Я приведу — в кратком извлечении — биографию лишь одного комкора. Приведу её и потому, что его судьба всегда интересовала меня особо, и потому, что он носил самое русское имя Иван и звучную русскую фамилию, и потому, что он с первого дня войны воевал просто блестяще и стал первым командиром 1-й гвардейской стрелковой дивизии, преобразованной из той 100-й стрелковой дивизии, с которой Иван Никитич Руссиянов начал войну 22 июня 1941 года в Белоруссии.
А приведу я сведения о генерал-лейтенанте Руссияно-ве не по справочнику «Комкоры», а по его автобиографии от 18 августа 1947 года, опубликованной в № 12 «Военно-исторического журнала» за 1991 год (стр. 28–30):
«Родился 28 августа по старому стилю 1890 года в деревне Щуплы Кощинской волости Смоленского уезда, ныне колхоз «Победа» Смоленского района Смоленской области.
Самостоятельно начал жить и работать с 1916 года. С 1916 года работал поденным рабочим на Смоленском железнодорожном узле и Смоленском городском трамвае. <…>
До 1916 года проживал и работал вместе с отцом в деревне. Зимой учился, летом, кроме помощи отцу, нанимался поденщиком и подпаском скота на селе. Учился в Хленовском земском училище с 7 — 11 лет и с 11–16 лет в Кощинском 2-классном училище, успешно окончил их.
Кандидатом в члены ВКП(б) поступил в 1921 году, принят парторганизацией 3-й пехотной Западной школы комсостава и Смоленским городским Комитетом ВКП(б)… <…>
В Советскую Армию вступил по призыву в ноябре 1919 года… Участвовал в гражданской войне. <…> В ноябре 1921 года по окончании гражданской войны… добровольно поступил курсантом 3-й пехотной школы комсостава… В 1924 году по окончании школы был назначен командиром взвода 9-й стрелковой роты 81-го стрелкового полка 27-й Омской стрелковой дивизии…»
И началась у Ивана Руссиянова долгая армейская судьба: командир и политрук роты, замкомбат, комбат, слушатель Стрелково-тактических курсов усовершенствования комсостава «Выстрел» им. Коминтерна в 1931–1932 годах, командир полка, и так далее — до августа 1940 года, когда он с должности командира 52-й стрелковой дивизии был переведён на ту же должность в 100-ю ордена Ленина стрелковую дивизию, которой командовал до сентября 1941 года как 100-й, а с сентября 1941 по ноябрь 1942 года — как 1-й гвардейской.
Причём в 1940 году командир 100-й СД Руссиянов был временно откомандирован на учёбу на КУВНАС (Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава) при Академии Генштаба, а с мая 1941 года вернулся в родную дивизию.
С ноября 1942 года по июнь 1946 года Руссиянов непрерывно командовал 1-м гвардейским механизированным Венским орденов Ленина и Кутузова корпусом.
«Всех операций я перечислить не могу, — писал в автобиографии И.Н. Руссиянов, — так как 100-я стрелковая дивизия, а затем 1-я гвардейская и 1 ГМК — были соединениями Резерва Ставки Верховного Главнокомандования и в зависимости от положения на фронтах они применялись. Наиболее характерными [были]:
1. Минская оборонительная операция первых дней войны 1941 года.
СД действовала самостоятельно в составе БВО. Опыт:
а) упорство в обороне стрелковых частей с крупными танкомеханизированными войсками немецко-гитлеровской армии;
б) маневр на флангах;
в) принятие для борьбы с вражескими танками фляжек-бутылок с ГСМ, благодаря чему было уничтожено около 300 танков и бронеединиц противника;
г) планомерность отхода, бой в окружении и борьба с авиадесантами противника.
2. Ельнинская оборонительно-наступательная операция 1941 года в составе Западного фронта — 24-я армия.
Опыт:
а) упорство в обороне;
б) взаимодействие как внутри, так и с соседями;
в) использование гвардейских минометов — PC;
г) организация контрнаступления и преследование противника.
3. Елецко-Ливенская операция 1942 года на Брянском фронте…»
И так — до последней Венской операции 1945 года с её опытом стремительности, боёв в городе, форсирования реки и канала Дунай, ночными боями и маневром мехкорпуса в ограниченное время…
С 1953 года — Руссиянов, награждённый за войну тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденами Кутузова 1-й степени и Суворова 2-й степени, ушёл в отставку.
