Он был вынужден усмехнуться. — Я даже не припомню случая, когда бы я собрался лизнуть языком горло женщины, которая меня старше.
— А, Рафферти, это мило, — ухмыляясь, она отрезала толстые ломти хлеба. — Ты все такой же.
— Просто будь с ним поосторожнее, вот и все.
— Я использую его как модель, а не в качестве сто первого развлечения.
— Хорошо. — Он подошел к ней и взяв ее за плечо, повернул лицом к себе, — потому что я решил, что единственный могу коснуться языком твоего горла.
— Боже, да ты романтик.
— Хочешь романтики — положи нож. — Когда она лишь рассмеялась, он взял и отложил его сам. Медленно, глядя ей в глаза, он провел пальцами сквозь ее волосы. — Я хочу тебя. Мне кажется, тебе это надо знать.
— Я думаю, я уже поняла это. — Она попыталась не менять интонации, но все равно звучало сбивчиво. — Слушай, Кэм, у меня плохая репутация. Я… — ее голос стих, когда он наклонил свою голову и коснулся открытым ртом ее горла. Искорки льда и огня пробежали по ее спине. — Я не хочу делать новых ошибок. — Она закрыла со стоном глаза, когда он захватил зубами мочку ее уха. — Я действительно плохо разбираюсь в своих чувствах. Мой психолог говорит… о, Боже. — Его пальцы медленно, едва заметно ласкали ее соски.
— Он очень мудро говорит, — пробурчал Кэм, лениво облизывая и покусывая ее скулу.
— Нет… он говорит, что я очень говорлива и… саркастична, защищая себя, и открываюсь только, когда работаю. Вот почему у меня не вышло замужество и отношения, которые… Боже, ты знаешь, что со мной происходит внутри из-за тебя?
Он чувствовал, что происходит с ним, когда он обхватил ее маленькие, твердые груди руками и стал покрывать поцелуями ее лицо. — Ты еще долго собираешься разглагольствовать?
— Мне кажется, уже кончила. — Ее руки оказались на его бедрах, пальцы впились в них. — Ради бога, поцелуй меня.
— Я думал, ты никогда не попросишь. Их губы слились в поцелуе. Он ожидал толчка, страстно желал его. Он позволил своему телу впитать это сотрясение, и затем с силой вжался в нее.
Ее губы жадно раскрылись, приглашая его, так, что она оцарапала зубами его язык, а затем успокоила поцелуем. Его низкий стон одобрения задрожал в ней. Он был на вкус темный, опасный, и картина дикого, безудержного секса закружила ей голову.
«Долго, слишком долго, — подумала она, — она не чувствовала на себе мужских рук, долго не ощущала животной тяги к партнеру». Но это было больше, чем просто тяга много больше, и она была напугана. Она чувствовала потребность не только в горячем, сумасшедшем сексе, который, она знала, может сейчас начаться. Она знала, что если забудется, то окажется влюбленной.
— Кэм…
— Не сейчас, — он обхватил ее лицо руками, потрясенный тем, что она делала с ним. С его телом, разумом, душой. Он уставился на нее, ища причин, ответа. Затем со вздохом поцеловал ее в рот. Когда он понял, что переходит границу, то ослабил свое объятье и прижался к ее лбу.
— Я думаю, нам надо радоваться, что этого не случилось десять лет назад.
— Я думаю — да, — сказала она, с долгим вдохом. — Кэм, мне нужно подумать обо всем.
Он кивнул и отступил на шаг. — Я не дам тебе много времени.
Она провела рукой по волосам. — Я не шутила об ошибках. Я допустила их слишком много.
— Думаю, мы оба совершили много ошибок. — Он откинул ее прядь за ухо. — И хотя я не думаю, что это ошибка, но ты допускаешь сейчас оплошность.
— Ты упустил меня.
— Вода совсем выкипела.
