– Быстрее! – Схватив за руку, он выволок ее во двор.
Она едва не оступилась, пытаясь поравняться с ним. Холодное, жесткое выражение не покидало его лица.
– Вам удалось разыскать кого-нибудь из слуг в баре? – спросила она, вспомнив первоначальную причину, по которой он ее оставил.
Давенпорт покачал головой:
– Возможно, они направились в кузницу. Сейчас нет времени выяснять. Нам нужно поскорее убираться отсюда, пока нас не заметили ваши братья.
– Не могу поверить, что они последовали за мной. – Хилари пришлось бежать, чтобы не отстать от него. Они бы не стали утруждать себя только ради нее. Наверняка имелась еще какая-то причина.
Давенпорт чуть ли не швырнул ее на сиденье двуколки, уже запряженной и поджидавшей их. Усевшись рядом с ней на место кучера, он швырнул монетку конюху, державшему лошадь за голову.
– Мне нужен кто-то, чтобы найти разбитый экипаж примерно в двух милях отсюда по северной дороге, починить сломанную ось и вернуть его в Ротем-Грейндж, недалеко от Стамфорда.
Если конюх и счел его просьбу странной, он не стал с ним спорить, а только приподнял шляпу и ответил:
– Да, ваша светлость.
– А как насчет Трикси? – Хилари схватила Давенпорта за руку, когда тот пустил лошадь вскачь, объезжая другие экипажи и пешеходов во дворе.
Он отмахнулся от ее возражений.
– Я пошлю кого-нибудь за ней, как только мы доберемся до Лондона.
– Но…
– Вы хотите, чтобы братья настигли вас и силой поволокли домой? – спросил он.
– Конечно, нет! Только…
Он бросил взгляд на огромные часы во дворе:
– И вы хотите попасть в столицу до вечера, не так ли?
– Да, но…
– Тогда нам пора в путь. Мы и так уже потеряли слишком много времени.
Хилари не знала, как поступить.
– Но я чувствую себя так скверно, бросая Трикси с больной лодыжкой…
– Что ж, вам остается либо разыскивать ее, рискуя нарваться на ваших братьев, либо двигаться дальше. – Он бросил на нее полный вызова взгляд. – Что вы выбираете?
Отчаянное желание вырваться из Грейнджа перевесило ее опасения за Трикси. Помимо всего прочего, с горничной были другие слуги, а Трикси, как никто другой, могла понять причины поспешного бегства Хилари.
– Ну ладно. Поехали.
Однако Давенпорт, по-видимому, считал ее ответ делом предрешенным. Они оставили гостиницу, а с ней и ее братьев, в облаке дорожной пыли.
По крайней мере Хилари на это надеялась. Они проехали уже много миль, прежде чем она перестала бросать осторожные взгляды через плечо.
Как только непосредственная опасность миновала, Хилари начала особенно остро ощущать близость Давенпорта. Двуколка была далеко не хрупким прогулочным экипажем, в ней без труда могли разместиться три человека. И тем не менее мускулистое бедро Давенпорта то и дело прижималось к Хилари, пока он гнал экипаж с такой скоростью, какую только позволяла нанятая в гостинице лошадь.
Прикосновения Давенпорта раздражали ее, вызывали жар в теле. И это ей совсем не нравилось.
– Я бы попросила вас так больше не делать, – произнесла она, отодвинувшись от него как можно дальше к краю сиденья. – В действительности именно этого я и хотела избежать, когда настояла на том, чтобы взять с собой Трикси.
Он ухмыльнулся:
– Неужели вы так боитесь находиться со мной в открытом экипаже при свете дня? Хани, даже мое непревзойденное умение обращаться с лентами не позволит мне заниматься с вами любовью и править лошадью одновременно. Хотя… – Он умолк и наклонил голову, словно обдумывая способ достичь двух целей сразу.
Хилари чуть слышно ахнула, отчего улыбка на его лице сделалась шире.
– Кроме того, – добавил Давенпорт, – когда я займусь с вами любовью, я твердо намерен уделить этому свое полное и безраздельное внимание.
И почему только его возмутительные замечания заставляли ее так краснеть? Ей уже давно следовало к ним привыкнуть.
Она возмущенно хмыкнула:
– Вы ведете себя не по-рыцарски.
– Именно это я и твержу вам с самого начала, – произнес Давенпорт. – Я самый отъявленный негодяй во всем Лондоне – и, будучи им, считаю своим долгом вас соблазнить. Ваш же долг, как добропорядочной леди, твердо намеренной сберечь свою репутацию, – остановить меня.
Он взглянул на нее сверху вниз и покачал головой. Шаловливый огонек в его глазах как бы приглашал ее принять участие в шутке.
