— Я понимаю. — Ее собственный голос донесся до нее как-будто из туннеля. — Это были вы, все эти годы. Вы убили ту бедную девочку.
— Ее и других. Повелитель требует жертв.
— Вы не верите в это. Не можете.
Он сжал губы, как он делал всегда, готовясь объяснить классу урок.
— Ты вскоре узнаешь, что важно не то, во что верю я, а то, во что верят они. Они не задумываясь прольют твою кровь, если я им прикажу.
— Зачем?
— Я получаю от этого удовольствие.
Он снял с себя балахон и засмеялся, увидев в ее глазах ужас. — О, нет. Я не собираюсь насиловать тебя. У меня для этого нет ни времени, ни желания. Но мэру не подобает появляться в чем-либо ином, кроме соответствующего костюма. — Как ни в чем ни бывало, он начал одеваться, продевая сквозь трусы тощие ноги.
— Ничего у вас больше не получится. — Она резко дернула запястья, но лишь сильно поранила их о веревку. — Вы сделали слишком много ошибок.
— Ошибки, конечно, совершались и исправлялись. — Он встряхнул свою дорогую белую рубашку, рассматривая, нет ли на ней складок. — Первой ошибкой был твой отец. Он меня очень разочаровал, Клер.
— Мой отец никогда никого не убивал. Он не мог быть участником этого.
— Однако, он был. — Атертон аккуратно застегнул все пуговицы снизу доверху. — И, при этом, очень важным, Такой способный, честолюбивый человек, так жаждавший знаний. Когда он стал одним из нас, в нем так сильно горел этот огонь, он стал мне как брат. — Он уселся на треножник, чтобы натянуть черные носки с подвязками. — Меня глубоко ранил его уход от нас. А для него возвращение к какой-то бессмысленной религии с ее бестелесным богом… — Он со вздохом покачал головой. — И куда же это его привело? Я спрашиваю, куда? К бутылке и ложному чувству праведности. А все из-за того, что он не был готов идти дальше в поисках высшей власти.
Положив руки на волосатые ляжки и наклонившись к ней, он продолжил с учительской интонацией. — Дорогая, человеческие жертвоприношения — вряд ли мое изобретение. Это существует с незапамятных времен. По одной простой причине, что человек не только испытывает потребность проливать чью-то кровь, но еще и получает от этого удовольствие. — Он посмотрел на нее. — Да, я вижу, что это приводит тебя в ужас, как и Джека. Но задай себе честный вопрос, не является ли твое отвращение просто рефлекторным?
Она только покачала головой. — Скольких? Скольких людей вы убили?
— Тебе не кажется, что цифры здесь не играют роли. Первая жертва явилась испытанием, которое выдержали все, кроме твоего отца. А женщина, в конце концов, была всего лишь шлюхой. Ее убийство было символично. Возможно, если бы я сначала обсудил это с Джеком, привел бы аргументы, он бы не реагировал так резко и отрицательно. Что ж, это моя вина.
Он протянул руку и взял свои черные брюки с наутюженными складками. — Можно сказать; что Джек оставил меня ради женщины, хотя наши отношения всегда были духовными, а не плотскими. Он оставил меня, вернувшись к своему розарию и холодному, бесплотному богу. И я простил его. — Встав, Атертон застегнул молнию на брюках и потянулся за поясом. — Он не мог себе позволить предать меня и рискнуть семьей. Мы дали клятву, скрепив ее кровью. Джек исполнял то, что ему было велено, пока мог.
— Вы угрожали ему.
— Он знал правила игры еще до того, как стал посвященным. Впечатление, что именно земельная сделка подтокнула его к крайности. Не могу понять, почему. Он сказал мне, что больше не желает в этом участвовать. А ведь речь шла лишь о деньгах. Сделка гарантировала нам еще больше богатства и могущества. Но Джек пил все сильнее и сильнее и уже потерял ясность мысли.
Полная отчаяния она вдруг ощутила искорку надежды.
— Он собирался рассказать о вас, обо всем этом.
— О, да. Думаю, что собирался. Или, по крайней мере, надеялся, что у него хватит решимости сделать это. — Атертон протянул под воротничок свой серо-красный полосатый галстук. — Паркер и Мик отправились к нему, чтобы убедить его в безрассудности его возможного шага, но, как я понял, Джек и слышать ничего не хотел. Он совсем взбесился. Началась драка, ну, а дальнейшее тебе известно.
— Они убили его, — прошептала она. — Боже мой, они убили его.