21 февраля 1978 года ему — за личное мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Великой Отечественной войны — было присвоено звание Героя Советского Союза. Умер он 21 марта 1984 года и похоронен в Москве.
Маршал Жуков в своих мемуарах написал о Руссиянове так:
«100-й ордена Ленина дивизией командовал генерал-майор И.Н. Руссиянов. В бытность мою командиром 4-й кавалерийской дивизии в городе Слуцке он блестяще командовал стрелковым полком 4-й стрелковой дивизии имени Германского пролетариата. На всех полевых учениях и маневрах полк И.Н. Руссиянова был образцовым по тактике, дисциплине и порядку. Теперь эти соединения героически сражались на подступах к Минску с частями 3-й танковой группы противника, нанося ей большие потери».
Судьба Ивана Никитича Руссиянова при всём её несомненном блеске, талантливости и самобытности всё же для его времени и для высших командиров РККА образца 1941 года достаточно типична. Это было поколение, ставшее плотью от плоти Советской власти, ею воспитанное, образованное и поднятое на командные высоты.
Не импульсивный Тухачевский, не самоуверенные Уборевич и Якир, а советская эпоха воспитала Руссиянова и его боевых товарищей как личностей и военачальников.
Они эту эпоху и созданную ею Россию и отстояли.
Тогда — в Великой Отечественной войне советского народа против немецко-фашистских захватчиков.
Миф пятый СТАЛИН БЫЛ ВО ВСЁМ МУДР И ПРОЗОРЛИВ, ЗАБЛАГОВРЕМЕННО ВЫСТРОИЛ ПЛАН ВОЙНЫ, ЗАРАНЕЕ СОЗДАЛ ЗАВЕДОМО ПРОИГРЫШНУЮ ДЛЯ ГИТЛЕРА СИТУАЦИЮ И СПОКОЙНО РУКОВОДИЛ ВОЙНОЙ
Этот миф, как и следующий за ним миф шестой, можно аттестовать не как злобные, а как «наивно-дубовые», пытающиеся изобразить Сталина чуть ли не ангелом без крыльев, а то и кем-то вроде всеведущего Господа Бога.
Сталкиваясь с подобной «защитой» Сталина, я невольно вспоминаю знаменитую ещё со времён Древнего Рима крылатую фразу: «Избавьте меня, боги, от друзей, а от врагов я и сам избавлюсь»…
Да, если не считать Ленина, Сталин оказал почти уникальное по глубине и созидательной силе воздействие на ход мировой истории. Одна из современных книг о Сталине удачно названа «Самый человечный человек»… Это было сказано о Ленине, но без натяжек применимо и к Сталину, которого по итогам его деятельности можно оценивать как величайшего практического гуманиста в мировой истории.
Сталин также — один из наиболее самобытных и, так сказать, «результативных» политиков всех времён и всех народов. Однако Сталин был человеком, а не богом, и поэтому он не так уж редко ошибался, вплоть до совершения им своей главной и фатальной ошибки — отказа от личной встречи с Гитлером и попытки образования устойчивого антианглосаксонского блока.
Я знаю, что в известных «Застольных беседах Гитлера» — изданных впервые в 1951 году записях Генри Пикером интимных бесед Гитлера с ближайшим служебным окружением в своей ставке — в записи от 18 мая 1942 года можно прочесть:
«Он (Гитлер. — С.К.) рад, что удалось вплоть до самого начала войны водить Советы за нос и постоянно договариваться с ними о разделе сфер интересов…»
Но дело даже не в том, что записи Пикера не всегда аутентичны — в данном конкретном случае я Пикеру верю, Гитлер нечто подобное наверняка говорил. Но это было сказано в эйфории побед, уже отравленных горечью первых поражений, к тому же тут явно не обошлось без синдрома «а виноград-то зелен». В реальном же масштабе времени, в 1939–1940 годах, Гитлер вполне мог пойти на искреннее партнёрство Рейха и России, и то, что он говорил Молотову в Берлине, отнюдь не было лишь блефом и игрой. Сталин, увы, в искренность позиции фюрера не поверил.
Впрочем, на сей счёт высказывались и иные мнения, упрекавшие Сталина, напротив, в излишнем легковерии.
Например:
«Заключив с гитлеровским правительством пакт о ненападении, СТАЛИН, МОЛОТОВ и другие члены Политбюро не сумели глубоко разобраться в классовой сущности германского фашизма, его иезуитской политике для достижения своих целей, ради которых ГИТЛЕР шёл на коварство, ложь и любую подлость, лишь бы пробить себе дорогу к мировому господству».
