— Надо думать. — Сам он слишком долго был связанным, чтобы это понять. Он посчитал, что очень хитро и как бы между прочим приблизился к главной цели своего посещения. — А занятно, что ты снова здесь. Я вспоминаю, как первый раз пригласил тебя на свидание. Тогда был карнавал, верно?
Глаза ее потускнели, щеки покрылись бледностью. — Да, карнавал.
— Это было… — Он оборвал себя на полуслове, как будто только что вспомнил. — Боже мой, Клер, — он заморгал, и в его глазах сквозила искренность. — Прости, ради всего святого. Не могу понять, как это я мог забыть.
— Все в порядке. — Она с трудом выдавила улыбку. — Это было так давно.
— Да, давным-давно, — Он неловко дотронулся до ее руки. — Должно быть, тяжело, когда люди напоминают тебе об этом.
Ей и не требовалось никаких напоминаний, но она тем не менее нетерпеливо дернула плечами. — Не беспокойся об этом. Меня бы здесь не было, если бы я не могла с этим справиться.
— Да, конечно, но… — начал он снова. — Конечно, у тебя полно дел. Твои статуи. — Он хитровато подмигнул ей. — И шериф.
— Слухами земля полнится, — сухо сказала она.
— Вот именно. Надо думать, у вас двоих все идет отлично.
— Надо думать. — Ее позабавило то, что он то и дело бросал взгляд на стоящую в гараже скульптуру, названную ею «Зверь, который внутри». — Может, Бонни Сью хочет поставить это рядом со своим осликом.
Боб покраснел и убрал ногу с подножки грузовика. — Не думаю, что это в ее вкусе. Не могу сказать, что разбираюсь в искусстве, но…
— Но ты точно знаешь, что тебе не нравится, — закончила она его мысль. — Ничего страшного, если эта скульптура тебе не нравится. Боб. Я и сама не уверена, нравится ли она мне.
Нет, скульптура ему совершенно не нравилась, потому что все в ней было слишком хорошо знакомо. — Почему вдруг ты сделала такую вещь?
Она обернулась, посмотрела. — Не могу сказать точно. Пожалуй, она мне просто является. Во сне, — добавила она едва слышно и потерла почему-то вдруг замерзшие руки.
Глаза его сузились, взгляд заострился, но когда она снова повернулась к нему, лицо его не выражало ничего. — Пожалуй, я лучше останусь со своим осликом с тележкой. Дай мне знать, если с лампой вдруг что-нибудь не так.
— Хорошо. — Он первый мальчик, с кем она целовалась, вспомнила она и улыбнулась ему. — Передай привет Бонни Сью.
— Передам. — Довольный тем, что ему удалось узнать, он кивнул головой и оттянул пояс. — Обязательно передам. — Он повернулся. Глаза его сузились, затем расширились от изумления. — Боже всемогущий, вы только взгляните, что за машина!
Клер посмотрела и увидела, как у бордюра останавливается «Ягуар». Пока Жан-Поль только выпрыгивал из автомобиля, она уже бежала вниз по дорожке и бросилась в его объятья. Они крепко, театрально расцеловались.
— Мммм. — Он снова поцеловал ее. — Лакрица. Засмеявшись, она повернулась и обняла Анжи. — Не могу поверить, что вы здесь.
— И я тоже. — Отбросив назад свои волосы, Анжи долгим, медленным взглядом окинула улицу. В ее представлении самым подходящим нарядом для сельской местности были желто-зеленые хлопчатобумажные брюки, пиджак в тон им и розовая шелковая блузка. На ногах плоские сандалии от Бруно Магли. — Итак, это и есть Эммитсборо.
— Именно так. — Клер поцеловала ее. — Как доехали?
— Нас только один раз оштрафовали за превышение скорости.
