- Когда в крематории сжигают, кости перемалывают в муку. Противно.
- Тьфу, но это ведь уже прах.
Какое-то дьявольское искушение заставило её привести на Донской некрополь Албана, потому что здесь под надгробьем лежал ребёнок, по странному совпадению носивший имя и фамилию Албана, только, судя по датам, прожил он лет семь. К чему эта встреча живого и мёртвого? В душе её ныло то же чувство притяжения запредельного, что заставляло в детстве прикасаться к открытой, бьющей током, розетке.
Света остро смотрела на бледного понурого Албана, с зелеными искорками в серых радужках вокруг зрачков, и ей казалось, что она совершила какое-то сакральное действо, сделала с красивым беззащитным мужчиной что-то незаметное для него, полузапретное. Запредельное знание об Албане теперь принадлежало только ей. И от этого она испытывала к нему, словно уже умершему когда-то в другом теле, прохладную траурную нежность. Она бережно взяла его за руку, переплетая свои пальцы с его теплыми, сильными, уводила от памятника, воскрешенного, как в мистическом фильме. Словно только что стояла над могилой, а тучи набегали, сыпали мягким пеплом на рвущуюся из рук ветхую книгу, а потом плита раскололась пополам, расползлась и земля растворила окутанную дымкой глубину... Она устроила для себя маленький эксклюзивный спектакль воскрешения... Когда шли обратно, она, раздув ноздри, вдохнула запах крематория, проникаясь близостью потустороннего. По спине прошлись коготки озноба. Казалось, налёт гари осел на коже, костюме, прилип к перламутровой помаде. Поднеся к губам бутылочку с гранатовым соком, она подумала, что проглотит частицы сажи. Затошнило.
- Ты что пить любишь, Албан? Знаешь, водка на сосновых почках - вещь!
- Настоящая водка не должна ничем пахнуть - аквавита. Чистой воды огонь.
- Знаешь, пробовала наркотики пару раз - абсолютно не действуют. Прониклась презрением к ним. Люблю водку - это по-русски. Но в какой-то момент теряешь чувство меры, кажется, можешь выпить море.
- Как друг посоветую: хочешь напиться, закройся в комнате и надирайся одна, чтоб никто пьяной не видел. Вот станешь известной художницей, а твои бывшие собутыльники начнут рассказывать, как с ними пила. Думай о репутации. Бухого на откровенность тянет, потом жалеет, что глупости городил. Не подходи к телефону - возьми лист бумаги и пиши то, что рассказала бы.
- Я и так предпочитаю пить одна - хороший собутыльник - это редкость. С похмелья голова не болит, рисуется лучше. Мать вроде не замечает, что пью. Только недавно утром мне говорит: "Ты что-то аж синяя сегодня".
Света жевала жвачку упаковками.
- Почему ты со мной не пьёшь? Обещаю не приставать. – Сказал Албан.
В его облике сочетались изысканность и брутальность. Он приходил на встречи в невзрачной рубахе и затертых джинсах, благоухая дорогим одеколоном, пересказывал запредельно-порнографические байки и цитировал философов.
- Пошли в кабак? - Предложил.
Кабаком оказался какой-то крутой клуб. Света полагала, что их с Албаном развернёт охрана, но фейс-контроль был не про Албана. Было видно, что его здесь знают. Албан по-хозяйски прошёл в клуб.
- Хочешь коктейль?
- Вот этот – «Голубая лагуна».
- Название пидорское. Вот лучше – «Потерянный рай».
Себе Албан взял водки.
- Не люблю, когда за меня платят, - прошипела она.
- Не ломайся, - цыкнул Албан.
Было жарко. Кондиционер не справлялся с духотой.
Албан поймал Светин взгляд и вдруг грохнул по столу кулаком:
- Не жалей меня!
- С чего ты взял?
- Смотришь так.
Ой, от водки его развезёт - подумала Света. И если ей нравилось наблюдать в хлам упившегося падшего Слэша или Крыса, то Албан - её настоящий друг - должен был оставаться блистательным в любой обстановке. Она зорко наблюдала за его лицом, уже решив, что вызовет такси и увезёт собутыльника домой.