Какому же гениальному политику, социальному мыслителю и знатоку классового анализа принадлежит такая нелицеприятная оценка «недальновидности» Сталина? Ведь чтобы так жёстко судить выдающегося марксиста Сталина, надо быть по крайней мере Фридрихом Энгельсом, если не самим Карлом Марксом!
Какому же гениальному политику, социальному мыслителю и знатоку классового анализа принадлежит такая нелицеприятная оценка «недальновидности» Сталина? Ведь чтобы так жёстко судить выдающегося марксиста Сталина, надо быть по крайней мере Фридрихом Энгельсом, если не самим Карлом Марксом!
Однако выше я процитировал письмо, написанное 2 марта 1964 года (ещё при Хрущёве) писателю В.Д. Соколову… Маршалом Советского Союза Георгием Константиновичем Жуковым.
Так что, выходит, прав маршал? Вот и Генри Пикер подтверждает, что Гитлер всего лишь водил Сталина за нос, а Сталин, следовательно, этот нос Гитлеру охотно подставлял?
Но так ли это?
Конечно, нет! Скорее, Сталина можно упрекнуть, как я уже не раз говорил, в обратном — в фатально излишней подозрительности по отношению к Гитлеру. Причём не забудем — «ловкач» Гитлер к началу мая 1945 года превратился в чёрный, обгоревший труп, а «простофиля» Сталин к тому времени примерял новый белоснежный мундир Генералиссимуса Советского Союза, в котором он появился летом 1945 года на Потсдамской конференции.
Но перед войной Сталин не предполагал, да и не мог предполагать многого из того, с чем ему пришлось столкнуться после 22 июня 1941 года. Он ведь был человеком, а не богом. Да, к тому же ещё и — каждый ведь судит по себе — человеком, предполагавшим во всех своих ближайших сотрудниках не только работников, проникнутых чувством высочайшей ответственности за порученное дело, но и соратников по духу. Однако было ли так на деле — если иметь в виду очень и очень многих из тех, кто находился в предвоеннном СССР на командных высотах?
В том же выше цитированном письме, в котором маршал Жуков отвечал на ряд вопросов Соколова, он писал:
«Ставка Главного командования была создана 23 июня 1941 г…
10 июля по решению ГО КО (образованного 30 июня) были созданы главные командования северо-западного, западного и юго-западного направлений.
10 июля (тем же решением) Ставка ГК была преобразована в Ставку ВГК. Верховным Главнокомандующим, Наркомом обороны, Председателем ГОКО (Государственного Комитета Обороны. — С.К.) стал СТАЛИН».
И далее:
«Вы, видимо, уже обратили внимание на неодновременное образование всех высших государственных и стратегических органов по руководству войной и жизнедеятельностью страны во время войны.
Это произошло потому, что в предвоенный период эти вопросы не были решены Правительством и Политбюро.
Перед войной Нарком Обороны (то есть Тимошенко. — С. К.) и Генштаб (то есть Жуков. — С.К.) неоднократно просили СТАЛИНА, МОЛОТОВА и ВОРОШИЛОВА рассмотреть проекты документов по организации Верховного командования, а также вопросы строительства командных пунктов Верховного командования и организации управления фронтами и внутренними округами, но нам каждый раз говорили: «подождать с этими вопросами», а К.Е. ВОРОШИЛОВ был вообще противник каких-бы (так в тексте. — С. К.) то ни было планов войны, опасаясь того, что они могут стать известными разведке противника, и в этой нелепости его нельзя было переубедить…»
Вначале — относительно «нелепости»…
Нас уверяют, что множество-де советских разведчиков заблаговременно предупреждало «тупицу» Сталина о предстоящей войне. Однако это автоматически означает, что о германских и японских планах войны Сталин узнавал именно благодаря той «нелепости», которой опасался «глупец» Ворошилов, но которую напрочь исключал «предусмотрительный» Жуков. Мы, знающие о планах потенциального противника — это, по Жукову, норма. А противник, знающий о наших планах, это, по Жукову, нелепость. Н-ну…
И не против «планов войны» выступал, конечно, Ворошилов, а против сомнительного бумаготворчества насчёт новых схем управления и прочего, включая строительство командных пунктов и т. п. Эта возня действительно могла дать толчок такой утечке информации, которую Гитлер с надеждой ждал всю первую половину 1941 года, и злился, что русские не дают убедительного повода к превентивной войне.