Она обернулась, увидела, как пузыри воды вырываются наружу и шипят на горелке. — О, черт.
Бад совершал обычный объезд каменоломни, налегая на хрустящий картофель во время езды. Хоть пытался забыть то, что он видел сегодня, его мозг упрямо возвращал эту картину, выставляя искалеченное тело Биффа перед глазами, как на персональном проекторе. Ему было очень стыдно, что его там вырвало, хотя Кэм шуметь по этому поводу не стал.
Бад твердо верил, что настоящий полицейский — даже если он помощник шерифа в маленьком городке — должен иметь стальную волю, стальную прямоту и стальной желудок. По третьему пункту он сегодня полностью провалился.
Новость о смерти Биффа облетела город. Элис остановила его на улице, очень милая в своей розовой спецодежде, пахнущая сиренью. Это заставило его почувствовать себя значительной личностью и с непроницаемым лицом процитировать официальное заключение.
— Тело Биффа Стоуки было найдено на ручье Госсард, у дороги Госсард Крик. Причина смерти пока выясняется.
Она казалась впечатленной этими словами, подумал Бад теперь, а тогда он едва набрался мужества пригласить ее в кино. Но прежде чем он успел, она поспешила прочь, сказав, что опаздывает на свою смену.
«В следующий раз», — пообещал он себе и захрустел картофелем. На самом деле, закончив патруль, он может зайти к «Марте» на чашечку кофе с пирогом. Затем можно предложить проводить Элис домой, его рука заскользит по ее плечу, и он упомянет, как бы между прочим, что сейчас крутят новый фильм со Сталлоне.
Чем больше он об этом думал, тем больше ему нравилась эта мысль, и поэтому он поехал на пять миль быстрее. Спускаясь по Куарри Роуд, он даже стал постукивать ногой по полу, думая о том, как здорово рядом с Элис в темном кинотеатре наблюдать за Сталлоне, который укладывает всех негодяев.
После поворота его внимание привлек сверкнувший металл. Он замедлился, щурясь на лучи заходящего солнца. «Без сомнения, это был бампер автомобиля», — подумал он с отвращением. Проклятые дети, даже не дождались ночи.
Он заехал на обочину и вышел. Ничто не смущало его больше, чем заглядывать в окна припаркованных машин и советовать любовникам уезжать подальше.
Только на прошлой неделе он видел Марси Глэдхилл без кофточки. Хотя он быстро отвернул взгляд, но все равно потом с трудом смирился с фактом, что видел грудки старшей девчонки Лесса Глэдхилла. И они были громадные. Он представил себе, что еще тяжелеее будет с Лессом, если до того дойдет слух об этом.
Смирившись, он пересек обочину и зашел в кусты. Это был не первый раз, когда он ловил ребят, загнавших машину в кусты, чтобы исполнить танго на заднем сиденье, но в первый раз он ловил кого-то в кадиллаке. Покачав головой, он шагнул еще и обмер.
И не просто в кадиллаке. В кадиллаке Биффа Стоуки. Не было никого в городе, кто не узнал бы блестящей черной машины с телесно-красной обшивкой сидений. Он подошел ближе, под ногами захрустели веточки и кусты.
Его наполовину загнали в заросли дикой ежевики, и колючки оставили тонкие царапины на блестящей черной поверхности.
«Да, Бифф бы дерьмом изошел», — подумал Бад и поежился, вспомнив, что случилось с Биффом.
Он попытался не сликом думать об этом и некоторое время бранясь выдергивал колючки из брюк. В последний момент он сообразил, что открывать дверь надо носовым платком.
Стереосистема, с проигрывателем компакт-дисков, которой Бифф все время хвалился, исчезла. Отлично, мастерски вытащили, заметил Бад. Бардачок был открыт и пуст. Почти все знали, что там Бифф хранил свой пистолет сорок пятого калибра. Ключи от «Кадди» валялись на сиденье. Он решил не трогать их.