Они заказывали и заказывали выпивку. Но веселей не становилось - депрессия была удвоенной - Албанова плюс Светина.
- Посмотри, какие идиоты.
Они издевались над окружающими, выискивая у них недостатки - не так танцуют, не так одеты.
- Мы, кисонька моя персидская, потеряли способность радоваться, и из-за этого ненавидим окружающих.
- А за что их любить? Каждый человек - сволочь в большей или меньшей степени. Всегда одно и то же - та же мразь, та же музыка. Вошел бы какой-нибудь чеченец с пластидом, нажал кнопку и ёбнулось всё в щепки.
- Нас бы тоже размазало.
- Себя жалко? У тебя в жизни есть что-то настоящее?
- В жизни нет.
- Людей жалко?
- Я не гуманист.
Глаза Албана налились болотной тьмой, он глядел вокруг медленно и тяжело как бык, которого из-за барьера забросали пиками, разъярили, а злость сорвать не на ком.
- А лучше, - вкрадчиво предположила Света, - если бы мы были этими чеченцами.
Дверь клуба открывалась, впуская новых и новых посетителей.
Почему они все одинаковые какие-то, серые, как мухи, навязчиво жужжащие, блестящие. Что будет, если одну муху прихлопнуть? Ничего. Земля не пострадает, если этот клуб свыше прихлопнут, как скопище мух. Люди с соломинками в бокалах напоминали насекомых, впившихся хоботками в сладкий хмель. Какой-то парень, проходя мимо, дергая локтями, задел Албана, и полкружки выплеснулось ему на колено.
- Какого хуя? - Рявкнул Албан.
Молодой холёный мужчина в дорогом костюме, с блестящими, зачесанными назад волосами и нежным тонким лицом брезгливо оглядел Албана и в танце ввинтился в толпу. Но Албан мигом достал его, схватив за локоть, дернул к себе.
- Это что за шпана? Выведите его.
Но охрана клуба, хорошо знавшая Албана, не торопилась.
- Борис, перестань, - дернула прилизанного за рукав девушка в коротком красном платье. Но того это только вдохновило на подвиги. Он наотмашь, как-то по-женски, ударил Албан в грудь.
- Ну, пидар, - ощерился Албан, схватил хлыща за шиворот и несколько раз приложил физиономией об стол. Тот, захлюпав кровью, вырвался и тут же из толпы вырулил квадратный качок, спрятал за свою спину хлыща, заорал на Албан: Я тя похороню, козёл!
- За козла ответишь! - Вызверился Албан.
- Не здесь, не здесь, - к ним подбежал охранник, теснил к выходу. - Спокойно, мужики, спокойно...
Они толпой вывалились на улицу, в небе выше фонарей лучилось солнце мёртвых – тусклая московская луна.
Качок направился к Албану, поигрывая ножом.
- Щас далеко покатишься, шар бильярдный? - Ощерился тот.
- Албан! Брось! Уходи, - закричал охранник казино.
- Иди нах, - огрызнулся Албан. И пошел прямо на нож, ухмыляясь, вдруг резким движением снизу вверх ударил ногой по кисти качка, тот, уставившийся в лицо противника, не уловил движения, нож вылетел из руки, его быстренько подобрал охранник казино. И тут Албан оторвался по полной программе, стремительно нанеся несколько мощных ударов. Дрался он эффектно как в кино. Как будто работал на публику. Лысый качок упал и ворочался на асфальте, не мог подняться.
Света жадно смотрела на схватку. Ещё в школе классная руководительница, заметив Светину привычку наблюдать мальчишеские ссоры, сделала ей замечание, видя в этом что-то нездоровое.
…Албан и Света быстро пошли от клуба туда, куда им вовсе не было надо, остановились под елочками напротив какого-то административного здания.
- Как ты его! Круто! Ненавижу таких, блядоватых. Шоколадный мальчик...
- Я ведь мог не выбить у него нож, а выбил. Я трус. - Задумчиво сказал Албан.