Далее…
Если бы нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, начальники управлений видов и родов войск наркомата обороны, руководство приграничных военных округов с весны 1941 года действительно жили близостью войны — как в этом уверяет Георгий Константинович, — то начало войны было бы совершенно иным!
Мы знаем достаточно, чтобы согласиться с такой констатацией. Можно было и полевые аэродромы замаскировать, и технику рассредоточить, и вопросы связи и снабжения заранее решить, и формирование новых соединений проводить ответственней, и дислокацию войск по плану прикрытия выстроить умнее…
А при этом надо было постоянно контролировать ситуацию на местах в реальном масштабе времени. И не только по донесениям, а обязательно — в режиме оперативной активной обратной связи и лично.
Вот чем надо было заниматься военному ведомству, а не надоедать высшему политическому руководству прожектами перестройки государственного управления на случай войны. Ведь если бы война началась «штатно», то ничего особо перестраивать не пришлось бы! Имелись устоявшиеся органы политического управления: Политбюро, аппарат ЦК, аппарат Верховного Совета; органы хозяйственного управления — Совнарком и Госплан СССР, а также и органы военного управления — НКО, НК ВМФ и Генштаб.
Если бы всё шло «штатно», то и бомбоубежища для столичных штабов не потребовались бы… Думал ли Сталин, что Павлов сдаст Минск через неделю после начала войны!
Создавать чрезвычайные органы управления можно и нужно лишь в чрезвычайных обстоятельствах! И поскольку безответственность, нераспорядительность — при всей внешней загрузке перед войной — аппарата Тимошенко и Жукова и их самих с началом войны создала эти самые чрезвычайные обстоятельства, пришлось создать чрезвычайный орган управления — Государственный Комитет Обороны, который сосредоточил в себе всю полноту управления страной.
Предусмотреть же заранее, что его вроде бы соратники и сотрудники, а также подчинённые этих сотрудников доведут до чрезвычайных мер, Сталин не мог. Он сам был воплощённым долгом и предполагал это в других. Когда в декабре 1944 года генерал де Голль спросил у Сталина — почему он так много работает, Сталин, в соответствии с официальной записью беседы, ответил, что «это, во-первых, дурная русская привычка, а во-вторых, объясняется большим размахом работы и той ответственностью, которая возлагается на него таким размахом работы…».
Увы, у многих сотрудников Сталина по военному и прочим «ведомствам» размах был, а вот ответственность… Что было делать Сталину? Отыскивать новых? Где? Есть то ли апокриф, то ли быль о том, как Сталин в ответ на некое замечание сказал: «Нет у меня других членов Союза советских писателей». Вот так и с военными кадрами — надо было начаться войне с её жёсткими «квалификационными» требованиями, чтобы неизвестные лично Сталину генерал-майоры начали восхождение к маршальским звёздам и местам на проводимых лично Сталиным совещаниях.
Да, перед войной многие работали много — в том числе и Тимошенко с Жуковым. Но в чём же сказались результаты этой работы сразу после 22 июня 1941 года? Результаты работы Сталина к 22 июня 1941 года были налицо: мощный промышленный и оборонный потенциал России, обеспечивающий перспективы своего развития, а также мощная — в принципе — и неплохо оснащённая, с отличными перспективами развития Красная Армия…
Наконец, результатом деятельности большевика Сталина стали не менее тридцати-сорока миллионов новых, преданных России и Советской власти граждан, которые с началом войны быстро и сознательно перешли на военный режим жизни.
А каковы результаты работы НКО и Генштаба? Стоящие крыло к крылу — как на параде — сотни боевых самолётов, разбомблённые на земле в первые же часы войны? Лишённые боевого управления соединения? Отсутствие устойчивой радиосвязи даже в звене «фронт-армия», не говоря уже о звене «корпус—дивизия» и тем более «дивизия — полк»?
Неужели армейское руководство не смогло бы в последние предвоенные годы — если бы сознавало всю важность задачи — обеспечить войска парой тысяч надёжных радиостанций с достаточным радиусом действия? Но это Сталин мог ещё в 1934 году беспокоиться об установке раций на боевые самолёты, а, скажем, Тухачевский даже в 1937 году видел перспективный вариант связи на поле боя в… посыльных собаках.
Подобной, оторванной от реальных нужд дня, «Тухачевской отрыжкой» часть руководства РККА страдала не только в 1941-м, но даже в 1942 году. И с началом войны Сталин неожиданно столкнулся с необходимостью всё более переводить линии и чисто военного управления на себя…