— Жан-Поль, должно быть, сдает. — Она смотрела, как он вытаскивает из машины два чемодана и кожаную сумку. — Пойдем в дом и выпьем вина, — сказала она им и взяла сумку. Двинувшись по дорожке, она остановилась у грузовика Боба и представила всех друг другу. — Боб Миз, Анжи и Жан-Поль Ле Бо, мои друзья и владельцы галереи из Нью-Йорка. У Боба Миза самая лучшая антикварная лавка в городе.
— Вот как? — Жан-Поль поставил чемодан и протянул тому руку. — Мы непременно заглянем к вам в магазин до отъезда.
— Открыто с десяти до шести, шесть дней в неделю, в воскресенье с двенадцати до пяти. — Боб отметил про себя штиблеты Жан-Поля из крокодиловой кожи и золотой браслет. Ну можно ли себе представить, чтобы мужчина носил браслет, даже если он иностранец. Боб также отметил его экзотическую жену. Всеми этими маленькими подробностями он будет с удовольствием делиться, стоя за прилавком магазинчика до самого закрытия. — Ну, мне пора назад.
— Спасибо, что завез лампу.
— Нет проблем. — Махнув на прощанье рукой, он забрался в грузовик и отъехал.
— Кто-то упомянул о вине, не так ли? — поинтересовалась Анжи.
— Совершенно верно. — Взяв Анжи под руку, Клер двинулась было с ней по дорожке, ведущей к фасаду дома. — В вашу честь я даже отправилась в соседний Фредерик и закупила там партию pouilly-fuisse.
— Подождите-ка. — Жан-Поль шагнул в противоположном направлении. — Ты работаешь здесь, в гараже?
— Да, Но почему бы нам не войти в дом и сначала устроиться? А как вам нравятся эти петунии? Я как раз…
Анжи уже спешила вслед за своим мужем, таща за собой Клер. Набрав воздуха, Клер сжала губы и стала ждать. Ей ужасно хотелось отложить этот момент — и она понимала, что это глупо. Мнение Жан-Поля и Анжи было очень важно для нее. Она знала, что они любили ее. И именно поэтому, они будут честны, даже жестоки в своих оценках, если нужно. Скульптуры, которые она сделала здесь, у себя дома, имели для нее огромное значение. Они были сделаны буквально кровью ее сердца, в большей степени, чем какие-либо другие ее работы.
Она молча стояла поодаль, наблюдая, как они кружат вокруг и осматривают их. Слышала, как Анжи мяго постукивала ногой о бетонный пол, изучая ее деревянную фигуру со всех сторон. Они не обменялись ни словом, ни даже взглядом. Рассматривая металлическую скульптуру, на которую столь неодобрительно только что отреагировал Боб Миз, Жан-Поль вытянул нижнюю губу, что, как знала Клер, означало, что он волнуется.
Там, где Боб видел лишь металлическую головоломку, Жан-Поль разглядел огромный костер, с рвущимися ввысь огненными языками. «Пламя было алчным и угрожающим», — подумал он. У него даже мурашки побежали по коже. Он попытался представить себе, что именно было поглощено этим пламенем.
Не говоря ни слова, он всматривался теперь в руку из глины, которую Клер обожгла лишь накануне. «Рука молодая и дерзкая, — пронеслось у него в голове. — Равно готовая к жестокости и героизму». Он снова вытянул губу и перешел к следующей работе.
Переминаясь с ноги на ногу, Клер засунула руки в карманы, затем опять вытащила их. «Зачем она подвергает себя этому, — спрашивала она себя. Буквально каждый раз у нее было ощущение, будто она вырывает из своего нутра свои чувства, свои фантазии и страхи и отдает их на всеобщее обозрение. А от этого ей так и не становилось лучше, не становилось легче, — размышляла она, вытирая повлажневшие ладони о джинсы. — Если у нее есть хоть капля здравого смысла, то ей лучше пойти в продавщицы».