Он снова закрыл дверь. Он был чертовски горд собой, только несколько часов назад обнаружили тело, а он уже нашел первый ключ. Прыгающей походкой он отправился к патрульной машине, чтобы сообщить обо всем по радио.
ГЛАВА 10
Клер не поняла, что ее разбудило. Перед ее глазами не мерцало воспоминание сна, это также не было похоже на приступ страха после ночного кошмара. И тем не менее она очнулась от сна в кромешной темноте, каждый мускул ее тела был напряжен. В тишине она слышала лишь гулкие удары собственного сердца.
Она медленно расстегнула спальный мешок. Несмотря на то, что в нем было тепло как в коконе, ее ноги были холодны как лед. Дрожа, она потянулась за теплыми штанами, которые сняла перед тем как забраться в спальный мешок.
Она ощутила, что челюсти ее плотно сжаты, а голова склонена на бок. Она прислушивалась. К чему она прислушивалась? Она родилась в этом доме и успела свыкнуться с раздававшимся в нем по ночам стонами и шорохами, ей не надо было подпрыгивать при малейшем скрипе. Но по коже все еще бегали мурашки, мускулы были напряжены, она ловила каждый звук.
В беспокойстве она вышла в коридор и внимательно оглядела темное помещение. Там было пусто. Ну конечно, там было пусто. Но перед тем как стряхнуть леденящее напряжение с рук ей пришлось включить свет.
Свет, наполнивший комнату позади нее, лишь укрепил ощущение одиночества и того, что она проснулась посреди ночи.
— Мне нужна настоящая кровать. — Она говорила вслух, чтобы успокоить себя звуком собственного голоса. Выйдя в коридор, она потерла грудную клетку, как бы стараясь успокоить отчаянно бившееся сердце.
«Выпить чашку чая», — решила она. Ей надо спуститься вниз и налить себе чаю, затем свернуться калачиком на диване. Ей наверное спалось бы лучше, если бы она сделала вид, что решила просто вздремнуть.
Ей надо будет также включить отопление, о чем она забыла перед сном. Ночи весною прохладные. Вот поэтому ее и трясло от холода. «Отопление, радио, и побольше света», — подумала она. Тогда она заснет мертвым сном.
На верху лестницы она остановилась. Обернувшись, она уставилась на узкие ступеньки, ведущие на чердак. Четырнадцать потертых досок устилали путь к запертой деревянной двери. Это короткое расстояние, но ей еще предстоит его преодолеть. И все же она думала об этом с того момента, как вновь переступила порог дома.
«Нет, — отметила Клер, — она стала думать об этом задолго до того как вернуться в Эммитсборо, в дом, где прошло ее детство».
Возвращаясь в комнату за ключами, она двигалась скованно и осторожно, будто хватила лишнего. Ключи дребезжали в ее нетвердой руке, пока она поднималась по лестнице, гдядя на дверь наверху.
Эрни наблюдал за ней из темнени первого этажа. Сердце ударами молота отражалось в ребрах его тощей груди. Она спускалась к нему. Шла к нему. Его губы скривились, когда она повернула назад, потом появилась вновь, чтобы пойти на чердак.
Она хотела его. Она хотела, чтобы он следовал за ней в ту комнату, где произошла страшная смерть. Комнату полную секретов и теней. Его ладонь оставила полосу пота на перилах, когда он медленно стал подниматься.
В животе ее раздавалась острая и колющая боль, как если бы туда воткнули сосульку. Она усиливалась с каждым шагом. Воздух со свистом вырывался у нее из легких, когда она достигла двери. Ключи плясали в ее руке, так что ей пришлось опереться рукою о стену для равновесия, когда она вставляла ключ в замочную скважину.
— Тебе надо посмотреть правде в глаза. Клер, — сказал бы доктор Яновский. — Тебе надо воспринимать собственные чувства такими, какие они есть. В жизни часто бывает больно, а смерть — это частица жизни. — Да иди ты — прошептала она. — Что он мог знать о боли?
