В самое время, хотя и неожиданно, загудела в кармане рация.
Он и забыл уже о ней. И о том, что просил в своей записке связаться по указанной частоте.
— Слушаю…
— Назовите позывной, — спросил искаженный помехами, но все равно привыкший задавать вопросы голос.
— Горный егерь.
— Ты что, правда Неверов? — в голосе звучало изумление.
— А ты?
— Капитан Кабанец. Сейчас — командир учебно-тренировочной базы училища. Мне кажется, я тебя помню.
А вот Тарханов — нет. Так и сказал.
— Я двумя курсами младше учился. Вы в девяносто четвертом командой взяли первый приз на окружных по пятиборью. Нет?
Было такое. Причем в команде выступали одновременно и Тарханов, и Неверов. Так что, если придется встретиться, инкогнито, возможно, сохранить удастся.
А хрена ли сейчас в том инкогните?
Но капитан, летящий где-то там над ставропольскими степями в вертолете, желал еще каких-то подтверждений. Вполне естественное чувство. И так ситуация шоковая.
— А все же, чем еще подтвердишь, что это ты?
— Чтоб поверил, что я тот самый, — скажу. «Половая машина». Достаточно?
Собеседник хмыкнул. Действительно, тут любой вражеский агент отдыхать может. Начальник курса у них был полковник Пола, имевший редкостный по тем временам лимузин «Влтава». Вот его и называли юнкера тем самым экзотическим именем.
— Годится. Так я слышал, ты погиб вроде бы.
— Пропал без вести, а это разные вещи. Но хватит воспоминаний. Ты где?
— Получили твое сообщение, сейчас на подлете. Три вертолета, две роты. Идем над Александровкой. Что у вас с обстановкой?
Александровка — длиннейшее село в мире, расположено между Ставрополем и Кавказскими Минеральными Водами. Протяженность по оси с севера на юг более тридцати километров, от Пятигорска по прямой — километров семьдесят, как раз на пределе работы рации Тарханова.
Значит, над городом ребята будут минут через двадцать пять.
— Обстановка хреновая. Город захвачен примерно тремя сотнями боевиков закордонной ориентации! Какой? Да ты что, дурной? Шведско-исландской, разумеется! Не понял, потом сам увидишь. Блокированы въезды в город, центр, расположение властей и полиции. В качестве заложников захвачен гостиничный комплекс «Бристоль». В нем около пятисот постояльцев, полсотни террористов и я. В настоящее время веду бой. Штук двадцать уже шлепнул. Остальные пока не поняли, что почем…
— Ну-у, бой… — Даже сквозь треск помех стало слышно удивление подполковника. — По твоему голосу не скажешь. И стрельбы не слышно.
— У меня оперативная пауза, — то ли в шутку, то ли всерьез сообщил Тарханов. — Я тебя о чем попрошу: сразу заходи на город из-за Машука слева и выбрасывай десант у Павловского источника. Это примерно в полуверсте от задов отеля. Пусть наступают вниз до гостиницы переулками и берут ее в глухое кольцо. А вертолетами пройдись на бреющем прямо вдоль Курортного проспекта и хорошенько врежь по всему, что напрасно шевелится.
Тарханов знал, что однокашник безусловно знает топографию Пятигорска и достаточно квалифицирован, чтобы не ошибиться в целях. Если увидит с двадцатиметровой высоты боевиков, обстреливающих полицейское управление, то уж не промахнется.
— Договорились, полковник.
У Тарханова камень упал с души. Подмога близка, и с этим ощущением он сумеет за двадцать минут навести среди бандитов настоящий шорох. По крайней мере теперь боеприпасы можно не жалеть.
А сколько их, кстати? Полтора пулеметных барабана, два магазина к автомату, ну и пистолет на крайний случай. Еще гранаты.
Хватит, поскольку в трофейном оружии его никто не ограничивает.
Зато теперь можно рассчитывать действие по времени.
Пулемет на ремне через левое плечо, автомат на правом.
И вдруг Сергей замялся.
Где-то по краю сознания скользнуло — а стоит ли? Он свое дело сделал там, в Ливанских горах, и здесь тоже сделал то, что далеко не всякому под силу. Убил немало бандитов, вызвал подмогу. Вот она уже летит. И прилетит, и сделает что положено. А он их поддержит огнем, когда придет время.
Сейчас же можно и подождать немного. Жизнь — это такая приятная штука. Что ни говори, ее всегда жалко. Всякую. У него же она на удивление ладно складывается. Вот и Татьяну встретил неожиданно.
Но ведь долг — выше? И честь — выше?
