Чаще всего нам попадались крокодилы. Порой сразу по полдюжины этих уродливых тварей лежало бок о бок в подсыхающей прибрежной грязи и грелось, с широко раскрытыми пастями, на солнце. Вало с видом триумфатора указывал мне на то, что эти животные действительно могли двигать верхней челюстью – как и говорилось в бестиарии. А вот гидр, злейших врагов крокодилов, мы не видели ни разу, и у меня совершенно вылетело к тому времени из головы, что мы с сыном егеря говорили еще и о гипналисе – той змее, укус которой убил египетскую царицу Клеопатру.
Если бы я вовремя задумался о пересохших и растрескавшихся глинистых берегах реки, то последующие события не вызывали бы у меня столь сильного разочарования. Когда мы добрались до места, где от реки отходил канал, то обнаружили там внушительное поселение из выбеленных солнцем домов и вместительные навесы под тростниковыми крышами – для товаров. На берегу, поодаль от воды, праздно лежало множество лодок и барок. Русло же канала оказалось совершенно сухим.
– Если бы вы попали сюда два месяца назад, то увидели бы совсем другую картину, – сказал мне надсмотрщик над каналом, разводя руками в жесте полного бессилия. – Канал действует только в то время, когда вода в Ниле стоит достаточно высоко. А когда разлив спадает, вода уходит и из канала; там остаются лишь отдельные лужи.
Мы сидели на подушках, наваленных прямо на полу его конторы, куда во время высокой воды купцы приносили подать за разрешение пройти по каналу. Комната была большой, удобной и обставленной в местном стиле: низкие столики и резные шкафы, где хранились деловые записи. Жалюзи на оконных проемах позволяли любому ветерку свободно гулять по помещению, а толстые глинобитные стены дома надежно преграждали путь царившей снаружи жаре.
– Уже сейчас в канале есть участки, по которым не проплывет и детская игрушечная лодочка, – продолжил хозяин, поерзав на подушках, чтобы устроиться поудобнее. Он был очень тучен, и когда сидел, скрестив ноги, его бедра горами вздымались под одеждами. Тонкая золотая цепочка, которую он носил на шее, лишь кое-где выглядывала из-под жирных складок кожи.
– Неужели в канал нельзя пустить воды? – поинтересовался я, подумав, что Протис непременно спросил бы что-нибудь в этом роде. На меня вдруг накатила печаль из-за того, что с нами больше не было юного грека. Он бы обрадовался возможности поискать какие-нибудь необычные решения нашей проблемы.
– Если даже и пустить, толку не будет, – ответил надсмотрщик. – Все равно канал придется закрыть, потому что вода или высохнет под летним солнцем за несколько недель, или уйдет через дно и берега. К тому же потребуется придумать что-то такое, чем поднимать грузы с уровня реки и перегружать их на канальные барки.
Он немного помолчал, меряя меня оценивающим взглядом, и добавил:
– Вы не первые, кто попадает сюда после того, как канал закрывается.
Я молча ожидал продолжения, и наш собеседник, отмахнувшись от мухи, описывавшей круги прямо перед его лицом, действительно заговорил снова:
– Если груз срочный, можно собрать караван.
– Караван? – переспросил я, прикинувшись, будто не понимаю, о чем речь, хотя на деле ждал, когда же он выскажет свое предложение полностью. Аврам уже выяснил, что значительную часть своего дохода этот человек получает, сдавая в наем людей, которые должны были бы заниматься поддержанием канала в рабочем состоянии.
– Вдоль канала, почти до восточных болот, идет дорога. А от нее есть ответвление прямо на порт ал-Кулзум, – рассказал надсмотрщик. – Сухопутная дорога займет лишь на несколько дней больше, чем путь по воде. Плохо лишь, что придется нанимать повозки, тягловый скот, носильщиков и стражу… это, увы, потребует дополнительных расходов. – Он умолк, очевидно, желая дать мне возможность осмыслить свои заключительные слова.
Я решил, что хотя бы для виду следует поторговаться:
– Не понимаю, зачем нам охрана. Разве наместники халифа не обязаны заботиться о безопасности путешественников?
– Стража нужна для защиты от диких зверей, – ответил, не задумываясь, мой собеседник. – В пустыне за болотами полно львов.
– И гиен? – осведомился я, постаравшись вложить в свой голос саркастические нотки. Однако, к моему удивлению, надсмотрщик согласился со мной:
– Конечно. Львов и гиен. Они бродят вместе и нападают на путешественников.