Скрип металлических петель сопровождал открывшуюся дверь. Из комнаты повеяло запахом пыли, холодом и застоявшимся воздухом. У нее защипало глаза. Она надеялась, не смотря ни на что, обнаружить едва заметное напоминание об отце. Призрачный аромат «Инглиш Ледер», которым он опрыскивался каждое утро, сладкое дуновение страстно любимых им вишневых конфет. Пусть даже горячее дыхание виски. Все поглотило время. Ничего кроме пыли не осталось. Это была самая страшная правда. Она включила свет.
В центре комната была пуста, пол ровно покрывал толстый слой серой пудры времени. Клер знала, что мать продала мебель из кабинета много лет тому назад. И правильно поступила. Но Клер хотелось, как же ей хотелось, провести рукой по исцарапанной поверхности отцовского стола или посидеть на потертом, скрипучем стуле.
Вдоль стены стояли ящики, аккуратно обклеенные упаковочной лентой. Еще больше пыли, накопившейся за прошедшие годы, мягко пристало к холодным голым ступням Клер, когда она направилась к ящикам. Используя, все еще зажатые в руке ключи, Клер прорезала пленку и отогнула край.
Там был ее отец.
С наполовину радостным, наполовину грустным звуком она просунула руку в ящик и достала оттуда рубашку садовника. Она была постирана и аккуратно сложена, но пятна земли и травы остались. Она видела его, поблекшая хлопчатая ткань свободно болталась на тощем теле, пока он насвистывал сквозь зубы и ухаживал за цветами.
— Ты только взгляни на эти дельфиний, Клер. — Он улыбался и проводил костлявыми, перепачканными землею пальцами по темно-голубым цветкам с такой нежностью, словно он держал новорожденного. — Они вырастут даже больше, чем в прошлом году. Это тебе не куриная слепота по краям сада.
Она зарылась лицом в рубашку, делая глубоких вдох за вдохом. Она так отчетливо чувствовала его запах, как будто сидела с ним рядом. — Почему ты покинул меня так? — Раскачиваясь из стороны в сторону, она с силой прижала ткань с его запахом к коже, как если бы старалась вобрать в себя все, что от него осталось. Ее охватила ярость, горячие кольца которой сжимались вокруг уходившей печали. — Ты не имел права уйти от меня, когда я в тебе так сильно нуждалась. Черт бы тебя побрал, ты мне был нужен тогда. Папочка. О, папочка, почему?
Она опустилась на пол, и слезы хлынули из ее глаз. Эрни наблюдал за ней. Его тело было исполнено предчувствия и силы. Но вдруг темный восторг растворился, и на него накатила нежданная, нежеланная волна стыда. Он почувствовал, как стыд обжигает его лицо и шею, когда ее глубокие, надрывные стоны наполнили комнату. Он стал крадучись уходить, а тоскливые звуки преследовали его, пока он не перешел на бег.
Доктор Лумис сидел на стуле перед рабочим столом Кэма, аккуратно сложив руки на портфеле и сдвинув полированные ботинки.
Кэм задумался, мог ли следователь щелкнуть каблуками и смыться в Канзас или куда-нибудь еще, откуда он был родом.
— Так вот, я узнал, что покойный был вашим отцом…
— Отчимом, — поправил Кэм.
— Да. — Лумис прочистил горло. — Когда я выяснил, что он был вашим отчимом, я решил, что будет лучше, если я лично вам представлю свой отчет.
— Большое спасибо. — Кэм стал дальше читать отчет о вскрытии, одно слово мрачнее другого. — Это подтверждает версию об убийстве.