И твою работу за тебя никто не сделает. Потому что на это дело ты присягу принимал, и ты уже внутри здания, а те юнкера, что будут его штурмовать, — подойдут снаружи. Не слишком понимая, что это такое — идти на штурм дома с метровыми стенами, обороняемого многочисленным гарнизоном.
Значит — вперед!
Аппендикс нижнего коридора, ведущий от ненужных, а потому и неинтересных бандитам прачечной и бельевого склада к центральному холлу, был пуст, а вот там, и над головой, на гулких чугунных лестничных площадках, раздавался топот ног, бессвязные крики, заполошные выстрелы в никуда.
Пусть постреляют. А когда надоест и поймут, что стрелять-то не в кого, в лучшем случае — друг в друга…
Дождавшись паузы, еще по одной заранее присмотренной внутренней лестнице Тарханов взбежал на третий этаж.
Широкая галерея, с колоннами снизу доверху, с трех сторон окружала провал центрального вестибюля.
И видно все вниз и по сторонам было отлично. За коня какой-то Ричард или Генрих предлагал полцарства. А за такую позицию?
Несмотря на суматоху и панику, охватывающие «Бристоль», кое-кто здесь сохранял выдержку и боевую дисциплину.
Пулемет на треноге выдвинут в тамбур, чтобы держать под прицелом площадку перед гостиницей и аллеи Цветника. Еще три огневые точки на подоконниках витражных венецианских окон, обращенных вверх и вниз по Курортному проспекту, а также и внутрь здания, чтобы простреливать всю окружающую холл на уровне второго этажа галерею. И расчеты на месте, бдительно контролируют отведенные им секторы.
Зато все остальные вели себя удивительно непрофессионально. Человек десять бандитов ошарашенно озирались по сторонам, бессмысленно дергая затворы, какой-то курбаши, обосновавшийся за стойкой портье, кричал вперемешку по-русски и на экзотических языках, указывая руками сразу в несколько сторон, и вообще картинка напоминала пожар в борделе.
Да и то, расчет у них был на какое-то другое развитие событий. А тут вдруг бой начался внутри гостиницы, причем в самых вроде бы неугрожаемых местах.
У Сергея оставалось целых семь боевых гранат и еще две шумосветовые. Вот все он и бросил вниз с секундными интервалами, стараясь, чтобы легли они как можно более широким веером.
Не ударил еще первый разрыв, а он уже летел вниз, почти не касаясь подошвами ступенек.
Упершись плечом в литой чугунный столб арочного подпора, прикрывший его от разлета последних осколков, Тарханов едва дождался, пока осядет дым, известковая и кирпичная пыль, вскинул ствол пулемета и выжал спуск.
Черт с ним, со стволом, пусть плавится. Тут главное — погасить тех, кто еще сохранил способность шевелиться и сопротивляться.
Слева направо Тарханов вел стволом строго по периметру холла.
Силы в руке едва хватало, чтобы удерживать его на нужном уровне, не допускать увода вверх.
Гильзы звонко разлетались по мраморному полу, пули с чмоканьем входили в человеческие тела, а которые пролетали мимо, крушили мозаичные стеновые панели, уцелевшую с позапрошлого века голубую и золотистую кафельную плитку.
Пулемет последний раз лязгнул затвором и смолк. Как раз тогда, когда закончил свое дугообразно-плавное движение. То есть кончилась лента. Менять барабан было некогда.
Крики, которые Сергей не слышал из-за грохота пулемета и давнего звона в ушах, вдруг стали различаться. И крики эти были отнюдь не торжествующие, не боевые. Недавние герои верещали от боли и страха смерти, звали на помощь, кто-то, может быть, пытался собрать возле себя еще способных сражаться. Тарханов не вслушивался.
Он пробирался через лужи крови и растерзанные тела туда, где видел сквозь мглу вроде бы исправный станковый пулемет, сторожко водя вокруг «рапирой».
Постепенно становилось тише. Просто все меньше и меньше оставалось тех, кто еще был в состоянии кричать.
Да, «гочкис», развернутый из тамбура внутрь зала, был в порядке. Из приемника свешивалась довольно длинная лента, полная патронов. Рядом еще две зеленые коробки.
И успел припасть к его прикладу в самое время.
Теперь пришлось пройтись огневым шквалом по галерее и выходам из коридоров.
И эта лента кончилась слишком уж быстро, но зато и желающих проверить, есть ли еще патроны у неизвестно откуда взявшегося шайтана или внезапно сошедшего с ума боевого товарища, поблизости не осталось.
