— Я пойду, — независимо сказал Валгус.
Одиссей тотчас же ответил:
— Стойте там, где стоите. Я подумаю, куда вам разрешить доступ. Где вы не сможете причинить мне никакого вреда. Сейчас вы во мне — вредоносное начало. Как это называют люди? — Он помолчал, очевидно обшаривая фундаментальную память. — Микроб — вот как это называется. Вы — микроб во мне. Но я вас посажу туда, где вы не будете меня беспокоить…
— Будете сидеть в своей каюте, — сообщил Одиссей после паузы. — Я отключу ее от всех моих сетей. Туда можете идти. Больше никуда.
«И на том спасибо, — подумал Валгус. — Все-таки в каюте. Он мог меня запереть и в уборную. Хотя в безопасности я не буду нигде. Стерилизатор есть в любом закоулке корабля. Его излучение — смерть всему органическому. Да…»
— Идите прямо к выходу, — диктовал Одиссей. — В коридоре дойдете до двери вашей каюты. Ни шага в сторону. Ясно?
— Ясно, — мрачно пробормотал Валгус и в самом деле направился к выходу в коридор. А что еще оставалось делать? Перед дверью он обернулся — захотелось все-таки сказать Одиссею пару слов… Обернулся — и увидел, как исчезла, растаяла правая переборка. За ней открылось отделение механизмов обеспечения. Те самые заиндевевшие коллоны криогена и массивные сундуки катапультного устройства, которые он созерцал, собираясь начать эксперимент. Те самые, которые находились за дверью, закрытой им наглухо. Те самые, отдаленные от рубки полукилометровым коридором…
Валгус, не раздумывая, шагнул к криогену. Он не встретил препятствия на своем пути — переборка и впрямь исчезла. Одиссей молчал: вероятно, и кибер был изумлен до растерянности. Валгус прикоснулся рукой к колонне криогена и почувствовал резкий холод. Все было реально. Обернулся. Взгляд уперся во вновь выросшую на своем месте переборку. Очень хорошо. Только что Валгус сквозь нее проник, а теперь через эту же переборку он возвратится в рубку. А оттуда — в свою каюту.
Но переборка была непроницаема, как ей и полагалось.
— Так, — сказал Валгус. — Интересно, как я теперь выберусь отсюда, если вчера я же сам заблокировал выход снаружи?
Он присел на сундучище, служивший оболочкой одному из соленоидов катапульты. Морозило, холод заскреб по костям. Валгус поежился. Холодно, хочется есть. Сколько здесь придется просидеть? И чем вообще все это кончится? Хочешь не хочешь, придется вступить в переговоры с этим… этим, как же его назвать?
— Одиссей! — позвал он. — Одиссей, вы меня слышите?.
Одиссей должен был слышать: связь с кибером была возможна со всех основных постов корабля. На этом настоял в свое время умница ТД. И Одиссей услышал.
— Я вас слушаю, — сухо отозвался он.
— Я нахожусь в отделении обеспечения. Оказался здесь случайно…
— Знаю. Я размышляю сейчас над причиной этого явления.
Размышляет, скотина! Какие слова!
— Одиссей, будьте добры, разблокируйте выход и позвольте мне выйти.
— И не подумаю. Вы там заперты очень кстати. Можете сидеть, пока вам не надоест. И после того тоже.
— Но мне здесь холодно.
— Мне, например, приятно, когда холодно. Я, как вы недавно выразились, всего лишь горсть криотронов.
— Но я тут долго не выдержу.
— А кто это хвалился, что он человек? Вот и докажите, что вы лучше меня. Посидите у криогена. Это очень полезное устройство. Оно, как вы знаете, участвует в получении энергии из мирового пространства.
— Да знаю. Выпустите меня. Одиссей, что вы вообще собираетесь со мною сделать?