— Ну, ты вряд ли можешь обвинять Паркера и Мика в том, что твой отец оставил на террасе те подпорки для цветов. Знаешь, он ведь вполне мог и выжить после падения. Мне больше нравится думать, что это была справедливая рука судьбы. — Завязав узел на галстуке, он разгладил его. — Я все еще скучаю по нему. — Вздохнув, он взял свой пиджак. — Теперь же я воспринимаю твой приход сюда, как завершение некоего круга. С Джеком я допустил ошибки. Моя привязанность к нему помешала мне отнестись к нему, как к обычному предателю. Мне придется исправить это в деле с тобой.
— Вы убили моего отца.
— Нет, дорогая, меня даже не было рядом.
— Вы убили моего отца, — повторила она, пытаясь разорвать веревки, опутавшие ее. Ей хотелось кусаться, царапаться, вонзить в него когти. Совершенно невозмутимо Атертон взял кусок ткани и свернул его в кляп.
— Боюсь, тебе придется вести себя тихо, пока мы будем перевозить тебя.
— Пошел к черту в преисподнюю.
— Никакой преисподней не существует. — Затыкая ей рот кляпом, он улыбался. — Кроме той, которую создаем мы сами.
Со стоическим терпением Мик понес ее наверх по лестнице и затем к ее же машине. Клер билась и извивалась, но все было впустую. Когда он ткнул ее на сидение ее собственного автомобиля, ей удалось развернуться и ударить его связанными руками в плечо. Он молча принял удар, а затем стянул ее ремнем.
— С твоей стороны было неосторожно оставлять ключи в машине, — произнес Атертор, забираясь на водительское место. — У нас здесь, конечно, маленький провинциальный городок, но молодым людям трудно удержаться от соблазна при виде такой машины. Японская модель, не так ли? — продолжал он как ни в чем ни бывало, пристегивая ремни. — Я же твердо придерживаюсь мнения, по крайней мере, публично, что следует покупать только американские марки. — Атертон повернул ключ зажигания. — Но мне нравится это ощущение мощности. Поездка будет недолгой, Клер, но все равно устраивайся поудобнее.
Выехав со стоянки, он повернул влево от Главной улицы и двинулся прочь из города. К своему изумлению, он стал забавляться поиском радиограмм и остановился, лишь найдя классическую музыку.
— Отличная машина, — сказал он. — Прекрасно управляется. Завидую тебе. Конечно, мне непозволительно было бы появляться за рулем дорогого автомобиля. Из политических целей я должен продолжать вести более скромный образ жизни.
Он представил себя в губернаторском доме. — Свои деньги я перевожу на счет в швейцарские банки и, конечно, вкладываю в покупку земли. Это Джек научил меня ценности землевладения. А это такое приятное чувство — просто владеть землей. Естественно, я, по возможности, потворствую желаниям Мин. На самом-то деле, ее вкусы очень просты.
Лучшей жены — помощницы мужчине — и не найти. В сексуальном плане, если можно так выразиться, она несколько скованна. Но оплата шлюхи небольшая цена за прочный, удачный брак. Ты ведь с этим согласишься? Ах да, ты ведь не можешь говорить.
Он протянул руку и вытащил у нее изо рта кляп. — Хочешь кричать — кричи. Тебя никто не услышит.
Ей было все равно. С руками, привязанными к ее телу автомобильными ремнями, ей невозможно было даже пытаться ухватиться за руль. В автокатастрофе ей не выжить. А она твердо решила выжить, во что бы то ни стало. Единственное, что ей оставалось, это продолжать вызывать его на разговоры и внимательно следить за направлением, в котором они ехали.
— А ваша жена, она знает?
— Мин? — При мысли о ней он улыбнулся терпеливой, любящей улыбкой. — Ну, мы не станем обсуждать мою Мин. Одно из наших главных правил состоит в том, чтобы не вовлекать наших жен и дочерей. Можно сказать, что у нас исключительно мужской клуб. Ты можешь посчитать это одновременно дискриминационным и неконституционным. Мы же предпочитаем видеть в этом принцип элитарности.
— А док Крэмптон? Не могу поверить, что он участник всего этого.
— Он один из наших отцов-основателей. Вряд ли тебе известно, что в медицинском колледже у него были проблемы с наркотиками. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Тебе стоит знать, что люди не всегда таковы, какими кажутся. Хотя в последнее время наш добрый доктор и доставил мне некоторые хлопоты, я вполне могу с ним справиться. Всему свое время. — Ему доставит огромное удовольствие разделаться с Крэмптоном в том же духе, как он разделался с Биффом. После этого не останется уже никого, кто бы посмел оспаривать его действия. — Не так уж трудно найти мужчин, жаждущих обновить свой образ жизни, — продолжил он. — В особенности, когда этот, другой образ жизни предлагает секс, деньги, наркотики и чувство власти.
