Костик в это утро соображал медленнее обычного. «Что тебя подвигло…» Так может выразиться только учительница русского языка. Только Бебела. Поди, объясни ей!
— Ничего не подвигло, Белла Борисовна.
Бебела выдержала многозначительную мхатовскую паузу. Костик пожал плечами и краем глаза взглянул на список учеников с порядковыми номерами, напечатанный как будто специально для этого случая крупным жирным шрифтом. Около фамилии Рымник значилось «двадцать восемь», и рядом стоял большой знак вопроса с круглой лебединой шеей, выведенный синими чернилами. Под номером три числилась Алиса Авдеева и красовался жирный плюс.
— Почему ты не хочешь ехать? — Бебела встала, тяжело отодвинув стул, подошла к Костику и, взяв его за локоть, участливо заглянула в глаза. — Ты не поладил с кем-то из учеников?
Алиса Авдеева и жирный плюс. Костик через стол смотрел за эту запись, как на что-то судьбоносное. Буквы «А» в перевёрнутом виде напоминали «V» — знак «Виктория», «Победа». Алиса едет в Финляндию! Фантазия мгновенно обрисовала десяток возможных и невозможных ситуаций.
…Вечер. Они вдвоём сидят на скамейке в тихом парке и разговаривают…
…Пошёл дождь. Костик укрывает Алису своей курткой, она робко прижимается к его плечу…
…Их никто не зовёт, о них все забыли, где-то басами гремит музыка, и они абсолютно одни….
— Вовсе нет, Белла Борисовна. Я ни с кем не враждую.
— Тогда объясни мне. За места в командах обычно драка идёт. Все хотят поехать.
«Конечно! Финка, да ещё на спонсорские деньги!» — подумал Костик.
— Мне сообщили, что у тебя там какие-то убеждения. Константин, я волнуюсь!
Белла Борисовна шумно задышала полной грудью, показывая, как она волнуется. Брошь на блузе плавно поднималась и опускалась. — Рымник, это не секта? Отвечай мне, только быстро и честно! Что ещё за убеждения?
Костик не без усилий высвободил руку из её цепких пальцев и попытался принять как можно более непринуждённый вид.
— Отнюдь, Белла Борисовна, — он вовремя вспомнил, что на словечки типа «отнюдь» она была падка и таяла от них, как пломбир на солнцепёке. — Вас дезинформировали.
Он сделал многозначительную паузу и, откашлявшись, продолжил:
— Я против сект. Они разрушают душу. И сердце.
Бебела зачем-то оглядела его всего целиком, как будто он поменял наружность. Костик снова посмотрел на перевёрнутую запись. Алиса Авдеева. Номер три.
— Белла Борисовна, это какой-то мисандерстэндинг…
— Выражайся, пожалуйста, по-русски.
— Ой, простите! — он хлопнул себя по губам. — В смысле, недоразумение. Правда-правда! Одноклассники дофантазировали то, чего нет. А попасть на Спартакиаду для меня честь. Право, огромная честь. Взываю к вашему снисходительному благоразумию в этом весьма щепетильном вопросе и лелею надежду на….
Костик старался произносить слова со сценическим серьёзом, как учили когда-то в драмкружке. Даже этот текст он выудил из какой-то роли.
— А почему ты со мной разговариваешь, как со старомодной чопорной дамой? — перебила его Белла Борисовна. — От меня что, нафталином веет?
Она подхватила журнал, открыла дверь в коридор, кивнула ему — выходи, мол. Озадаченный Костик, погасив улыбку, молча вышел из класса.
— С другими я бы так не возилась. Тебе повезло — мало ещё успел нагрешить в нашей школе! Репутацию пока не испортил, — Белла Борисовна захлопнула журнал. — Так я тебя оставляю в списке?
— Конечно! — Костик едва сдерживал радость.
— И пойдём-ка, дружок, в медкабинет. Больно вид у тебя загробный сегодня.
Отвертеться было нереально. Флегматичная горбоносая медсестра измерила ему давление, точно старичку, сунула градусник подмышку, сонно задала пару-тройку вопросов о здоровье — точнее, прочитала их из положенной по такому случаю анкеты — и безучастно подытожила: температура тридцать восемь и два, слизистая воспалена, сейчас же домой и немедленно вызвать участкового врача. Не спеша написала на бумажке освобождение от уроков и, вяло предложив позвонить родителям, чтобы его, болезного, забрали из школы, так же вяло удовлетворилась отказом. В норме он, в норме, сам дойдёт, не инвалид.