- Ты победил. - Констатировала Света.
- Я не победил. Я выбил нож. Победил бы, если бы не выбил.
- Понимаю. Но ты создал этим вечером нечто талантливое - хорошая драка по-своему произведение искусства, неважно в декорациях ринга, или на улице. Ведь хорошую картину можно нарисовать как тушью, так и акварелью. Лучшее, в чем может проявить себя мужчина - это минимум красивая драка, максимум - война.
- Каждое утро просыпаюсь и думаю: Ну вот чего ты хочешь, Албан? Господи, хоть бы захотелось чего-нибудь. Ничего не нужно! Как жить? Подскажи повод для жизни.
- Ты плохого советчика нашёл. Любовь предаст. Денег всегда будет мало. Действие наркотиков невозможно просчитать. Действительно счастливы дураки, но мы не сойдём с ума. Смерть - единственно надёжная вещь в жизни.
- Кто бы ещё понял? - Он сгреб ручищей её за плечи, и они пошли рядом к метро.
- Можем переночевать у меня, дома никого нет. Но это ничего не значит! - Назидательно подняла палец Света.
- Замётано.
Албан по-хозяйски прошелся по квартире. Ой, будь Света трезвая, никогда бы не решилась укладываться с Албаном рядышком на диван. Но оба были пьяные в дрезину. Так и завалились. И Албан сразу сунул руку ей под майку. Света, тяжело вздохнув, неохотно убрала тяжелую горячую руку. Ей пришлось это делать раз пять. Наконец раздраженно крикнула:
- Если ты мне друг, не лезь. Осточертело! Ты можешь меня воспринимать как пацана, абсолютно не видеть во мне девчонку?
- Из-за Серёги?
- Дело абсолютно не в нём. Просто боюсь тебя потерять. Понимаешь, когда начинаешь с кем-то встречаться, всё идёт по одному сценарию. Начинаются ссоры. Потом расстаемся. Но ты мне слишком дорог. И вообще хочется чего-то чистого.
- Ясно.
Утром он сказал:
- Ну, покажи, что ты там рисуешь?
Албан, голый до пояса, в татуировках на гладкой загорелой коже был чертовски соблазнителен. На нём даже распахнутая рубашка выглядела развратно, может, только в Светиных глазах. (Ну уж нет, переспать с этим чудом, значит скоро его лишиться. Именно потому что чертовски хорош - ничего не будет).
Прихлёбывая горячий кофе, он рассматривал её картины.
- Атомная война, что ли? Страшно, как моя жизнь.
- Апокалипсис. Не нравится?
- Не в этом дело. Красиво, но жутко.
- Война между землёй и небом.
- Подари мне какую-нибудь, если не жалко.
- Выбирай.
- Ну вот эту.
- Он выбрал ту, где на равнине одинокая человеческая фигурка и зверь рядом.
- Это ведь я, Албан.
- А это значит - я, - он показал на зверя.
- А вот эта птица - бог солнца. - Сказала Света. Эта красивая хищная птица была душой того, кого она любила.
А потом она осмелилась приехать к Албану домой. Долго стояла на лестничной площадке. Заметила, что дверь полуоткрыта и тихонько зашла.
Слэш прав - она ему изменяла с Албаном, мысленно. Каждого из своих наложников она вскоре начинала по-хозяйски называть в разговорах с подругами: "Мой дурак". Вряд ли стала бы называть так Албана.
Залитый солнцем, он, запрокинув голову, сейчас, казалось, спал, раскинув руки по спинке дивана, вытянув ноги в джинсах и белых кроссовках. Словно обессилел. Но эту слабость она прощала, потому что была причина. И кольцо на его руке и его одежда казались более долговечными, чем он сам. Уязвимость нежного горла, словно подставленного невидимому лезвию, голубые жилки вен на запястьях раскинутых рук, обнаженная в распахнутом вороте рубахи грудь были исполнены самоубийственного соблазна жертвы, добровольно предлагающей себя на языческом алтаре неведомому монстру то ли для мук, то ли для наслаждения. Она вспомнила пирамиды ацтеков, где вырывали сердца у пленных воинов. Её всегда возбуждала мысль об этом древнем кровавом обычае.