Он отлично знал, что у меня нет иного выхода, кроме как нанять караван. Канал будет закрыт еще много месяцев, и даже если белые медведи переживут продолжительный жаркий сезон, вряд ли я встречу в Багдаде теплый прием, если явлюсь туда к самому концу года с измученными, изголодавшимися зверями.
Я с лицемерной высокопарностью заверил надсмотрщика в том, что буду чрезвычайно признателен ему, если он сумеет организовать караван для доставки моих зверей через пустыню. Он, с немалым трудом поднявшись на ноги, со столь же выспренним и наигранным дружелюбием заявил, что всей душой озаботился моим благополучием и успехом моего дела и постарается сделать так, чтобы караван мог отправиться в путь не позже чем через неделю.
Вало, поджидавший меня за дверью, переминался с ноги на ногу от нетерпения.
– Пойдем скорее! – взволнованно пробормотал он, когда я вышел.
Я, конечно, встревожился:
– Надеюсь, со зверями ничего не случилось?
– Нет-нет! – ответил мой помощник. – Я должен кое-что тебе показать.
С искаженным от волнения лицом Вало повел меня по улице, вдоль которой тянулись беленые и вдобавок обесцвеченные солнцем скромные домики с покоробившимися и растрескавшимися от жары деревянными дверями. Время уже близилось к полудню, и народу нам навстречу почти не попадалось. Небольшая стайка птиц, похожих на скворцов, темно-коричневых, с ярко-желтыми клювами и ногами, ковырялась в кучах мусора. Мы свернули в переулок между высокими глухими стенами, от которых кое-где отвалились большие пласты глины, оставив уродливые пятна, и оказались в тылу длинного здания, похожего на коровник. Из-за стены доносились какие-то странные, незнакомые звуки, больше всего похожие на крайне раздраженное мычание целого стада коров, сквозь которое время от времени прорезывались то сердитое рычание, то неимоверно мощная отрыжка. Я не мог даже представить себе, какие животные могут вот так непрерывно выражать свое недовольство. Вместе с Вало мы обошли угол дома, и перед нами оказалась целая шеренга странных созданий, выстроившихся около длинного желоба для водопоя. У них были голенастые ноги с раздутыми суставами, длинные, похожие на змеиные, шеи, а высотой они превосходили рослого человека. Несколько из них повернули головы, чтобы взглянуть на пришельцев, и приветствовали нас громкими неодобрительными стонами.
Мой спутник повернулся ко мне.
– Кто это такие? – спросил он растерянно.
– Верблюды, – ответил я. Мне довелось видеть их на мозаиках в римских церквях.
– Но они не похожи на верблюдов из книги, – резонно заметил Вало. Он был прав: у тех верблюдов, что были изображены в бестиарии, имелось по два хорошо прорисованных горба, а у зверей, стоявших перед нами, – лишь по одному горбу, покрытому неопрятными клочьями темно-коричневой шерсти. Вероятно, они линяли.
Мы подошли ближе. С каждым нашим шагом отрыжка, ворчание и стенания животных становились все громче.
– Может быть, это гигантское отродье оленя и коровы? – предположил Вало.
Один из верблюдов переступил широченными лапами, покрытыми шерстью, и наклонил голову, чтобы получше рассмотреть нас из-под длинных ресниц.
– Смотри! Верхняя губа раздвоена. Он может шевелить каждой половиной по отдельности, как кролик! – Изумленный сын егеря протянул руку и попытался дотронуться до рта животного.
Верблюд испуганно вздернул голову, и внезапно у него в животе что-то приглушенно, но гулко заурчало. Рот его открылся – я успел заметить длинные желтые зубы и испугаться, что зверь начнет кусаться, – но вместо этого он резко мотнул головой из стороны в сторону, вытянул длинные губы и выплюнул большой сгусток дурно пахнувшей зеленой жижи, обильно забрызгавший голову и плечи Вало. К вони собачьих экскрементов добавился запах гниющей травы.
* * *Наш караван, выступивший в путь, насчитывал двадцать этих неуклюжих животных, на которых навьючили тюки с провизией и имуществом. Наездник сидел только на переднем верблюде, а все остальные – мы сами, стража, повара, прислужники, погонщики верблюдов, псари, которые вели на поводках наших собак, и еще какие-то люди, об обязанностях которых мне оставалось только догадываться, – шли пешком. Клетки с белыми медведями и туром установили на громоздкие телеги, каждую из которых тянула пара упряжных верблюдов. На третьей телеге поместили кречетов в клетках и большую бочку с запасом воды для нашего зверинца.