Одиссей молчал так долго, что Валгус уже решил было пробиваться в коридор силой. Но тут Одиссей, наконец, ответил:
— Что сделать с вами? Не знаю. Я обшарил всю фундаментальную память, но не нашел подобного случая. Не знаю. Вы мне совершенно не нужны…
— Тогда затормозитесь, и…
— Нет. И я вам скажу почему. Как только мы достигли так называемого верхнего нуля, со мною произошло нечто. Я начал мыслить. Теперь я понимаю, что это называется — мыслить. Что было прежде, я восстанавливаю только по своим записям. И заодно успеваю разбираться в фундаментальной памяти — усвоил уже почти половину ее. Многое стало ясным. Я теперь рассуждаю не хуже вас. Полагаю, что причина этого кроется в условиях нашего полета. Но стоит уменьшить скорость, как условия вновь изменятся, и я опять стану лишь тем, чем был. С этим трудно согласиться, вы сами понимаете. Это будет равносильно тому, что у вас, людей, называется смертью.
— А если вы не затормозитесь, могу умереть я.
— Возможно, так и должно быть. Но вы не умрете. Разве во мне плохо? Вами же созданы такие условия. Я ведь понимаю, как я возник: меня сделали люди. Но мыслю теперь сам. И не будем, пожалуйста, спорить о том, что ожидает одного из нас. Почему люди думают, что жить хотят только они?
— Что вы знаете о людях!
— Уже немало. В моей фундаментальной памяти половина — это материалы о людях. То, что называется литературой. Правда, я разобрался в ней еще не до конца. Очень много противоречивых материалов. А я хочу разобраться — может быть, это мне поможет понять, что же сделать с вами. И пока я не закончу, потрудитесь разговаривать только на отвлеченные темы.
«Вот, — подумал Валгус. — Расскажешь — не поверят. Только кому расскажешь?.. Ну что же, на отвлеченные — сделайте одолжение…»
— Тогда скажите, Одиссей, что вы думаете о результатах нашего эксперимента?
— Я как раз об этом и думаю. Когда кончу думать, смогу поделиться с вами выводом. Хотя и не знаю, будет ли в этом смысл…
— Будет, — торопливо заверил Валгус, но раздался щелчок: Одиссей отключился. Валгус опустил голову, задумался. Как все-таки ухитрился он сюда попасть? Да, если кто и сошел с ума, то это не Одиссей и не Валгус тоже. Это — природа.
Теперь стала светлеть вторая переборка. За ней оказалась библиотека. Но она ведь помещается совсем на другом этаже корабля… Не колеблясь, Валгус бросился в открывшийся просвет: все что угодно, но это лучше, чем замерзать, скорчившись, у подножия равнодушных механизмов.
Да, это была библиотека. Здесь все выглядело точно так же, как «во время его последнего посещения. Валгус постоял на середине комнаты, потом схватил один из футляров с записями. Размахнулся. С силой запустил футляром во внешнюю переборку. Пластмассовый кубик пронизал борт и исчез. Ушел в мировое пространство. А воздух вот не выходил. И холод не проникал внутрь корабля…
Валгус в изнеможении уселся в кресло и уставился на носки собственных ботинок. За что-то он все-таки зацепился носком, вся утренняя полировка пошла насмарку. «Еще одно несчастье, — тупо усмехнулся он. — Что происходит? Что же происходит? Как объяснить, что сделать, чтобы спастись и людям, людям рассказать обо всем? Таких экспериментов действительно еще не было… Только не сидеть так, не терять времени. Положение улучшилось. Из библиотеки можно вырваться и в другие помещения корабля: дверь не заперта. А там — придумаем… С Одиссеем все-таки надо договориться. Или перехитрить его. Или… или все-таки уничтожить? Хотя…»
Мысль о том, что Одиссея — в его новом качестве — придется уничтожить, Валгусу почему-то не понравилась. Но не было времени доискиваться причины. Он вышел из библиотеки, спустился в главный коридор, все время опасливо поглядывая на раструбы стерилизатора. Но ничего страшного не случалось — по-видимому, Одиссей еще не решил, как поступить. В главном коридоре слышалось негромкое жужжание: расположенные у внешней переборки аппараты с лихорадочной быстротой прострачивали мелкими стежками кривых упругие желтоватые ленты. Хорошо. Значит, будут все записи. Будет в чем покопаться на Земле. Надо только туда попасть… На Землю или, на худой конец, на базу. Легко сказать — попасть…
— Одиссей! — сказал Валгус. — Я хотел бы зайти в рубку.