Света села напротив, взглядом жадно лаская Албана. Наконец он пошевелился.
- Ты спал?
- Спал.
- Я пришла только что.
И оба знали, что соврали.
- По-твоему я симпатичный парень?
- Да, Слава.
Она даже реже думала о Саше, зачарованная медленной гибелью на её глазах молодого сильного существа. Но то, что она посчитала своей второй настоящей любовью, продлилось два месяца до того мига, как он разыграл сценку, рассчитанную на малолетку. Позвонив, сказал наигранно печальным голосом: "Вот передо мной пистолет, я хочу застрелиться". В голосе была фальшь. Албан хотел занести её в свою коллекцию. Как бы ему не оказаться в её коллекции - тянуло к Албану так сильно, что было ясно - не жилец он на белом свете.
- Ты ж мой друг, - сказал Албан. - Приезжай. Я застрелюсь. Никому на фиг не нужен...
- Нет, Славочка, ты справишься, ты сильный.
Албан помолчал и вдруг рассмеялся: "Я тут сижу, просто выпиваю. Врал я. Просто хотел узнать, как ты к этому отнесешься. Так не приедешь?"
- Извини.
- А я новые плавки надел, - растерянно ляпнул Албан.
Она чувствовала вину перед Сашей из-за дружбы с Албаном, который называл её дежурства на кладбище некрофилией. За Слэша и Крыса и прочих, с которыми спала. За то, что напивалась до блевотины. За обиды, которые стерпела. За оскорбления, которые нанесла. За то, что некрасива. За то, что живёт на свете. Больше ни перед кем не испытывала раскаяния. Но к его памятнику хотелось ползти на коленях. Каждая досадная мелочь становилась причиной для самоистязания, словно добровольно переносилась в средневековую процессию кающихся, избивающих себя плетьми и цепями, проклинающих своё ничтожество. В рубищах, залитых кровью, бредущих по узкой грязной улице к стеклянно-чёрному готическому собору, высящемуся над путаницей серых домов как бесстрастный крестоносец, для которого существует только Бог. Однажды она, не выдержав раскаяния, на миг возненавидела его - незримого свидетеля. Разорвала фотографию. И подумала - всё равно, что икону - топором.
Албан позвонил, сказал, что уезжает на родину предков, в Карпаты. Он предложил встретиться перед отъездом, выпить пива в Кузьминском парке. С ним была женщина лет сорока, худая, некрасивая, болтливая. И Света похвалила себя за то, что взяла Слэша - наверняка Албан хотел уязвить её, притащив эту старую кошёлку. Они вчетвером пили пиво. Потом баба утащила Слэша за новой порцией допинга. А Албан и Света остались сидеть на скамейке в парке.
- Я её брошу. Поехали со мной. - Предложил Албан. - Серёга - тряпка.
- Мне кажется, он надёжный парень.
- Пожалеешь ведь, что не согласилась. Вот сейчас схвачу тебя и унесу на цветочную поляну.
Словно мстя, Албан стал вдруг быстро, по-детски убеждать, что у Светы ничего не получится с её живописью, что ей надо закатиться в глухомань с Албаном и там будет клёво. Это был второй прокол Албана после того вранья с угрозой самоубийства. Света, тяжко вздохнув, подумала о том, как слаб даже самый сильный человек. Да разве был сильным Албан, бегущий в свою тьмутаракань?
- Нет, Албан. У меня всё получиться. Мне ведь ничего не нужно, кроме творчества. Когда человек делает ставку на что-то одно, это срабатывает.
- Ну, тогда посвяти мне какое-нибудь роскошное полотно, - улыбнулся он.
- Обещаю, Слава.
Албан поцеловал её при Слэше. Тот сделал вид, что не заметил. Упругое тепло этих губ Света запомнила. Албан уехал один...