Чета Ле Бо остановилась у металлической скульптуры, навеянной ночным кошмаром Клер. Они еще так и не перемолвились ни единым словом. Какое бы безмолвное общение ни происходило между ними. Клер этого все равно бы не смогла понять. Когда Жан-Поль повернулся к ней, у нее перехватило дыхание. Когда он положил руки ей на плечи, выражение его лица было торжественным. Наклонившись, он поцеловал ее в обе щеки.
— Поразительно.
Клер, присвистнув, выдохнула. — Слава Богу.
— Терпеть не могу ошибаться, — взволнованно заговорила Анжи. — Действительно, просто ненавижу признавать свои возможные ошибки. Но лучше, что ты могла сделать, Клер, это приехать сюда и работать здесь. Бог мой, Клер, ты просто потрясаешь меня!
Клер обняла их обоих, не зная, рыдать ли ей от полноты чувств или же хохотать. В глубине души она знала, что скульптуры действительно хороши. Но мозг ее иссушался этими отвратительными, неотступными сомнениями. — Давайте выпьем вина, — сказала она.
Боб Миз поспешил в свою лавку, войдя в нее через заднюю дверь, чтобы не столкнуться с посетителями. А прежде чем взять телефонную трубку, закрыл наружную и внутреннюю двери. С пересохшим ртом он стал набирать нужный номер. У него всегда пересыхало во рту, когда ему при свете дня приходилось заниматься тем, что обычно совершалось под покровом ночи.
— Я видел ее, — сказал он, как только на том конце провода взяли трубку.
— И что?
— Она на самом деле все время вспоминает своего старика. Это сразу видно. — Сделав паузу, Боб мысленно поблагодарил высшие силы за то, что он бьи еще слишком юн для посвящения в круг избранных, когда Джек Ким-болл выпал из окна. — Но не думаю, что она знает, чем он занимался — то есть, я хочу сказать, не чувствуется, чтобы это ее беспокоило. Но насчет статуи я был прав. Сегодня я рассмотрел ее как следует.
— Расскажи мне.
— Расскажи мне.
Боб пожалел, что до телефонного разговора не позволил себе глотнуть чего-нибудь прохладительного. — Она похожа на то, что я вам говорил. — Он сжал губы. Здесь, в собственной конторе, фотографиями жены и детей на заваленном бумагами столе и бьющим в нос запахом льняного масла, ему было трудно осознать, что он один из. них. Что ему нравилось быть одним из них.
— Церемониальная маска, одеяния» Голова животного на человеческом теле. — Он понизил голос до шепота, хотя по близости никого не было. — Это мог быть любой из нас — так, как она это видела. Не думаю, что она помнит точно — вернее, она не знает, что помнит.
— Какая-то часть ее помнит. — Голос был холоден и ровен. — Это может стать опасным. Будем за ней следить. Возможно, сделаем ей мягкое предупреждение.
Боб лишь отчасти почувствовал облегчение при слове «Мягкое». — Послушайте, я на самом деле не думаю, что она помнит. Нам нечего бояться. Иначе она бы уже рассказала шерифу. Но скорее похоже на то, что эта парочка слишком занята постельными делами, чтобы что-либо обсуждать.
— Очень красноречиво. — От холодного презрения, прозвучавшего в голосе, Боб вздрогнул. — Я непременно учту твое мнение.
— Не хочу, чтобы с ней что-нибудь произошло. Она друг.
— У тебя нет друзей, а только наше братство. — Это было не констатацией, а угрозой. — Если ею придется заняться, то так оно и будет. Помни о своей клятве.
— Я помню, — сказал Боб, когда там повесили трубку. — Я помню.
Сара Хьюитт прогуливалась по Главной улице, наслаждаясь теплым, душистым вечером. Мягкая погода была хорошим предлогом, чтобы облачиться в шорты и смотреть, как у этих старперов возле почты глаза на лоб полезли. Тонкие джинсовые шорты были такие тесные, что ей пришлось застегивать молнию, лежа на постели. Материя соблазнительно облегала ее задницу. Ее полные, тугие груди мягко покачивались под короткой майкой с надписью «Дикая тварь» во всю ширину.