– Вряд ли мне стоит напоминать вам об этом.
Он был прав, сообразила Хилари. Она, по-видимому, утратила связь с реальностью, если и впрямь верила, будто этот неунывающий мерзавец способен совершить благородный поступок. Он мог защитить ее от других волков, однако ей не следовало забывать: Джонатан, лорд Давенпорт, был самым опасным хищником из всех.
Только одно беспокоило ее: стал бы подлинный негодяй постоянно напоминать ей об этом?
– Мне не подобает ехать всю дорогу с вами, пусть даже в открытом экипаже, – с трудом выговорила она. – Как я посмотрю в глаза леди Трегарт, если прибуду в ее дом в таком виде?
– Об этом не тревожьтесь. Я придумаю какое-нибудь объяснение, которое ее устроит. – Он снова подстегнул лошадь. – Хотя Розамунда и графиня, но она далеко не так кичлива, как вы.
– Осмелюсь заметить, – произнесла она колко, – что, будучи одной из Уэструдеров, ваша кузина может прогуляться обнаженной по Сент-Джеймсскому парку, и никто при этом даже глазом не моргнет. Тогда как я…
– Тогда как если бы вы, Хани, прогулялись обнаженной по Сент-Джеймсскому парку, это привело бы к бунту.
Блеск в его глазах слишком явно свидетельствовал о том, что ему очень хотелось видеть ее обнаженной, и как можно скорее. Как будто она нуждалась в подобных напоминаниях… ее вина в том, что она первой произнесла это слово. И зачем только ей понадобилось будить в нем похотливые мысли? Возможно, в ней было больше от Деверов, чем она сама предполагала.
Нет. Хилари вынуждена была признать, что ее спутник дурно влиял на ее умственные способности, главным образом благодаря красивой внешности и необычайному самодовольству. Очень немногие женщины могли сопротивляться графу Давенпорту, в этом она не сомневалась.
Что ж, она будет ему сопротивляться всеми силами. От этого зависела ее дальнейшая судьба. Она должна показать миру, что, даже принадлежа к роду Деверов, способна вести себя с безупречным вкусом и тактом. Она сумеет убедить какого-нибудь доброго, респектабельного джентльмена в том, что может стать ему такой же доброй, респектабельной женой.
– Я хочу сказать, – продолжила Хилари, прилагая все усилия, чтобы сохранить терпение, – что, будучи одной из Деверов, я не могу быть слишком осторожной, когда речь идет о моей репутации. Я и так с самого начала поставлена в неблагоприятное положение из-за моей порочной родни.
– Знаете, – ответил Давенпорт после некоторой паузы, – мне кажется, что ваша родня в данном случае значит не так много, как вы полагаете. Наилучшее поведение в обществе – это поступать так, будто мнение окружающих вас нисколько не заботит.
– Думаю, это может подействовать, если речь идет о таком человеке, как вы, – пробормотала она язвительно.
Давенпорт потер ладонью поросший щетиной подбородок и задумался над ее словами.
– Нет, не берусь утверждать, что в моем случае это подействует – или что у меня есть желание завоевать расположение света. Меня нигде не принимают. Вернее, не принимали бы, не будь я графом, и к тому же весьма богатым. Разумеется, меня не заботит, что думают обо мне люди. Если тебя в течение шести лет считали мертвым, поневоле начинаешь видеть окружающее в нужной перспективе.
Хилари уже задумывалась раньше над этим необычным обстоятельством, однако с момента их первой встречи столько всего произошло, что этот вопрос просто вылетел у нее из головы.
Она уже собиралась продолжить расспросы, но тут он добавил:
– Именно это я и замечал не раз среди дам высшего света. Самый громкий скандал можно загладить, если только у тебя хватает смелости противостоять всем сплетням.
Хилари не поверила ему. Как одна из Деверов, она не могла допустить ни малейшего изъяна на своих сверкающих доспехах. Достаточно вспомнить о том, что произошло в академии мисс Толлингтон. Пусть даже сама она вела себя безупречно, однако дурная слава ее семьи обернулась против нее – и в конечном счете оказалась решающей. Сильнейшее потрясение, которое она испытала в тот момент, когда мисс Толлингтон пришлось ее уволить, еще отдавалось в ее душе подобно отголоскам землетрясения. С того судьбоносного дня прошло более двух недель, но она до сих пор так и не пришла в себя.
Когда же она набросилась на Давенпорта прямо на глазах у миссис Фаррингтон… при одном воспоминании об этом ее охватывала дрожь. Это было не просто изъяном на ее доспехах – по сути, она разоблачила саму себя.