В феврале позвонил Слэш:
- Знаешь, Славку убили. Стоял, курил во дворе, к нему двое подошли, один вытащил пистолет и уложил. И спокойно смылись. Там же деревня глухая... Мне его подруга звонила. Пьяная, плакала. Ей Албанова сестра сообщила. - В голосе Слэша звенело ликование - Албан умер, а Слэш - живой, поэтому круче - как живая мышь круче мёртвого льва, потому что бегает и пищит. Радость невъебенная.
- Ты сдал Албана - сказал, где он скрывается!
- Почему именно я? Ты тоже знала.
- Даже его девка не в курсе была, она от сестры Албана услышала, а той из Украины позвонили.
- Как его тогда нашли в той глуши? А что ты переживаешь? Ты с ним спала что ли? Я так и знал. Всё время: Албан сказал так, сказал эдак. Авторитет.
- С тобой что ли общаться надо было? Да ты разве что-то из себя представляешь? Ты мне в постели нравился. Трахался хорошо.
- А почему в прошедшем времени?
- Потому что ты уже и на это не способен. Выдохся. Сколько водку не жрать. Желаю удачи!
- Ты ведь не из-за Албана уходишь? Тебе нужен был повод?
- Повод.
- Ну и пиздуй! Скорей повешусь.
- Тебе тоже нужен повод? Истероид на стероидах.
- Хорошо, я скажу - Албан сам попросил сдать.
- Почему не меня попросил?
- Потому что ты бы не согласилась.
- Гениально. А ты согласился.
- Да, потому что ты от него тащилась.
- Сейчас ещё больше тащусь, а ты - сука, урод.
...Итак, Слэш, значит, повесился на том крюке для люстры. Наверное, нажравшийся до умопомрачения дешевой водки, пустив пьяную слезу, вскарабкался на стул, накинул тщательно завязанную веревку на шею, где Света когда-то ставила засосы, клеймя: моё. Оттолкнул стул... Разумеется, в последний момент, ты, Слэшечка, передумал, стал хвататься руками за веревку, но не помогло, не помогло, и ты с разинутым ртом, судорожно вытягиваясь, кончил в штаны, как кончают удавленники - организм компенсирует уж больно хреновое ощущение. А теперь твоё накачанное тело жрут черви. Его смерть сделала её счастливой на два дня.
В интернете его друг разместил фотки, где Слэш с каким-то нелепым красным, потным лицом, наверное, пьяный стоял на фоне остановки,
И Света, не называя своего имени, великодушно послала фотки, где Слэш выглядел, по крайней мере, хорошеньким.
Она стала менять мужчин, иногда, просыпаясь, спрашивала удивленно очередного: "Ты как здесь оказался?" Ей хотелось так вываляться в грязи, чтобы Он, Саша, стал ещё выше, ещё ослепительнее по сравнению с ней, это было ожесточенное сладострастное самоуничижение юродивого, терзаемого осознанием собственного беспредельного ничтожества перед Богом и, от невозможности подняться до идеала, истязающего себя осознанием собственной мерзости.
Но к остальным людям она относилась... да плевать ей было на всех.
Только одно исключение.
- Славный Албан, ты любил туманные Карпаты. Грозовые, с темно-синими лощинами и темно-зелеными елями. На каком горном перевале остался бедный деревенский дом, где, как я думала, хотел залечить раны, по-звериному укрывшись в логове на родине предков? А ты, оказывается, хотел там погибнуть. Я помню твой светлый хищный взгляд, презрительную усмешку, твою руки. Однажды моя ладонь легла на твою. Наши руки были одинаковыми по форме - такие же грубоватые крепкие пальцы, только моя рука была намного меньше... - Света тяжело вздохнула. - Ты вышел из ворот. Оглядел горы и долины в серебре вечерней росы. Заметил первую звезду над холмами. Медленно вынул сигарету, поднёс зажигалку, и тут тебя заметила твоя Смерть. Она, наверное, долго искала тебя в глуши, растерялась, когда скрылся куда-то, с глаз долой. И вот прилетела на огонёк. Когда ты поднял глаза, она стояла напротив. И ты ощутил, как под рёбра врывается невидимая ледяная рука и сжимает раскаленное сердце...