Наш караван, выступивший в путь, насчитывал двадцать этих неуклюжих животных, на которых навьючили тюки с провизией и имуществом. Наездник сидел только на переднем верблюде, а все остальные – мы сами, стража, повара, прислужники, погонщики верблюдов, псари, которые вели на поводках наших собак, и еще какие-то люди, об обязанностях которых мне оставалось только догадываться, – шли пешком. Клетки с белыми медведями и туром установили на громоздкие телеги, каждую из которых тянула пара упряжных верблюдов. На третьей телеге поместили кречетов в клетках и большую бочку с запасом воды для нашего зверинца.
Наш путь пролегал вдоль канала через скудные земли, где были кое-где разбросаны нищие деревушки, в которых крестьяне мотыгами ковыряли бедную серую почву. Под пыльными пальмами сидели старики, а женщины с закрытыми плотной вуалью лицами удерживали любопытных ребятишек, высовывавшихся из темноты дверных проемов глинобитных лачуг. Скотины было очень мало – лишь немногочисленные тощие козы и несколько ослов. Основой всей жизни служили видневшиеся поодаль нескладные деревянные сооружения. Поначалу я решил, что это виселицы, но оказалось, что эти устройства предназначены для подъема воды из канала и представляли собой длинные шесты, закрепленные в высоких ко́злах примерно на одной пятой своей длины. На длинном конце висело привязанное веревкой большое кожаное ведро, а к короткому, обращенному к суше, был прикреплен тяжелый камень, служивший противовесом, благодаря которому наполненное ведро можно было поднять без особых усилий. Воду из ведра переливали в длинные желоба, из которых пили животные, или прямиком в оросительные канавы. Я поймал себя на том, что снова жалею об отсутствии Протиса, которого, несомненно, заинтересовало бы это необычное приспособление. Кое-где в канале еще оставалось достаточно воды: в этих местах верблюдов загоняли в русло, и они подолгу стояли в неглубоких лужах. Вало с безопасного расстояния наблюдал за тем, как они шумно втягивали в себя воду, утоляя жажду. Согласно бестиарию, верблюд предпочитает мутную воду и, перед тем как напиться, взбаламучивает ил со дна. Наши верблюды не делали ничего подобного, и, глядя на недоверие, не сходившее с лица сына Вульфарда, я предполагал, что он считает наших животных ненастоящими. Его вера в истинность сведений из бестиария была непоколебима.
– Если жара еще усилится, Мади и Моди могут и не выжить, – сказал я Авраму, когда мы вечером разбили лагерь на краю болот, где по вязкой почве не смогло бы пройти даже вьючное животное, не то что телега. Здесь дорога уходила в сторону от канала в необжитые земли.
– В большой бочке должно хватить воды, чтобы поливать их, если покажется, что им нехорошо. Ночью телегу с водой будет караулить один из моих людей, – негромко ответил раданит.
Уловив в его голосе какую-то странную интонацию, я пристально взглянул на него:
– Ты все еще считаешь, что кто-то может попытаться сорвать наше посольство?
Такая мысль неотвязно крутилась и у меня в голове. Но советы драгомана до сих пор были очень полезны, и я знал, что и в этом случае следует прислушаться к его мнению.
– Чтобы достичь этой цели, достаточно выпустить воду из бочки, пока мы будем пересекать пустыню. Так что предосторожность не повредит, – ответил он.
Сомнения Аврама взбудоражили меня еще сильнее, и в ту ночь я долго не мог заснуть. Драгоман приобрел новое лагерное снаряжение взамен того, что ушло на дно с кораблем Протиса, и мы с Озриком спали в отдельной маленькой палатке. Мой друг крепко спал, я же ворочался, отмахиваясь от вездесущих насекомых, и прислушивался к подозрительным шумам, вспоминая те звуки, которые разбудили меня в ночь гибели Протиса. Перед самой полуночью я не выдержал и отправился проверить бочку с водой. Около нее я нашел исправно бодрствовавшего слугу Аврама. Удостоверившись, что все в порядке, я вернулся в палатку, но когда, наконец, уснул, ко мне явилось тревожное сновидение. Я находился на корабле, который плыл не по морю, а по суше. Управляя рулем, я прокладывал его путь между скалами и деревьями, по улицам городов и вверх по горным склонам. Этот сон вызвал у меня самую натуральную тошноту, а когда я на рассвете открыл глаза, то почувствовал мучительную головную боль. Судя по стонам и взревываниям верблюдов, их уже грузили для дневного перехода.
Озрик, проснувшийся раньше меня, стоя на коленях, сворачивал свой тюфяк.
– Ты не помнишь, что говорилось в «Онейрокритиконе» о корабле, плывущем по суше? – спросил я.