* * *Две недели, съевшие долгожданные весенние каникулы, Костик провёл, словно в ватном коконе. Высокой температуры он совсем не чувствовал, лежал в кровати, спал по двенадцать часов, просыпался уставшим, мокрым от пота, как будто бредил в лихорадке всю ночь. Мама хлопотала над ним, отец корил себя за то, что он, врач, прозевал первые признаки гриппа у собственного ребёнка, приходил рано с работы, подолгу сидел с сыном, лично проверял пустые вмятины на упаковке таблеток: съедено ли подобающее количество. Костик ненавидел лекарства — выдавливал очередную белую шайбочку в положенное время, прятал под язык и выплёвывал в раковину, если родители не наблюдали за ним. Единственным спасением для самого себя он считал слово «спать» и покорно проваливался в вязкое вакуумное забытьё. Снов, однако, не видел или же забывал их сразу, как только открывал глаза.
Эти две недели пролетели, точно один день. Длинный такой день с тяжёлым «тихим часом» между завтраком и ужином.
Мелочи его теперь почти совсем не беспокоили, грипп даровал долгожданное безразличие. А, может быть, и не было этих мелочей, откуда ж им взяться: дрёма, еда, обильное питьё, походы в туалет и снова дрёма. Жизнь, как у котов, по принципу: «спать надоело жрать» — в зависимости от времени суток запятая ставится в разных местах.
Алису он, конечно, вспоминал. Но её образ вносил дискомфорт в томную зыбучесть привычных незначительных мыслей, отвлекал от спасительного сна. Несколько раз дозванивалась Кэт. Именно дозванивалась, потому что его надо было вылавливать в редкие часы бодрствования. Болтать с ней ему нравилось, а новости об одноклассниках и школе казались такими микроскопическими и третьестепенными, что Костик решил: когда-нибудь он станет настоящим философом и запатентует рецепт пофигизма. А суть этого рецепта вот в чём: заболейте гриппом или чем другим, чтобы нос заложило до темени, дайте насморочному похмелью завладеть мозгом целиком и вместо лекарств пропишите себе двойную дозу сна.
Во время одного такого разговора Кэт сообщила, что класс передаёт ему искренние приветы. И что всем его не хватает. И что Рымника даже цитируют. Костик ответил «угу», сделал серьёзное лицо. Новоявленный мессия, рассказать Антохе — умрёт со смеху! Не хватает им!
В глубине души ещё оставалась обида на Кэт за то, что она чуть было не лишила его спартакиады. Трезвонила ведь налево и направо, что, мол, не смейте предлагать ему такое безобразие — джибобы не соревнуются! Поймала его на им же выстроенных правилах. Чуть было не отняла возможность поехать туда, где будет Алиса… Но Костик будет великодушен, он простит подружку, пиявку и лягушку. Всё пустое, суета. А мелочи его теперь не касаются. Он ведь джибоб.
Болезнь уходила вместе с последними каникулярными днями: синхронно, в ногу. Родители радовались: конечно, жаль каникул, «детство есть детство», как любила повторять мама, но всё же грипп очень удачно совпал с неделей отдыха — не будет пропусков в школе. Девятый класс всё-таки. По мере выздоровления сон, от которого Костик уже порядком устал, «сдувался», влезал в свои нормальные рамки — с одиннадцати вечера до восьми утра, и вместе с бодрствованием вернулись почти увядшие повседневные мысли: учёба, джибобство, спартакиада в Финляндии. Всё нормально. Да просто отлично!
* * *Одноклассники встретили его приветливо. У половины из них были банданы на левой руке. Костик счёл это хорошим знаком, однако про себя подумал: «Слизали, бандерлоги». Он вспомнил, как совсем недавно входил в этот класс с испариной на спине, ожидая, что чуть-чуть оступится и станет изгоем. Чего он боялся? Мирные же особи!
Одна такая «мирная особь» с фингалом под глазом и ссадиной на брови влетела на всех парах в класс и заорала:
— Следующего урока не будет. Химичка заболела!
Поднялся гул, грохот отодвигаемых стульев, но расслабиться не удалось: в класс вошла завуч и торжественно, как на собрании в актовом зале, молвила:
— К нам в школу пришли психологи. Хотели задержать вас после уроков, но раз уж в расписании сдвоенный пропадает, дружным строем, по три человека, кого назову, в мой кабинет, будьте любезны.