Она чуть-чуть курнула наркотической травки и накрасила губы в возбуждающий темно-красный цвет. Прогуливалась она медленной, ленивой походкой, зная, что глаза всех были устремлены на ее покачивающийся зад. Больше всего на свете Сара любила привлекать внимание, и ей было абсолютно наплевать, вызывало ли оно одобрение или, наоборот, негодование.
Она привлекала к себе внимание уже начиная с шестого класса, когда позволила Баки Найту снять с нее в кустах рубашку на школьном пикнике. Так как Баки был на три года ее старше, то он заработал нахлобучку от этой старухи Глэдис Финч. Это жутко позабавило Сару, потому что именно она была инициатором этого маленького эксперимента.
Спустя три года она позволила папаше маленькой Мэриллу Уилсон кое-что побольше, чем просто поглазеть. Сара почти каждый субботний вечер сидела с маленькой Мэрилу за пятьдесят центов в час. Но когда похотливый Сэм Уилсон повез Сару домой, он дал ей еще двадцать, чтобы она помалкивала о том, что он щупал ее.
Она с удовольствием взяла деньги, но ей быстро надоели потные руки Сэма и его рыхлый живот. Поэтому она соблазнила одного из сыновей Хобейкера — черт ее побери, если она помнила, кого именно.
«Но это и не важно, — подумала она. — Все равно, все они теперь были женаты на толстозадых тетках, не спускающих с них глаз».
Она и сама начала подумывать о замужестве, хотя вовсе не о супружеской верности. Сама мысль о том, чтобы до конца дней своих быть привязанной в постели к одному мужчине, вызывала у нее отвращение. Но ей уже было за тридцать, в банке лежало менее трехсот долларов, и ей надоело жить в тесной комнатушке над заведением Клайда.
Ей нравилась идея о собственном доме и общем счете в банке. Если уж она решила связать себя замужеством, то пусть это будет с тем, кто мог бы удовлетворить ее чувственность и на кого она смогла бы без отвращения смотреть по утрам. Помимо того, ей хотелось, чтобы у этого человека имелись такие приятные вещи, как ценные бумаги и куча кредитных карточек.
Слегка улыбаясь, она остановилась около конторы шерифа. Там, внутри, находился человек, отвечающий всем ее требованиям.
Когда она вошла, Кэм взглянул на нее. Кивнув в знак приветствия, он продолжил разговор по телефону. Сильный аромат ее духов перебил запахи кофе и пыли. Он сознавал, что было бы неестественным, если бы у него не свело все внутри при взгляде на ее длинные голые ноги, когда она уселась на край его стола. Улыбнулась, медленно провела рукой по копне волос так, что их темные корни змейками сверкнули на белокуром фоне, и зажгла сигарету.
— Он зарегистрирован на имя Эрла Б. Стоуки, почтовый ящик двадцать два—одиннадцать, Эммитсборо. Так точно. Кольт сорок пятого калибра. Буду благодарен, сержант. — Повесив трубку, он взглянул на часы. Он уже опаздывал на ужин к Клер. — У тебя проблема, Сара?
— Как сказать. — Она наклонилась и подергала значок шерифа, приколотый к его рубашке. — Паркер обычно держал бутылочку в нижнем ящике. А как ты?
Он не стал спрашивать ее, откуда она знала, что Паркер держал в своем столе. — Нет.
— Ты в последнее время ведешь такой правильный образ жизни, так ведь, Кэм? — Острым и насмешливым взглядом она посмотрела ему прямо в глаза. — Ты выглядишь таким серьезным и официальным. — Ляжкой потерлась о его бедро. — Похоже, ты действительно занялся расследованием убийства Биффа.
— Это моя работа. — Он не поморщился, когда она выдохнула сигаретный дым прямо ему в лицо, а продолжал ждать, что за этим последует.