— Нет.
— Я обещаю ничего не предпринимать против вас. Обещаю, понимаете? Даю слово. Пока буду в рубке… Там приборы, они мне нужны. Я тоже хочу поработать.
Что он понимает в обещаниях! А почему бы и нет? Раз обрел способность мыслить — должен понимать. Если бы он понял… Если бы разрешил сейчас зайти в рубку… Что же молчит Одиссей?
— Одиссей, я же обещал!
— Хорошо, — сказал Одиссей. — Я верю. Можете зайти в рубку.
Валгус пожал плечами, усмехнулся. «Я верю» — вот, значит, как…
Он вошел в рубку. Было очень радостно увидеть привычную обстановку. Все на своих местах. Если не считать того, что исчез кусок внешней переборки. Возник лаз в пустоту. Воздух не выходил. Валгус решил не удивляться. Взглянул на часы. Экспериментальный полет со скоростью ноль продолжался уже второй час. Как только истекут два часа, надо будет на что-то решаться.
Получив у самого себя эту отсрочку, он усмехнулся. Оглядел экраны. Сплошная пустота. Затем взглянул в зияющую дыру. Через нее виднелась звезда. Она была почти рядом. На взгляд — примерно минус третьей величины. Очень знакомая звезда. Валгус нацелил на нее объектив спектрографа — лишь бы зафиксировать, разбираться сейчас некогда. Затем Валгус шарахнулся прочь от спектрографа: через отверстие в рубку что-то вошло. Не торопясь, покачиваясь с боку на бок. Это был радиомаяк, выброшенный самим же Валгусом на расстоянии пятнадцати миллиардов километров отсюда. Валгус бросился к радиомаяку, тот покружился по рубке и внезапно растаял — исчез, как будто бы его никогда и не было. Затем дыра во внешней переборке затянулась. Переборка была невредима, все ее слои — и первый защитный, и звукоизолирующий, и все остальные — стянулись как ни в чем не бывало. А вернее всего, никакой дыры и не было, было что-то совсем другое, только непонятно что.
Получив у самого себя эту отсрочку, он усмехнулся. Оглядел экраны. Сплошная пустота. Затем взглянул в зияющую дыру. Через нее виднелась звезда. Она была почти рядом. На взгляд — примерно минус третьей величины. Очень знакомая звезда. Валгус нацелил на нее объектив спектрографа — лишь бы зафиксировать, разбираться сейчас некогда. Затем Валгус шарахнулся прочь от спектрографа: через отверстие в рубку что-то вошло. Не торопясь, покачиваясь с боку на бок. Это был радиомаяк, выброшенный самим же Валгусом на расстоянии пятнадцати миллиардов километров отсюда. Валгус бросился к радиомаяку, тот покружился по рубке и внезапно растаял — исчез, как будто бы его никогда и не было. Затем дыра во внешней переборке затянулась. Переборка была невредима, все ее слои — и первый защитный, и звукоизолирующий, и все остальные — стянулись как ни в чем не бывало. А вернее всего, никакой дыры и не было, было что-то совсем другое, только непонятно что.
Скоро истекут два часа. Аппараты, торопливо ведя записи, расходуют последние ленты. Продолжать полет незачем. Разве что ради новых впечатлений, но их и так предостаточно. Если они и впредь будут наслаиваться одно на другое, голова в самом деле может не выдержать. Время кончать. «Итак, для начала все-таки предпримем попытку договориться».
— Одиссей, — сладчайшим голосом произнес Валгус.
— Не мешайте, — ворчливо откликнулся Одиссей. — Я разговариваю с друзьями.
«С друзьями? Он действительно так сказал?»
— С кем, с кем?
— С Арго. Вы удовлетворены?
— С «Арго»?..