Теперь они поднимались по крутой, петляющей дороге, прорезающей необработанные участки земли. С обеих сторон дорогу окаймляли леса. Атертон нажал на акселератор и прибавил скорость до пятидесяти километров.
— Замечательный автомобиль. Жаль будет его уничтожить.
— Уничтожить?
— Для нас это делает Джордж из «Автомагазина Джерри». Сначала мы, конечно, снимем с него все запчасти. Это будет компенсацией за бесполезность старого побитого «Шевроле» Сары Хыоитт.
— Сары? Вы…
— Боюсь, что это было неизбежно. Она знала больше, чем ей полагалось.
— И Бифф.
— Казнен. — Он улыбнулся. В возможности вот так безнаказанно говорить о совершенных преступлениях он ощутил какую-то новую грань своей власти.
— Все очень просто, он ведь уже не мог контролировать себя ни в отношении алкоголя, ни наркотиков. Он нарушил Закон, напав на одного из наших, а затем публично вступив в драку с шерифом. Какая жалость. Он ведь был одним из первых, кто принял величие настоящего жертвоприношения. Я восхищался его незамутненным эгоизмом. Ему хотелось заполучить Джейн Рафферти, но на его пути стоял Майк Рафферти. Он убил его.
— Бифф убил отца Кэма?
— Блестящий и смелый ход. Думаю, что сначала он ударил Майка так, что тот потерял сознание, а потом с помощью цепей и домкрата навалил на него трактор. Рискованно, безусловно. Но что наша жизнь без риска. И вот он уже рядом, утешает скорбящую вдову.
Охваченная отвращением, она задвигалась. Ее нога наткнулась на металлический напильник, забытый на полу автомобиля со дня поездки к жилищу Энни. С бьющимся сердцем Клер зажала его ногами.
— Ваш культ всего лишь предлог для убийства. — Вовсе не предлог. — Он повернул на покрытую грязью дорогу и вынужден был замедлить ход, объезжая кочки. — А образ жизни. Способ брать и владеть. Каждый член нашей группы имеет то, что хочет, то, что ему нужно и даже сверх того. Наши ряды постоянно растут. В маленьких селениях и больших городах. Тридцать лет назад я был жалким призывником в армии. В Калифорнии, где я считал дни, оставшиеся до конца службы, после которой я был обречен продолжать свою скучную безрадостную жизнь. Меня привлекли в секту, поразительную, но совершенно неорганизованную группу людей. Я начал думать над тем, как с должной осторожностью и упорством превратить их религию в процветающее и доходное дело. В конце концов, стоит только взглянуть на богатство и мощь католической церкви. От них и от других подобных им групп я взял то, что мне было нужно, а когда вернулся домой, стал искать сторонников. Тебя не удивляет, с какой легкостью можно завлечь солидных граждан?
— У меня это вызывает отвращение.
Атертон хихикнул. — Впрочем, это касается не всех. Я очень рассчитывал на Кэмерона, но он меня разочаровал. Боюсь, что придется от него избавиться.
Увидев выражение ужаса на ее лице, он рассмеялся. — О, не беспокойся. Сомневаюсь, что здесь нам потребуется насилие. Достаточно будет политического давления, чтобы вытолкнуть его отсюда. Я уже предпринял некоторые шаги, которые уведут его в другом направлении в поисках убийцы Биффа. Мне нечего бояться со стороны Кэмерона. И пока это так, он в достаточной безопасности. Ну вот мы и приехали.
Дорога теперь поднималась в гору, примерно на милю вверх. Они остановились перед высокими воротами. Атертон мурлыкал под музыку Шопена, пока Мик вылезал из передней машины и, подойдя к воротам, раскрыл их настежь.
— Вот о чем я как раз подумал, — сказал Атертон, проезжая через ворота. — Тебе уже не придется заняться тем копом. Какая жалость. Мне так хотелось увидеть, что же ты из него сделаешь.
Клер бесшумно подняла напильник к лодыжкам. — Вы меня здесь убьете?
— Зачем, конечно же нет. Как дочь Джека, ты имеешь право на особую церемонию. Я даже решил исключить ритуал с сексом. В честь его памяти. — Он остановился перед маленьким приземистым домиком. — До дня солце-стояния мы постараемся устроить тебя здесь как можно удобнее.
— Мне сейчас будет плохо. — Она неуклюже упала, крепко зажав напильник между играми ног. Когда Мик открыл дверь машины, ее голова вывалилась наружу. — Прошу вас, сейчас меня стошнит.
— Наклони ей голову между ее колен, — сказал Атертон, открывая автомобильную дверь со своей стороны.
— Спокойно, Клер. — Мик отстегнул ремень, связывающий ее. — Мне очень жаль, что так получилось. Но мы не можем сделать ничего другого. — Он наклонил ей голову вниз.