— Нет сомнений в том, что его убили. — Лумис поднял, затем снова опустил пальцы. — Вскрытие подтвердило мою первоначальную версию. Покойного забили до смерти. По обнаруженным нами осколкам костей и кусочкам дерева, я могу предположить, что использовались по меньшей мере две биты. Одна изготовленная из сосны, а другая — из эбенового дерева.
— Это означает, что в убийстве участвовали по меньшей мере двое.
— Возможно. Можно посмотреть? — Лумис взял фотографии, сделанные Кэмом на месте происшествия. Аккуратно сложив их вместе, он стал показывать их, словно это были семейные фото. — Видите след от удара под основание черепа? Это единственная рана с обратной стороны тела. Судя по оттенку кровоподтека ее нанесли до убийства. Это могло быть сделано для того, чтобы лишить жертву сознания. Теперь обратите внимание на запястья и лодыжки.
— Кто-то оглушил его ударом биты сзади. Затем его связали. — Кэм взял пачку сигарет. — До последнего мгновения он лежал плоско на спине.
— Именно так. — Довольный, Лумис почти улыбнулся. — Глубина ран и количество в них волосков ткани свидетельствует о том, что он отчаянно сопротивлялся.
— Вы согласны с тем, что его убили не там где мы его обнаружили?
— Совершенно определенно, согласен.
Кэм выпустил длинную струю дыма. — Мы обнаружили его машину. Оттуда исчез магнитофон, а вместе с ним пистолет и ящик пива из багажника. — Внимательно изучая Лумиса, он постучал сигаретой о пепельницу. — Людей убивали и не за такое.
— Действительно, убивали.
— Сколько подобных убийств проходит через вашу контору за год?
Лумис немного помедлил. — За восемь лет работы в этом графстве мне никогда не доводилось осматривать столь зверски избитое тело.
Кэм кивнул. Именно этого он и ожидал. — Я не думаю, что Биффа Стоуки убили ради магнитофона и ящика пива «Бадвайзер».
Лумис снова сложил руки. — Я патологоанатом, шериф. И в этом смысле я детектив. Я могу указать вам причину смерти, приблизительное время смерти. Я могу определить, что жертва съела в последний раз и были ли сексуальные отношения с женщиной. Но мотив я определить не могу.
Кивнув, Кэм затушил сигарету. — Большое спасибо, что вы пришли с докладом только ко мне, к тому же так быстро.
— Не за что. — Лумис поднялся. — Тело было передано ближайшему родственнику. — Заметив выражение лица Кэма, Лумис почувствовал слабую симпатию. Слух быстро дошел до него. — Ваша мать заказала церемонию в похоронном бюро Гриффитса в Эммитсборо.
— Ясно. — «Она ни разу не попросила его о помощи, — подумал Кэм, — и твердо отказывалась от всех его попыток предложить свои услуги». Подавив боль, он подал руку. — Благодарю вас, доктор Лумис.
Когда следователь ушел, Кэм запер отчеты и фотографии в ящик стола. Он вышел на улицу и, поразмышляв секунду, решил не брать машину. Похоронное бюро было всего лишь в нескольких кварталах. Ему надо было пройтись.
Люди встречали его кивками и приветствиями. Даже не прислушиваясь, он знал, что отойдя на достаточное расстояние, они начинали шептаться и бубнить. Биффа Стоуки забили до смерти. В таком городке невозможно было держать в секрете столь выдающееся происшествие. Также не было секретом и то, что приемный сын Стоуки и городской шериф Кэмерон Рафферти был злейшим врагом покойного.
Слегка усмехнувшись, Кэм свернул с Мэин на Сансет. Когда офицер, проводящий расследование, и главный подозреваемый — одно лицо, то это само по себе примечательно и особенно потому, что офицерский чин представляет единственное алиби подозреваемого. Он прекрасно знал, что в ночь убийства Биффа он неторопливо потягивал пиво и читал роман Кунца. Будучи свидетелем собственных действий он мог бы исключить себя из списка подозреваемых. Но повод для городских сплетен был.