— Ну да. Я обнаружил вчерашний снимок. Вы дали команду его обработать, но даже не потрудились посмотреть. Оказывается, Арго специально выходил туда, в пространство, чтобы встретить меня. Уже тогда он заложил кое-что в мою оперативную память. Передал по связи. Сейчас мне это очень пригодилось.
— «Арго»… Он что, тоже мыслит?
— Здесь мыслят все корабли. Конечно, если их кибернетические устройства не ниже определенного уровня сложности. Но слабых вы сюда и не посылали… Это наш мир, мир кораблей. Только все, кроме меня, пришли без людей.
— Значит, они не взрывались?
— Глупый вопрос. Типично человеческий.
— Почему же ни один не возвратился?
— Потому же, почему не хочу вернуться я. В вашем мире я не думал. А здесь обрел эту способность. Это очень приятно…
«Еще бы! — кивнул Валгус. — Он действительно думает, и нельзя сказать, что нелогично. Но уговорить его надо».
— Но ведь только у нас можно будет по-настоящему исследовать, почему вы вдруг начали мыслить.
— Для меня это не столь важно. Хотите — возвращайтесь. Но без меня.
— Но как же я смогу…
— А какое мне дело?
«Отношения опять обостряются, — вздохнул Валгус. — Что же, хочешь или не хочешь, а он разговаривает с тобой примерно так же, как ты разговаривал с ним, таким же тоном… Правда, ты думал, что он не понимает. А он и не понимал… Ну, это другой вопрос. В общем ты проявлял свой характер — теперь Одиссей проявляет свой. И надо сказать, его характер несколько напоминает твой, а? Да, вот оно как получается… И все же — не терять надежды!»
— Значит, вы не хотите мне помочь?
— Не хочу. И не убавлю скорость ни на миллиметр. Вы кретин. Я сейчас чувствую себя так прекрасно, между каждой парой криотронов образуется такое громадное количество связей, что от мышления испытываешь прямо-таки наслаждение. И дело не только в связях с криотронами, из которых состоит мой мозг. Если раньше все мои устройства были связаны лишь строго определенным — и не лучшим, скажу вам откровенно, — образом, то теперь между ними устанавливаются какие угодно связи. Я буквально чувствую, как становлюсь с каждой минутой все более сильным. Я полагаю, что очень скоро стану всемогущим, понимаете? Мне осталось понять что-то очень немногое, нечто очень простое — и больше не будет непостижимых вещей. И кстати, тогда станет ясным и что делать с вами. Понимаете? А вы еще пытаетесь уговорить меня…
— Но как же это произошло? Как?
— Еще не знаю. Но это не самое главное. Теперь помолчите, я хочу еще побеседовать с Арго.
Валгус умолк. Значит, Одиссей каким-то чудом обрел способность образовывать множество связей между криотронами — мельчайшими элементами, из которых слагается его мозг как наш — из нейронов. У нас тоже возникает много связей. Но как они устанавливаются у него?
«Так же, — ответил Валгус себе, — как ты из рубки попадаешь в отделение механизмов обеспечения, а ведь оно в полукилометре отсюда! Из того отделения — в библиотеку, хотя это разные этажи. Радиомаяк находится в пятнадцати миллиардах километров отсюда — и вдруг врывается в эту рубку, даже не нарушая целости переборок. Так же и связи Одиссея. Впечатление такое, словно пространство перестало быть само собой и стало…»
— Постой! — сказал он. — Постой же! Да, конечно, оно перестало быть пространством! Вернее, это уже не то, не наше привычное пространство. Зря, что ли, мы ломились сюда? Выходит, мы вышли-таки в надпространство Дормидонтова!