Схватив напильник в руки, она резко вскинула его вверх. Из его груди хлестнула кровь. Он отступил назад, так что ее второй удар лишь слегка задел ему бедро. — Подонок. Ты убил моего отца.
Когда он, тяжело дыша, упал на колени, она изо всех сил пыталась выбраться из машины. Ее голова раскалывалась от боли, и она свалилась без чувств прямо под ноги Атертона.
Куда, черт возьми, она подевалась? Кэм уже второй раз за эти полдня обшагал насквозь дом Клер. Ему не хотелось впадать в панику. Может быть, она поехала покататься или навестить знакомых. А может, ей вдруг захотелось отправиться порыться на блошином рынке, как это с ней иногда бывало.
Но почему она не позвонила?
Записка, которую он оставил на кухонном столе, заезжая накануне вечером и прождав два часа, так и осталась лежать там. Кровать ее, как и всегда, была смята. Невозможно было понять, спала ли она на ней. Ее сумочка лежала на месте. Но она часто оставляла ее дома, засовывая деньги в карман и мчась к машине, когда спешила.
Может быть, он был слишком настойчив с ней, когда просил сделать те рисунки, и теперь ей требовалось какое-то время, чтобы побыть в одиночестве?
Но, черт побери, когда они в последний раз были вместе, все шло отлично. Сидя за кухонным столом, он старался отогнать черные мысли и вспоминал прошлую ночь, проведенную вместе с ней.
Вот они лежат на ковре в гостиной, их руки и ноги переплетены. Слушают игру Бонни Райта по стерео. Сквозь окна доносится дуновение легкого, почти летнего, ветерка и крик козодоя.
— Почему ты изменила свое решение? — спросил он ее.
— Какое решение? — О том чтобы выйти за меня замуж.
— Я не меняла его. — Перекатившись, она положила руки ему на грудь и оперлась о них подбородком. — Я приняла решение. — Он вспомнил ее улыбку в тот момент. Ее глаза были темно-золотистого цвета, как на старинных портретах. — Мой первый брак был полным провалом. Из-за этого у меня возникло чувство страха. Нет… — Она вздохнула поглубже, как бы собираясь выразиться как можно точнее. — Возникло чувство неуверенности. Я считала, что делаю все правильно, а оказалось, что нет.
— В таких вещах не бывает виноват только один человек.
— Да, мы оба совершали ошибки. Самой большой моей ошибкой было то, что я не принимала этого слишком близко к сердцу. Когда все стало рушиться, я просто махнула на все рукой. Замкнулась в себе. После смерти отца это уже стало моей привычкой. Такое, по-существу, элементарное уравнение. Не принимать близко к сердцу—означает не переживать. Но с тобой это не годится.
— Значит, ты выходишь за меня потому, что я запутал это твое уравнение.
— Слишком простое объяснение. — Она поцеловала его в шею. — Я так люблю тебя, Кэм. — Он чувствовал прикосновение ее губ к своей коже. — Тебе пора начать заниматься гаражом.
С тех пор он ее не видел.
Полный беспокойства, он встал и пошел в ее гараж. Ее инструменты лежали на месте. На верстаке стопки эскизов. На полу повсюду деревянные стружки.
Если бы она вдруг сейчас подъехала к дому, она бы посмеялась над его беспокойством. И была бы права. Не будь он в таком нервном состоянии, он бы не придал никакого значения тому, что ее не было дома. Но беседа с Моной Шерман не выходила у него из головы. Он был совершенно уверен, что его водили за нос.
Мона Шерман лгала. Или же, по крайней мере, ложь и правда в ее словах были настолько переплетены, что ему было очень трудно отделить одно от другого. Прежде всего ему надо было доказать, что она лжет, а потом уже выяснить почему.
Но все это не имело никакого отношения к Клер, убеждал он себя. Клер это не касалось. Он постарается, чтобы это так и оставалось.
Эрни наблюдал, как Рафферти вернулся к своей машине и уехал. Подобно маленькому ребенку, каким ему сейчас очень хотелось стать, он забрался в постель и накрылся с головой одеялом.
Когда Клер проснулась, было уже темно. Ей трудно было определить, был ли то день или ночь, так как на всех окнах были плотные ставни. Тупая, ноющая боль отдавалась в голове. Пытаясь пошевелиться, она обнаружила, что ее руки и ноги привязаны к железным прутьям кровати.
С пересохшим ртом и ничего не видящими от ужаса глазами, она стала изо всех сил рваться из этих пут, пока резкая боль не оказалась невыносимее страха, и она с рыданием уткнулась в пахнущую плесенью подушку.