Когда я, поражённая, спрашивала:
– Ты точно знаешь, что Игорь живёт со своей тёщей?
Лара делала загадочный вид:
– Предполагаю. А почему Игорь носится по городу, ищет её любимый чай с бергамотом?
– Потому что она ушла с работы и воспитывает его детей, потому что Игорь уважает тёщу, преклоняется перед ней и стремится отблагодарить хоть малой услугой.
– Ну-у-у, – тянет Лара, – ты, Ася, такая приземлённая!
Зато Лара возвышенная – витает в фантазиях, абсолютно фантасмагорических. Прежде мне казалось, что Лару нещадно эксплуатируют. Теперь понимаю: ей и надо бегать-носиться с поручениями – в иной ситуации, в простоях, она предаётся сочинению небывальщин.
Готовиться к своим передачам в редакторской оказалось сложно. Мне не хватало тишины – возможности сосредоточиться, книг – любимых помощников, стоявших на полках дома. Как ни желал продюсер использовать меня на полную катушку за скромный оклад, но голосок мой не подходил для серьёзных передач. Выход нашёлся всё-таки. С десяти до одиннадцати и с восьми до девяти вечера у нас в эфир выходит «Поздравляю вас!» – передача, которую в старой терминологии можно назвать концертом по заявкам. Объяснять, думаю, не приходится. У большинства радиостанций подобные выпуски наличествуют. Шиком, высшим пилотажем считается разговорить позвонившего: чем таким-сяким ваш любимый Петя отличается? А кто Петя по профессии? Сантехник! Романтично! Мой, то есть ваш любимый сантехник! Для него звучит песня, подаренная Тамарой…
Время требуется, чтобы звукооператор отыскал нужную песню и запустил в эфир. Гроздь эсэмэсок можно подогнать под одну заявку, потому что «поздравляльщики» вариативностью не отличаются, а гнать в эфире Диму Билана за Димой Биланом невозможно.
Приходя на радио к девяти утра, отбывая после девяти вечера, не привыкшая к длительному пребыванию в людской среде, я валилась с ног от усталости. Это было целительно. Я так хотела выспаться, отдохнуть, что фраза: «Меня бросил Костя!» – почти не будоражила. Проглотив, не разбираясь, что бабушка подсовывала, я брела к постели и падала замертво. Чтобы наутро вырваться из сна под бабулино: «Ася, поднимайся! При Сталине за опоздания в тюрьму сажали».
…Сталин, как же, помню. Звонил на передачи… А потом я его спасла. Усатого тирана? Было-было. Чтобы генсек на радио звонил?..
– Ася! Или ты поднимаешься, или несу чайник!
Зачем Сталину чайник? Для ритуального омовения, совершаемого мусульманами перед намазом. Никто, кроме меня, не знает, что Сталин – шахид!
– Ася! Разбери тебя черти! Уже без четверти восемь. Ты за полчаса не оклемаешься. Наградил бог внучкой! Сейчас пойду и лягу с давлением стенокардии!
Под бабушкины угрозы, в полубреду я сползаю с тахты и плетусь в ванную, чтобы под струями то холодной, то горячей воды сообразить, что Сталин к шахидам отношения не имеет, а меня бросил Костя.
Через три недели штатной работы, когда до Нового года оставалось несколько дней, я сумела войти в ритм. Вскакивала утром – больно жирно вам будет, девушка, валяться в постели, расставаясь со сном. Принимала душ, завтракала – кофе, творожок, маленькая гренка с клубничным повидлом. Мчалась на работу.
Рассуждения про сов и жаворонков – ерунда. По себе теперь знаю. Надо – встанешь, сова, на заре. Надо – полночи, жаворонок, будешь вкалывать, потому что завтра – ответственная работа. В моём случае – передача «Словарик».
Хвалить себя неделикатно. И всё-таки замечу, что без Костиного дирижирования, без подсказок я работала вполне профессионально. Мне казалось странным, что когда-то боялась микрофона, замирала от каждого телефонного звонка. Профессионализм опасен заблуждением насчёт собственного большого мастерства, расслабленностью, нередко приводящей к ошибкам и проколам. До абсолютной самоуверенности мне было ещё далеко, но вот бациллой «радиомании» я уже заразилась. О бацилле рассказывал Костя. Заболевание чаще поражает диджеев – они часами треплются в эфире и уже не могут существовать без этой формы самовыражения, действующей наркотически. Точно не берусь воспроизвести биологическую подоплёку, но примерно так: волнение, которое вызывает работа в эфире, провоцирует выработку адреналина, а тот, в свою очередь, запускает процесс защиты организма в виде выплеска гормонов удовольствия. Точно так при тяжёлом физическом труде те же гормоны выплескиваются в кровь. Можно понять природу, скрасившую тяжкий труд. (Хотя я плохо представляю себе рабов на галере, с энтузиазмом гребущих вёслами.) Про радио природа знать не могла. Радиомания – побочный эффект. Для меня работа в штате радиостанции – негаданный подарок. Я трудилась бы бесплатно, перешла на хлеб и воду, ходила бы в обносках – только не отлучайте от микрофона. К сожалению, продюсеры отлично знают про бациллу и ловко используют зависимость радиоведущих. Не все ведущие, конечно, подвержены радиомании. Но тех, кто с иммунитетом, можно сократить под предлогом кризиса.