Уж больно все хорошо идет, мельком подумал Тарханов, не должно бы так везти второй раз подряд.
Сейчас бы не искушать судьбу, забиться в тихий уголок и предоставить остальное бравым ставропольским егерям.
Или хотя бы глотнуть сотню граммов коньяку, чтобы разбавить избыток адреналина в крови.
Нет уж, ваше высокоблагородие, раз взялся, так взялся.
Пора бы уже и подлететь ребятам… Однако.
Он взглянул на часы. Черт возьми, всего восемнадцать минут прошло. Значит, минимум еще десять придется держаться.
А слева распахнутые стеклянные двери перехода в новый корпус. И оттуда в любую секунду может набежать еще неизвестно сколько чурок, простите за выражение.
Тарханов вдруг ощутил смертельную усталость. Он заметил это по тому, что с трудом сумел перетащить всего лишь тридцатикилограммовый пулемет от центральных дверей в нишу между шахтой лифта и глухой стеной. Вставил в приемник новую, полную ленту.
И сел на пол, вытирая пот со лба.
Да, плохи дела. Он ведь не спит уже вторые сутки, питается почти исключительно коньяком и папиросами и убивает, убивает, убивает… А врагов… их становится меньше или они делятся, как амебы?
Однако даже и в этом состоянии нужно жить и исполнять свои обязанности.
Чужой, резко пахнущий духами парик не давал ему дышать, кожа на подбородке зудела, длинные волосы щекотали нос. Он отшвырнул его в сторону, а заодно и арабскую шапку. Теперь маскироваться уже и незачем.
И Тарханов снова успел привалиться к плечевому упору «гочкиса» и какое-то время поливать огнем мелькающие вдали тени.
А потом словно бы потерял контроль над ситуацией. По крайней мере, пришлось сделать усилие, чтобы не перепутать ребят в знакомых ярко-зеленых кителях с погонами, обшитыми широким золотым басоном с надоевшими камуфляжами врагов.
И каким чудом двадцатилетние парни, вломившиеся с улицы сразу во все двери и окна первого этажа, удержали пальцы на спусках автоматов при виде всклокоченного, с грязным пятнистым лицом человека, остервенело палящего из пулемета, он тоже не сообразил. Значит, неплохо их все-таки учили.
— Полковник, это вы полковник Неверов? — тряс его за плечо какой-то поручик.
Сергей взял себя в руки. Мало ли, что воюет уже черт знает сколько со вчерашнего вечера и почти потерял самоконтроль. Перед младшими по чину расслабляться нельзя.
— Разумеется. Представьтесь, пожалуйста. И доложите обстановку.
Он выпрямился, приосанился, изобразил на лице соответствующее чину выражение. Нашарил в кармане изломанную коробку папирос.
— Поручик Иваненко, с вашего позволения. Командир первого взвода четвертой учебной роты. Здание гостиницы полностью окружено, сопротивление внутри подавлено. В этом корпусе живых бандитов нет. В девятиэтажном взяли около десяти пленных. Остальные тоже убиты. Кажется, нам попались достаточно важные персоны. Потери в моем и втором взводе: трое убитых, шестеро раненых.
— Эх-х, вы, пацаны, — только и сказал Тарханов, торопливо глотая дым. — Как же не убереглись-то?
Поручик растерянно-виновато пожал плечами.
А что он мог сказать? Нарвались на автоматную очередь или несколько снайперских выстрелов из любого окна, вот и потери. Хорошо, хоть пленных взяли.
— Пошли, посмотрим, кого вы там прихватили. — Полковник раздавил окурок о стену и тряхнул головой.
Сначала допросить «языков», а потом и за Татьяной можно отправляться.
«…Что „языки“ захвачены, это хорошо», — думал он, шагая по застекленному переходу между корпусами, половина стекол в котором была выбита пулями и осколками. Стекло хрустело под ногами, в пробоины и проломы задувал сырой ветер вместе с клочьями тумана. Дышать этим воздухом было необыкновенно приятно.
Вообще дышать, ибо вполне свободно он мог бы сейчас валяться в луже собственной крови, подобно тем боевикам, через трупы которых время от времени приходилось перешагивать.
Вдруг поручик у него за спиной приостановился.
— Что такое? — резко обернулся Сергей, привычно вскидывая автомат. Но никого, кроме них двоих, в коридоре не было. А Иваненко смотрел куда-то вниз.
— Я думал, господин полковник, что выражение «по колено в крови» — это просто метафора.
Тарханов тоже опустил глаза. Да, действительно! Его туфли и джинсы были вымазаны и забрызганы начинающей уже сворачиваться и темнеть кровью почти до колен.
