улисс, сейчас же иди домой!
Улисс покорно отошел на три шага и остановился, чтобы поглядеть на эту необыкновенную дуэль с необыкновенным деревом.
— Ну как, поспели, Агги, — спросил Шэг. — Видишь, там что-то желтое!
— Одна зелень, — сказал Агги. — Но это листья. Абрикосы под ними. Тихонько! Где Лайонель?
— Здесь, — прошептал Лайонель.
Он был до смерти напутан.
— Ну, — скомандовал Агги, — будьте наготове! Если старик Гендерсон появится, бегите со всех ног!
— А где он может быть? — спросил Лайонель так, словно Гендерсон был невидимкой или мальчиком с пальчик и мог выпрыгнуть на них из травы.
— То есть как это — где? — сказал Агги. — Конечно, в доме. Но с Гендерсоном никогда не знаешь наверняка. Может, где-нибудь прячется, хочет застукать врасплох.
— Кто полезет на дерево, ты? — спросил Альф Райф.
— А кто же еще? — сказал Агги. — Конечно, я, но сначала посмотрим, поспели ли абрикосы.
— Спелые они или зеленые, все равно надо стянуть хоть несколько штук, — сказал Шэг Манутьян.
— Не беспокойся, стянем. Если спелые, то нарвем побольше.
— А что ты скажешь завтра в воскресной школе, Агги? — спросил Лайонель.
— Красть абрикосы — это совсем не то, что красть, как в Библии, — сказал ему Агги. — Совсем другое дело
— Тогда чего же ты боишься? — спросил Лайонель.
— Кто боится? Просто я говорю, что надо быть осторожнее. Какой толк, если тебя накроют?
— Не вижу я никаких спелых абрикосов, — сказал Лайонель. — Дерево вижу — просто-напросто большое дерево, зеленое. А ведь оно красивое, это дерево, правда. Агги?
Шайка была уже почти под самым деревом. Улисс следовал за ними немножко поодаль. Сам-то он совсем не боялся. Ничего толком не понимая, он был убежден, что все это очень важно: и насчет дерева, и насчет абрикосов. Мальчишки всматривались в ветви старого дерева, зеленевшего молодой листвой. Абрикосы были совсем маленькие, совсем зеленые и уж наверняка совсем твердые.
— Нет, не поспели, — сказал Альф Райф.
— Ага, — согласился Агги. — Надо бы им постоять еще пару деньков. Хотя бы до будущей субботы.
— Да уж до субботы как пить дать, — сказал Шэг
— Но зато их тут уйма! — сказал Агги.
— Нельзя же возвращаться с пустыми руками, — сказал Шэг. — Сорвем хотя бы один — все равно, спелый он или нет, — хотя бы один-единственный!