Разумеется, его вызов невозможно было игнорировать. Но теперь, узнав Давенпорта поближе, Хилари могла обуздать его дерзкий нрав – или по крайней мере отразить все его попытки соблазнить или смутить ее, не подвергая опасности ни свои нервы, ни свою добродетель.
Разумеется, его вызов невозможно было игнорировать. Но теперь, узнав Давенпорта поближе, Хилари могла обуздать его дерзкий нрав – или по крайней мере отразить все его попытки соблазнить или смутить ее, не подвергая опасности ни свои нервы, ни свою добродетель.
Давенпорт отпустил поводья, чтобы замедлить бег лошади на повороте. Руки его были без перчаток, заметила Хилари. Если он когда-то и носил их в дополнение к вечернему костюму, они должны были быть белыми – и к этому моменту безнадежно испорченными.
По какой-то непонятной причине эти руки без перчаток словно зачаровывали ее. Их тыльная сторона была чуть более загорелой, чем остальная часть. И когда они двигались, свет отражался от покрывавших их золотистых волосков. Крупные руки, сильные и умелые, способные ввести любую женщину в искушение довериться им.
Она вспомнила ощущение от этих рук, державших ее за плечи, когда он ее поцеловал, и едва сдержала легкую дрожь. Затем ее мысли вдруг переметнулись на видение, навеки запечатлевшееся в ее памяти: Давенпорт, стоящий подобно статуе Аполлона посреди мусора от рухнувшего потолка.
Обнаженным.
Усилием воли Хилари отогнала от себя непрошеное воспоминание. Что с ней, в конце концов, происходит? То она дает себе торжественную клятву следовать путем добродетели, то вдруг представляет себе самого отъявленного распутника Лондона без одежды.
Все дело в Давенпорте. Это он оказывал на нее такое дурное влияние. Никакой другой мужчина не пробуждал в ней таких бурных и противоречивых эмоций. Это по его и только по его вине она обнаружила, что может получить удовольствие от вида голого мужского зада.
О Господи. Хилари припомнила многочисленные случаи, когда ее деликатная матушка пыталась отучить ее братьев от сквернословия при помощи мыла. Жаль, что она не может сделать то же самое с собственным рассудком.
– Грош им цена, – лениво проговорил Давенпорт, прервав необузданный поток ее раздумий.
Она вздрогнула:
– Что?
– Грош цена вашим мыслям, – отозвался он, хихикнув. – Хотя, надо признаться, я бы дал гораздо больше за возможность узнать, что именно вызвало прелестный румянец на ваших щеках. Знаете, у вас прекрасная кожа. Полупрозрачная, как самый дорогой фарфор в доме моей сестры. Как белая роза с нежнейшим розовым оттенком в середине.
Прочувствованный тон, которым он произнес последнюю фразу, заставил ее невольно рассмеяться.
– Как вы, оказывается, ловки, лорд Давенпорт. Почему вы не можете быть серьезным, даже когда пытаетесь заманить меня в свои… э-э-э… объятия?
Он пожал плечами:
– Вы слишком умны, чтобы поддаться на подобные уловки, сколь бы искренними ни были стоящие за ними чувства.
Если он действительно считал так, то знал ее далеко не так хорошо, как думал. Слава Богу, что он не воспринимал все эти глупости всерьез – иначе, как она понимала, ему невозможно было бы противиться. И в этом таилась опасность. Даже когда он говорил чушь, ей хотелось ему верить…
– Я рада, что вы так хорошо меня понимаете, – произнесла она, аккуратно сложив руки на коленях.
Давенпорт взялся за вожжи и обернулся к ней, голос его был низким и скрежещущим:
– До тех пор, пока вы понимаете меня, моя дорогая. Я твердо намерен вами обладать – обладать во всех отношениях, в каких мужчина может обладать женщиной, и многих других, до которых даже мое богатое воображение пока не дошло. Я предупреждаю вас заранее, поскольку, когда речь идет о моих намерениях, я никогда не лгу, не прибегаю к лести и не связываю себя никакими обязательствами, с кем бы то ни было.
Хилари посмотрела в его вдруг ставшее серьезным лицо, и сердце ее отчаянно забилось. От каждого его слова по ее телу пробегали струйки жара, накапливавшиеся в нижней части живота. Он пробудил в ней ранее неведомые ощущения. Желание. Тоску. Потребность. Он прямо заявил ей, что намеревался воспользоваться ее телом, но физическая близость не предполагает с его стороны никакой эмоциональной привязанности – и, само собой, никакого брака. Все его легкомысленное обаяние, к которому она уже успела привыкнуть, исчезло. Но она не испытывала страха. Во всяком случае, перед ним, Давенпортом. В минуту внезапного озарения Хилари сообразила, что он пытался установить между ними эмоциональную дистанцию, одновременно все ближе подбираясь к ней физически.