— Люди гадают, а вдруг ты что-нибудь в этом деле упустишь из виду. — Когда она наклонилась к пепельнице стряхнуть сигарету, груди ее заколыхались под майкой.
В глазах Кэма мелькнул проблеск гнева, но он быстро сдержал себя. — Люди могут гадать о чем им вздумается.
— Ну вот, теперь это похоже на прежнего Кэма. — Она улыбнулась ему, глядя на него из-под своих длинных ресниц, с наложенным на них толстым слоем туши. — Никто лучше меня не знает, как сильно ты ненавидел Биффа. — Взяв его руку, она прижала ее к своему бедру там, где кончалась ткань шорт, и можно было почувствовать ее упругую, гладкую и горячую кожу. — Помнишь? Мы ведь часто сиживали в темном лесу, и ты говорил мне, как ты его ненавидишь, как хочешь его смерти. Даже говорил, что готов сам его убить. Из ружья. Или ножом. Или голыми руками. — Она почувствовала, как возбуждается от этих слов. — Потом мы занимались любовью. И это было восхитительно.
Что-то внутри него шевельнулось. Старые воспоминания. Старые желания. Прежнее влечение. — Давно все это было. — Он хотел было убрать руку, но она положила сверху свою ладонь и прижала его руку к своему бедру.
— Ты всегда ненавидел его. На днях у Клайда ты хотел убить его. Я так завелась, когда смотрела на тебя. — Она уселась так, чтобы его рука как раз оказалась меж ее ног. — Как в прежние времена.
— Нет. — Исходивший от нее жар соблазнял, но на какое-то мгновение ее влагалище совершенно отчетливо представилось ему в виде медвежьего капкана с острыми зубьями, заглатывающими ничего не подозревающий пенис. Убирая руку, он посмотрел ей прямо в глаза. — Нет, это не так, Сара.
Взгляд ее стал жестким, но она продолжал» улыбаться усаживаясь ему на колени. — Но так, может быть, помнишь, Кэм, что мы вытворяли вместе? — Она положила руку туда, где был его пенис, и с торжеством ощутила, как тот запульсировал и напрягся.
Он схватил ее за запястье. — Не старайся зря, Сара. Она вытянула губы. — Ты ведь хочешь меня. Мерзавец. Вставая, он взял ее за плечи, вынудив ее подняться и чуть отойти. — я уже десть лет, как думаю головой, а не другим местом. — Но из-за того, что он все помнил, из-за того, что когда-то думал, что влюблен в нее, он быстрым, нетерпеливым движением встряхнул ее. — Почему, черт побери, ты ведешь себя так? С твоей внешностью, с твоей головой. Ты думаешь, я не знаю, чем ты там занимаешься наверху, у Клайда? Двадцать баксов за то, чтобы какой-то потный чужой муж попрыгал на твоей постели? Это не то, что тебе нужно, Сара.
— Не смей говорить мне, что мне нужно. — Впервые за многие годы она почувствовала приступ стыда. И возненавидела его за это. — Ты нисколько не лучше меня, и никогда не был. Думаешь, если ты бесплатно трахаешь Клер Кимболл, то стал птицей высокого полета?
— Оставь ее в покое.
Это только подлило масла в огонь. Ярость бушевала в ней, и никакая, даже самая тщательная косметика, уже не помогала, в одно мгновение она стала той, кем и была — стареющей провинциальной шлюхой.
— Эта богатая сука Кимболл с ее пижонской машиной и шикарным домом. Занятно, что из-за ее денег все забыли, что ее папашка был алкоголик и вор. Стоило ей только вернуться в город, как все женщины помчались к ней с пирогами и вареньем.
— А их мужья к тебе.
— Верно. — Она зло и горько улыбнулась. — А когда Клер Кимбол вернется в Нью-Йорк и оставит тебя с носом, они-то по-прежнему будут приходить ко мне. Мы с тобой одинаковы, и так было всегда. Ты все тот же Кэмерон Рафферти, неудачник, и точно так же застрял в этом вонючем городе, как и я.