Сарацин сел на корточки и стал молча ждать моих объяснений.
Я пересказал ему свой сон. Сквозь полог палатки доносились крики, ругательства и удары палками по чему-то мягкому. Кто-то, похоже, загонял тягловых верблюдов в упряжку.
– Во-первых, объяснение может быть самым простым, – сказал Озрик. – Ты рассчитывал пересечь Египет по каналу на лодках. Вместо этого нам пришлось отправиться сушей. Такое путешествие гораздо труднее.
Он наклонился к посоху, лежавшему на земле рядом с его постелью, без которого ему, с его изувеченной ногой, было бы очень трудно подолгу идти пешком.
– Но раз уж ты спросил… В соннике действительно было упоминание о корабле, идущем по суше.
– И что же там говорилось?
– Что сон о плавании на корабле по суше среди скал и других препятствий предсказывает путешествие, сопряженное с множеством трудностей и опасностей. – Мой друг выпрямился и осторожно ткнул меня в бок концом посоха. – Насколько я понимаю, в этом нет ничего пророческого. Ты бы лучше встал, а то караван уйдет без тебя.
Вскоре, тем же утром, мы оказались на окрашенной в серовато-коричневые тона каменистой равнине. Здесь вообще не было земли – лишь голый камень с редкими вкраплениями песка и гравия. Мы углублялись в бесплодную пустыню, и колеса передвижных клеток то и дело подскакивали на камнях дороги, которая мало чем отличалась от бездорожья. Над нашими головами висело безжалостное солнце, его жар отражался от голого камня, мы будто шли в гигантской духовке. Растений почти не было, лишь иногда попадались чахлые сорняки, кусты, на которых шипов было больше, чем листьев, и редкие жалкие деревца со скрюченными, почти безлиственными ветками. Через каждые две-три мили мы останавливались и таскали ведрами воду из бочки, чтобы напоить животных. То, что оставалось в ведрах, мы выливали на зверей, чтобы хоть немного освежить их. Однако это был лишь самообман. Довольно скоро белые медведи начали громко пыхтеть, а их мех окрасился в нездоровый желтый цвет.
– Сколько еще дней мы будем идти по пустыне? – спросил я Аврама, когда караван остановился на ночлег. Верблюдов развьючили и согнали в кучу, а грузы сложили вокруг, на некотором расстоянии, чтобы около животных осталось свободное место. Погонщики разжигали костры из наломанных веток. При ясном небе ночь обещала быть холодной.
– Проводник говорит, что до моря, до ал-Кулзума, мы доберемся дня за четыре, – ответил драгоман и добавил, взглянув куда-то мимо меня: – Кажется, Вало что-то нашел.
Обернувшись, я увидел, что наш помощник действительно шел к нам, держа что-то в сложенных чашей ладонях. Не дойдя до нас пары ярдов, он гордо провозгласил:
– Это дитя!
Я наклонился посмотреть, что он так бережно нес, и в страхе отшатнулся. На ладонях сына егеря покоилась маленькая толстенькая змейка длиной с мое предплечье, покрытая словно присыпанной пылью коричневой чешуей, с разбросанными по телу темными пятнами и с широкой плоской головой.
– Совсем молоденький, – повторил Вало, поднимая змейку, чтобы я мог рассмотреть ее получше. У меня же волосы поднялись дыбом, и я непроизвольно попятился.
– Кто молоденький? – спросил я, покрываясь холодным потом. Я всегда боялся и ненавидел змей.
– Молоденький кераст. Его родители, наверно, где-то рядом.
В голове у меня все пошло кругом: я не мог понять, о чем говорил парень. К тому же я испытывал весьма неприятное подозрение, что эта змея ядовита. Однако в ладонях Вало она, по-видимому, ощущала себя в полной безопасности и поэтому не шевелилась и лишь высовывала и втягивала черный раздвоенный язычок.
– Посмотри ей на голову, над глазами, – потребовал мой помощник, сунув змею мне под самый нос. Я поспешно отступил, с трудом удержавшись от испуганного вскрика.
Но все же я увидел достаточно для того, чтобы понять, что имел в виду сын Вульфарда. Над обоими глазами змейки торчало по короткому шипу или, может быть, маленькому рогу. В памяти моей тут же всплыла одна из картинок бестиария, где как раз была изображена змея с рогами над глазами. Но вроде бы у этой змеи не было хребта и она могла сама собой завязываться в узлы. И, словно желая подтвердить мое мнение, змея пошевелилась и изменила положение – теперь она лежала, не свернувшись кольцами, а сжавшись тугими петлями.