Неужели она, Хилари Девер, способна была разрушить эмоциональное благополучие скандально известного графа Давенпорта? Неужели она обладала властью достаточной, чтобы повлиять на него или предъявить права на его привязанность?
Тут словно что-то прозвенело на самом краешке ее сознания – нечто, вернувшее ей уверенность в себе ровно настолько, чтобы ответить:
– Знаете поговорку, милорд? «Не сотрясай зря воздух». Что означает – не трать время на слова. Либо делай, либо нет.
В его темных глазах появился интерес. Затем он тихо осведомился:
– Это приглашение?
– Да, – ответила Хилари. – Приглашение перестать говорить глупости. А теперь, – добавила она, стараясь не возгордиться при виде изумления, сменившего на его лице интерес, – расскажите мне, что вы придумали, чтобы объяснить это безрассудное путешествие вашим родным?
Глава 9
Прошло несколько мгновений, прежде чем Давенпорт смог собраться с духом и ответить ей. И как только настрой их беседы мог в мгновение ока измениться от плотской страсти до холодной, отрывистой практичности?
Один короткий укор с ее стороны, и он уже чувствовал себя как школьник, получающий выговор от своей гувернантки за то, что дергал сестру за волосы. Не то чтобы ему когда-либо случалось дергать за волосы Сесили, но…
Лишь после довольно неловкой паузы ему удалось обрести прежний апломб.
– О, это просто, – ответил он. – Я просто скажу леди Трегарт правду.
– Что? – Лицо Хилари сделалось белым, как ночная рубашка девственницы.
– Почему бы и нет? – Давенпорт сдержал довольную ухмылку. – Розамунда уже хорошо знакома с нравами семейства Деверов. Она все поймет, более того, отнесется к вам с сочувствием.
Хилари, моргнув, воззрилась на него.
– Вижу, что от вас мне помощи не дождаться. Мне самой придется состряпать какую-нибудь историю.
Давенпорт пожал плечами:
– Как вам будет угодно.
Он так увлекся разговором, что на какое-то мгновение забыл о необходимости следить за братьями Хилари. До сих пор он никого из них не заметил, но это ничего не значило. К этому моменту Том и Бенедикт уже должны были догадаться, куда они направляются. Из осторожности он не стал ехать по главной дороге, предпочитая добираться до Лондона окольными путями. Так ее братьям будет труднее напасть на их след, да и его «тени», возможно, это тоже доставит неудобства. Если им повезет, то их преследователи запутаются и отправятся искать их в другую сторону, поняв, что Давенпорт поехал не тем путем, каким предполагалось.
Он не сводил настороженного взгляда с темных, как уголь, облаков, скопившихся на горизонте. Ветер постепенно усиливался, и он был почти уверен, что они не успеют добраться до Лондона, прежде чем разверзнутся небеса.
Свежий ветерок становился влажным. Давенпорт остановил лошадь и передал вожжи Хилари, чтобы натянуть складной верх двуколки. Разумеется, такое укрытие вряд ли могло защитить их от грозы и шквала, но больше он ничего сделать не мог. Жаль, что ему не пришло на ум прихватить с собой коврик из сломанного экипажа, прежде чем его покинуть. Затем он снова забрался в двуколку.
– Боюсь, что мы промокнем насквозь, – произнес он весело, и у него действительно имелся повод для веселья. Им придется остановиться где-нибудь на ночь, а это могло привести к интересному повороту событий.
Хилари передала ему вожжи, в тревоге кусая свою злосчастную губу.
– Мы должны к вечеру добраться до Лондона. Меня не волнует, даже если мы оба вымокнем до нитки. Этим вечером мы будем в Лондоне.
Она оказалась на редкость решительным юным созданием. Давенпорт невольно восхищался ее силой духа. Но когда ветер стал еще холоднее, а его панталоны промокли от дождя, ему все меньше нравился ее упорный отказ подумать об удобствах сухой спальни и огня, пылающего в камине.
Не говоря уже о крупном мужском теле между простынями, чтобы согреть ее продрогшую плоть.
Сама мысль об этом наполняла его мукой. Похоже, ему было суждено, оставаясь промокшим и замерзшим извне, пылать страстью к этой женщине изнутри.
Два дня. Они знали друг друга всего два дня, и вместе с тем он чувствовал себя так, словно страдал от злосчастного влечения к ней по меньшей мере месяц.
Надо отдать ей должное – она не жаловалась. На ее прелестном личике застыло выражение мрачной решимости противостоять любой стихии. Рот, похожий на спелый персик, был упрямо сжат. Поля ее шляпы поникли, пелисс постепенно становился мокрым. Они больше не разговаривали, так как все равно не смогли бы услышать друг друга сквозь рев ветра.