Работа – дом, утром на работу – вечером домой. Отклонений от маршрута я не допускала, да и сил не было. Наверное, у меня был невроз, как у человека, который лихо отплясывает, хотя на душе кошки скребут. Плясать, чтобы не думать, не плакать, не терзаться.
Приглашения на дни рождения от немногочисленных подруг – «извините, не смогу». Мама и папа упрекают, что давно у них не была, – «простите, очень устаю». Дом – работа, работа – дом. И только для девочки Насти я сделала исключение. Через силу согласилась увидеться, ведь обещала ребёнку. Настя хотела, чтобы в субботу я ждала её после факультатива по математике возле школы. Наверняка желала похвастать перед одноклассниками – меня Ася Топоркова встречает. Я не пошла на поводу у богатенькой девочки, предложила прогулку в городском сквере.
Состояние природы, на которую я давно не обращала внимания, было изумительным. Настоящий гололёд – чёрные лысые ветви деревьев покрыты глазурью льда. Абсолютное безветрие, но под действием собственной тяжести стеклянные ветки похрустывают, поскрипывают, шуршат загадочно.
– Как полиэтилен, – сказала Настя.
– Как напоминание и предчувствование, упрёк и прощение, разочарование и надежда, – не согласилась я. – Посмотри, как свет играет на ледяных ветках. Они кажутся вкусными леденцами.
– Ася, вы стихи, наверное, пишете?
Настя забыла об уговоре перейти на «ты», что меня устраивало. Дистанция, которую в русское общение привносит «вы», во многих отношениях очень удобна.
– К стихам способностей не имею. Но много помню наизусть. Хочешь, прочитаю?
– Не хочу. Сейчас стихами только ботаники интересуются.
– Увы, увы, увы. Три раза увы. Поэзия – это высшая форма владения литературной образной речью. Соответственно люди, способные воспринимать поэзию, позволю себе быть нескромной, относятся к разряду личностей с развитой душевной организацией. А ботаники изучают растения. Тоже, наверное, интересная наука.
– Ботаники – это неприспособленные придурки.
– Не стала бы спешить с определениями. И хочу заметить, что в устах юной леди сленг воспринимается с недоумением. Дворянка, которая выражается плебейски. Может, она и не дворянка вовсе? За внешностью маленькой гранд-дамы просто наряженная пастушка?
Я выражалась напыщенно, использовала обороты речи несовременные. Вовсе не преследовала педагогических целей. Прогулка по аллеям со стеклянными деревьями настроила меня на высокопарный стиль, мне хотелось выражаться так, как хотелось. И признаюсь, большой жалости к Насте, страдающей от того, что папа ушёл, я не испытывала. Девочка переболеет и выздоровеет. Я же переболею и останусь инвалидом. После Кости любой мужчина будет второго сорта. Но инвалиды нетребовательны.
– Ася, вы не похожи на других. Вы мне нравитесь.
– Благодарю. Следует вернуть комплимент. Но, маленькая леди, на этих хрустальных аллеях мне не хочется следовать этикету. Во фразе «Вы мне нравитесь» большими буквами написано «МНЕ», а не «ВЫ». Заботит ли вас, нравитесь ли вы мне?
Настя внезапно остановилась. Кусала губы, что-то лихорадочно обдумывала.
«Увлеклась, расслабилась. Ты говоришь с ребёнком, стыдно насмехаться над ним!» – приказала я себе.
– Я хочу вас спросить.
– Спрашивай.
– Честно мне скажете?
– Клянусь.
– Вам не понравилась моя мама?
Клятвы клятвами, а мамы мамами.
– Что значит «не понравилась»?
– Не юлите!
– Я общалась с твоей мамой двадцать минут. Людей, которые с первого взгляда оценивают других людей, не уважаю. Нельзя человека понять за мгновения. Тем более человека, находящегося в исключительно тяжёлом душевном состоянии.
– Она хорошая.
– Верю. Что тебя беспокоит, Настя?
– На месте папы я тоже бросила бы маму, – неожиданно выпалила девочка. – Нет! – испугалась она собственных слов. – Я очень люблю маму, а он – шваль!
– Это очень важно!
– Это очень важно!