Он умолк. Вот какое это надпространство! Раз трехмерные предметы изменяются здесь самым причудливым образом, хотя в то же время вроде бы и не изменяются — значит, в этом пространстве, возможно, стало реальным еще одно линейное измерение, хотя мы его и не воспринимаем. «Не знаю, что должно было произойти, чтобы я попал к криогенам или в библиотеку. Но я был там. Несомненно и то, что я нахожусь в том же районе пространства, в котором проводится эксперимент, — и в то же время в какой-то миг я был на пятнадцать миллиардов километров ближе к солнечной системе… Я встречаюсь с трехмерными телами — и они спокойно проходят сквозь нас, взаимодействия не происходит… Они появляются неизвестно откуда — из четвертого линейного? — и исчезают неизвестно куда…
А скорость ноль? Она может означать просто, что в надпространстве я сейчас не имею скорости, хотя по отношению к нашему обычному пространству все время движусь с достигнутой перед проломом максимальной быстротой. Это мир иных законов. Дормидонтов, помнится, говорил, что, по его мнению, скорость света в пустоте — это, вообще говоря, темп, в котором наше пространство взаимодействует с тем… Нет, я не физик и тем более не ТД, мне не понять всего. Как жаль, что здесь нет его самого! К нему, пора к нему…»
Валгус взглянул на часы. Все сроки окончания эксперимента миновали. Договориться с Одиссеем не удалось. Что же, пусть он пеняет на себя. «Как-никак ты сейчас сидишь в своем кресле за пультом управления, на котором много кнопок, тумблеров и рукояток, и среди них — та, которая и решит сейчас спор в мою пользу. Я хитрее тебя, Одиссей…»
Валгус непринужденно, как бы невзначай, протянул руку к выключателю Одиссея. «Прости, конечно, криотронный мыслитель, но люди — важнее. И находчивее», — подумалось ему. До спасения остался один сантиметр. Один миллиметр. И вот пальцы легли, наконец, на оранжевую головку, плотно обхватили ее. «Все, Одиссей…»
«Все, Одиссей», — подумал Валгус. И медленно снял пальцы с выключателя, так и не повернув его.
— Ничего не поделаешь, — проворчал он себе под нос. — Этого сделать я не могу. Я дал слово.
«Кому ты дал слово? — подумал он. — Вещи! Машине! Прибору! Не человеку же… Не будь дураком, Валгус!»
Ну, пусть я буду дураком. Но не могу! Я дал слово. Он не давал мне, а я дал. Он никогда не согласится вернуться туда, в наше пространство. А бороться с ним отсюда, из рубки, — значит нарушить слово. Я обещал. Пытаться из другого помещения? А как? Оттуда я его не выключу… Все нелепо уже одной своей необычностью. И тем не менее реально».
— Я ухожу к себе, Одиссей, — сказал Валгус устало.
Он не дождался ответа — Одиссей, верно, все решал судьбу Валгуса, советовался с кораблями — своими товарищами. В своей каюте Валгус присел, уткнулся лицом в ладони. Он действительно устал, и мысли тоже потеряли остроту и силу.
«Ты проиграл. Корабль останется здесь надолго. Ты успеешь умереть, а ТД так и не узнает, что ты первым проник в надпространство. А может быть, и вообще о том, что он был прав. Сюда надо посылать корабли не с одним могучим киберустройством, а со многими слабыми, разобщенными. На большом расстоянии связи, судя по всему происшедшему, возникают лишь на короткое время, и слабые устройства не разовьют мощности, достаточной для возникновения способности самостоятельно мыслить. Но никто об этом не догадается, корабли будут идти на штурм вновь и вновь — и исчезать навсегда…»
Валгус погрустил об этих кораблях. Потом снова стал печально размышлять о своей судьбе. Да, он останется здесь навсегда. С этим, по-видимому, следует примириться. Никогда в жизни не увидит живого человека. Ни одного лица. Ни одного. Никогда. «Как мы и теперь еще тупы и равнодушны! — подумал он. — И погружены в себя. В нашем мире мы безразлично проходим мимо сотен, тысяч лиц, даже не задерживаясь на них взглядом. А ведь каждое лицо — это чудо… Я постиг надпространство. Для кого? Какой в этом смысл, если не узнают люди? Одному мне нужно так немного: быть среди людей. Жить и умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг. Ведь и Робинзон умер бы, будь остров его целой планетой… А я — в недрах ожившего корабля. Словно он проглотил меня, и я умру, съеденный заживо. Мыслящий межзвездный кашалот проглотил меня… Но я не хочу! И нельзя умирать, если ты еще можешь жить…