«Это когда я прорывался через вестибюль», — подумал полковник.
— И что же вас так удивило, поручик? Советую запомнить: по колено в дерьме — гораздо хуже. Подождите, я сейчас.
Он зашел в ближайший гостиничный номер и под струей из крана вымыл туфли и, как мог, застирал штанины.
— Пойдемте.
Хотя Иваненко не сказал ничего плохого, скорее наоборот, он почувствовал к офицеру неприязнь. Как человек, которого застали за каким-то не совсем приличным занятием.
— Так что там у вас?
Едва поспевая за размашисто шагающим полковником, стараясь попадать в ногу и держаться строго на полшага позади, Иваненко сжато и довольно четко докладывал о действиях вверенного ему подразделения по захвату объекта.
Как раз это сейчас волновало Тарханова в наименьшей степени.
Он соображал, как бы устроить так, чтобы допросить пленных раньше, чем они попадут в руки того же капитана Кабанца, а тем более — местных или окружных контрразведчиков.
Совершенно не нужно, чтобы кто-нибудь раньше времени узнал об истинном смысле проводимой исламистами операции. (Если вообще непосредственные участники рейда что-то об этом знают.)
Нет, кто-то из верхушки обязательно должен знать, ведь конечная-то цель в чем? Отыскать Маштакова и его оборудование или хотя бы узнать, куда он делся.
Поручик распорядился правильно. Его юнкера, рассыпавшись по этажам, точно так же не выпускали постояльцев из номеров, как до этого — бандиты. Что будет, если сотни перепуганных людей заполнят сейчас холлы и коридоры?
Хотя для успокоения недавних заложников раскрывали двери, сообщали, что гостиница освобождена российскими войсками, спрашивали, нет ли нуждающихся в экстренной помощи. Но выходить наружу не разрешали, а возникающие там и тут попытки пресекали достаточно строго, но без излишней резкости.
Другие собирали трофейное оружие, стаскивали на первый этаж трупы убитых боевиков.
— Пришли, — сообщил поручик.
У широкой двери с бронзовой табличкой «Управляющий» с автоматами на изготовку покуривали двое старших юнкеров. Нарушение, конечно, устава караульной службы, но, с другой стороны, охрана пленных на поле боя уставом не регламентируется.
Зато экипированы они были в полном соответствии с боевыми уставами, которых в натуре придерживались только что в училище. Каски, бронежилеты, все положенные ремни, чехлы для магазинов, противогазы, лопатки, гранатные сумки.
Тяжеловато, конечно, но по смыслу — правильно.
Выброшенные по неясному приказу в неопределенную обстановку, бойцы и должны быть снаряжены в расчете на любое задание.
Внутри обширного, уставленного дорогой кожаной мебелью и устланного коврами кабинета еще четверо юнкеров, устроившись в креслах по углам, держали под прицелом около десятка боевиков, усаженных за длинный стол для совещаний. Руки ладонями вверх перед собой. Часть ранены и кое-как перевязаны. Многих при задержании от души обработали прикладами и просто кулаками.
Вид, как всегда в таких случаях, у недавних «героев» жалкий, внушающий более презрение, чем ненависть.
Тарханов такое отмечал не раз.
Бойцы, особенно иррегулярных подразделений, попадая в плен, буквально в считаные часы, а то и минуты теряли воинский вид. Из них словно выпускали воздух, форма обвисала, куда-то девались пуговицы, головные уборы. Из глаз исчезал живой блеск, и даже щетина, казалось, начинала расти впятеро быстрее.
Подобным образом перестает сохранять человеческий облик даже самый свежий труп.
Очевидно, все дело в душе. Покойник расстается со всей и сразу, пленный — медленнее, со значительной ее частью.
Тарханов мгновенно оценил обстановку. И принял решение. Снова вышел в коридор. Заметив, что один из юнкеров, невысокий коренастый парень с нашивками старшего унтер-офицера, вроде как подмигнул ему, когда один из пленников бросил короткую, гортанную, совершенно непонятную даже по принадлежности к языковым группам фразу.
— Значит, так, поручик. Боевую часть своей задачи я выполнил. Начинаю следующую. Оставьте в мое распоряжение отделение, одним взводом продолжайте наводить порядок в здании, второй немедленно направьте в центр города для поддержки основной ударной группы…
На лице офицера он уловил некоторое колебание. Вроде бы неизвестный полковник ему не начальник, но с другой стороны… После того как Иваненко увидел своими глазами, что здесь сумел совершить Неверов в одиночку, он не мог не проникнуться к нему глубочайшим уважением.