– Что? – не поняла Настя.
– То, что ты сформулировала свою главную проблему и произнесла вслух. Сказала, и мир не рухнул. Хотя… Смотри, снег пошёл.
Ветра по-прежнему не было. Снег посыпал крупный – с фалангу моего пальца. Не кружевные снежинки, а бугристые сгустки. Снежинки, наверное, слепились в атмосфере, приближаясь к земле. Но и то, что сыпалось, планируя, выглядело романтично. Мы несколько минут молча наблюдали, как оледенелые ветки покрываются белым снежным пухом. Наверное, деревьям это очень вредно, ветки сломаются под тяжестью. Зато очень красиво.
– Тебе будет гораздо легче, – сказала я. – И пожалуйста, не называй папу швалью. Тебе не подходит плебейская лексика, ведь ты – маленькая леди.
– Правда?
– Совершенно точно.
– Я ему однажды в лицо сказала, он чуть не заплакал.
– Попроси прощения.
– Ладно. Ася, вы не замужем, да? Почему?
– Нет рядом человека, с которым стоило бы связать судьбу.
– Не встретился или вы с ним поссорились? – задала девочка точный вопрос.
– Поссорились.
– Из-за чего?
– Из-за глупости. Расскажу тебе, – вдруг решилась я, – только строго между нами. Можешь смеяться.
– Не буду, – пообещала Настя.
Но когда я в лицах пересказала дурное кино в жанре комедии положений, Настя не удержалась от хихиканья.
– Это очень важно! – подражая взрослому голосу, сказала девочка.
– Что?
– Что вы сумели с юмором рассказать про ситуацию, которая вас па́рит.
– Мучает, – автоматически поправила я. – Парят в бане. Ах ты проказница! Вернула мне мою мудрую мысль.
– Ага! – весело согласилась Настя.
– Не загордись. Но честно говоря, я не подозревала, что с двенадцатилетней девочкой можно говорить практически на равных. Замёрзла? Давай свой рюкзак, натяни поверх перчаток мои варежки. Мне не холодно, я люблю, когда руки дышат. Провожу тебя, двинули к твоему дому.
– Ася, а почему бы вам не написать Косте письмо?
– В Австрию, на деревню, названия которой не помню?
– По электронке, – удивилась моей тупости Настя.
– Это мысль! – Я даже остановилась, поражённая. – Почему она мне самой не пришла в голову?
– Потому что влюблённые глупеют, – приплясывала на месте девочка. – Когда я втрескалась в Сашку Петрова, у меня даже «тройки» появились.
– Прибавили шагу, – скомандовала я, – ты закоченела. Дрыжиков поймала?
– Ага. Я ещё про сайт хотела сказать…
Настя дала толковые советы, но сайту вряд ли суждено появиться без финансовой поддержки Кости. «А шулерские десять тысяч, которые привезла Лара и которые бабушка спрятала между старыми квитанциями платежей за квартиру? – вспомнила я. – Будет справедливо и логично, если деньги из бюджета радиостанции пойдут на создание сайта одной из передач. Ай да Настя, ай да умница!»
Около её подъезда я спросила:
– Хочешь, поговорю с твоей мамой? Объясню, что нельзя ребёнка использовать в качестве орудия возмездия.
– Нет, – покачала головой Настя. – Она не поймёт, только хуже будет. Спасибо, я сама.
Договариваясь снова увидеться, я нисколько не кривила душой. С Настей было интересно. Да и общение хоть с одним слушателем «Словарика» мне только на пользу.
Письмо Косте я писала две недели. Мысленно – каждую свободную минуту, за обедами и ужинами, в транспорте и на улице. Отстукивала на рабочем компьютере и на домашнем. Если бы писала от руки – испортила гору бумаги. В новогоднюю ночь, когда бабуля ушла спать, а родители привычно ругали телевизионные программы, я отправилась сочинять. Сочинять, набирать на клавиатуре, потом всё удалить, чтобы написать новый текст и его стереть… Десятки, если не сотни, вариантов, и ни один не годится. Я измучилась до такой степени, что уже подумывала, не выплеснуть ли крик души в одном предложении: «Ты меня истерзал, проклятый!»
Настя прихворнула, и зимние каникулы в Москве отменились. Я навещала Настю дома. Мама девочки, Нелли, к моей радости, отсутствовала. Безропотную домработницу-молдаванку звали Женей, как выяснилось. Я рассказала Насте, лежавшей в постели, но уже без температуры, какое громадное значение в прошлых веках придавалось правильному обращению с прислугой. Из всех умений, которые прививали девочке: читать, считать в пределах тысячи, немного рисовать, немного играть на музыкальном инструменте, болтать на иностранном языке (про науку флиртовать я умолчала), главный упор делался на воспитании руководящих – применительно к обслуживающему персоналу – качеств. Причём, как ни странно, отсекались стремления к грубому командованию. Что у древних греков, что в викторианской Англии, что у плантаторов Америки с негритянскими рабами, что у русских дворян – картина один-в-один. От прислуги зависит благополучие твоего дома, эти люди тебе подчинены, но гордость имеют. За них нужно нести ответственность как за ограниченных в правах детей, быть строгими, но внушать сознание защиты, которую ты обеспечишь. Хамское отношение к прислуге появилось в начале прошлого века, когда нувориши, сами в прошлом дети кухарок, брали на службу бедняков и тешились властью.
– Если хочешь, я тебе подскажу, в каких книгах про это написано, – сказала я Насте. – А пока, маленькая леди, говорите домработнице «вы», называйте её по имени, когда обращаетесь, прибавляйте «пожалуйста» при просьбе. Есть ещё в русской речи вежливая форма с отрицанием. Надо бы откопать её истоки. Как спросить или попросить с отрицанием?
– Не знаю, – хмурится девочка.
– Ты идёшь по улице, ищешь парикмахерскую, останавливаешь прохожего и спрашиваешь…
– Что?
– Настя, думай!
– Где здесь парикмахерская?
– Грубо. Вежливый вариант, с отрицанием. Должно присутствовать «не».
– Не скажете, где здесь парикмахерская?
– Отлично, умница. Ещё?
– Не знаете, нет ли тут парикмахерской?
– Великолепно. И как чудно в нашей речи! Культурный человек спрашивает: «Простите, который час?» Равносильно: «Не скажете, который час?»
– А ему отвечают: «Не скажу!» – рассмеялась Настя.
– Проказница!
– Женя! – громко позвала Настя, и, когда домработница явилась, «аристократическим» тоном попросила: – Не будете ли так любезны накрыть нам чай? Столик принеси… принесите из гостиной. Пожалуйста.
Девочка «ручной сборки», как говорил Костя о достойных людях.
Женя с ходу не поняла, о чем её просят. Когда сообразила, на лице промелькнуло выражение удивлённого самодовольства. И мне пришли на память строки Некрасова: «Люди холопского званья сущие псы иногда. Чем тяжелей наказанье, тем им милей господа». Вслух я, конечно, цитату из «Кому на Руси жить хорошо» не произнесла. Рано Насте тонкости натур по другую сторону баррикад знать. Пусть хоть на своём месте не выглядит Салтычихой, вслед за мамой.
– Ася, что ответил Костя на ваше письмо? – спросила Настя, когда мы пили чай.
– Ничего не ответил. Я письма не написала и соответственно не отправила.
– Почему?
– Самый правильный журналистский вопрос – «почему?». Иногда мне хочется, чтобы журналистам, когда берут интервью у интересного человека, было позволено только спрашивать в нужных местах: «Почему?» А не самовыражаться.
– Ася! Не уходите от ответа. Почему вы не написали Косте? Потому что струсили?
– Подсказка не верна. Я пишу ему денно и ночно. Стоп! Есть такое выражение? «Ночно» звучит подозрительно.
– Да забудьте про свой русский язык!
– Как мой, так и твой.
– Почему не отправили?
– Потому что триста двадцать вариантов никуда не годились.
– Вы так думаете?
– Я.
– Ну и дура! Ой, простите! Не кажется ли вам, что вы несколько заблуждаетесь? Когда я Сашке Петрову, который целую четверть мне нравился, написала письмо, сразу разлюбила.
– Как говорится: мы стыдимся не своих любовных писем, а их адресатов. Но это не мой случай.
Странно повторяются школьные ситуации. Настя была влюблена в Сашку Петрова одну четверть. Дима Столов такую же четверть питал ко мне нежные чувства. Настя сбросила влюблённость как изношенные туфли, я расхлёбываюсь до сих пор.
– Пишите, что из головы идёт, – советовала Настя, – как в сочинении на свободную тему. «Как я провёл лето?», «Какие человеческие качества уважаю?», «Мой любимый герой», «Кем ты хочешь стать?» Вот ерунда! Ленка Прохорова мечтает моделью быть, а написала, что ветеринаром, собачек лечить. Все эти сочинения – сорок бочек арестантов.
Я с удовлетворением отметила использование Настей идиоматического выражения, о котором шла речь в моей передаче.
– Предлагаешь мне наврать?
– Предлагаю не молчать, написать, что пишется. Кто сказал, что молчание – золото?
– Не знаю. Боюсь, что имя автора утеряно.
– Он был кретином! – решительно заявила Настя. – Люди должны разговаривать. Папа молчал, молчал, а потом нас бросил. Почему он никогда не сказал маме, что его не устраивает? Может быть, они поговорили бы раз, другой, и всё стало хорошо.