Первыми вызвали девочек. Вернулись они с постными лицами и, закатывая глаза к потолку, вяло поведали: «Ничего особенного. Вопросы тупые задают».
— Эксперименты на детях, — усмехнулась Кэт.
Она попала во вторую группу. По возвращении молча села рядом с Костиком.
— Ну! Не томи! — не выдержал он.
— Да чего-то не понять. Представляешь, ни один вопрос толком не запомнила. Гипноз, что ли, применяют?
— Так уж и ни один?
— Ну! Не томи! — не выдержал он.
— Да чего-то не понять. Представляешь, ни один вопрос толком не запомнила. Гипноз, что ли, применяют?
— Так уж и ни один?
— Доб, не приставай. Помню, тётка какие-то слова говорила, и все, как на подбор, на букву «П».
— Приплыли…
— Во-во! «Приплыли» тоже на «П», кстати. «Приоритеты», «подростковая психология», «первенство», «подмена»…
— Чего-чего? — не понял Костик.
— Не мучай меня. Отвечала честно. Сдала все пароли и явки.
— А зачем они этот опрос проводят?
Кэт хлопнула себя ладошкой по лбу.
— Вот самое главное-то и не спросила! Выводы, наверное, какие-нибудь делают. Кто шизоидный циклоид, а кто циклоидный шизоид. Третьего не дано. Ну все, пойду позвоню отцу, дела семейные…
Кэт подхватила сумку и вышла из класса.
Минут через двадцать вернулась Лена Приходько, загадочно подмигнула Костику и села с ним рядом. Он отметил, что у Лены сегодня необычно горят глаза. Что-то было в ней, что-то особенное… Русалочья бледность лица в обрамлении тёмно-каштановых волос, огромные глаза болотного цвета, аккуратный носик. Костик снова вспомнил, что в первый день в школе мысленно назвал её «Фея Тьмы». Жаль, что он не умеет сходу разбираться в людях. «Фея Тьмы» — неправильное определение. Уж больно много трогательного, детского в её чертах. Но если в глаза заглянуть — даже не по себе становится — там такое, что оставляет много, очень много вопросов.
— Доб… — Лена осторожно посмотрела на Костика.
Ему польстило, что она назвала его «Доб».
— Лена… — с такой же интонацией произнёс он.
— О тебе спрашивали, представляешь?
— Обо мне? — оторопел Костик.
— Ну, они хотят знать наше понимание лидерства. Видимо, кто-то из предыдущих тебя слил.
— Я — лидер? — искренне удивился Костик.
— Ну там тётка про скрытых лидеров спрашивала. Про авторитетов в классе.
— Хм-м. А кто ж тогда Кабан?
— Он открытый лидер.
Костик почесал макушку и осторожно повернул голову в сторону Кирилла Кабанова.
— Лен, я у вас тут без году неделя.
— Так это психологиню больше всего и интересует. Как, каким образом новичок стал авторитетом.
— Да какой же я авторитет-то? — не переставал удивляться Костик.
Лена повесила на плечо сумку и направилась к двери.
— Кокетничаешь, как девчонка, а ещё джибоб!
Что-то неуловимо изменилось в классе за время его болезни и каникул. Наэлектризованное пространство было почти материально, он кожей ощущал его. Неоднородность, «инакость» всего окружающего, всех предметов и даже фраз, которыми перекидывались одноклассники, отдавалась в желудке соусной остротой. Мутировали, товарищи дети? Несомненно. Костик нутром чуял, что мутация эта необратима.
Озадаченного Костика завуч пригласила на беседу последним. Он чувствовал подвох, но с волнением справился легко. Женщина лет сорока в строгом синем костюме, с копной крашеных морковных волос, собранных наверх в воронье гнездо, в больших очках с сильными диоптриями, делавшими глаза малюсенькими, сидела за столом завуча и смотрела на Костика, как на подопытную мышь.
— Позвольте поинтересоваться целью беседы, — учтиво произнёс Костик.
Женщина помолчала и, тяжело вздохнув, сказала:
— Самоопределение подростка.
И ещё раз вздохнула, как будто она крепостная и хозяин-помещик заставил её ходить по школам и выведывать глупости.
«Самоопределение подростка. Это как?» — спросил себя Костик.
— Это так, — словно прочитав его мысли, ответила психологиня. — Беседуем. Определяем болевые точки подросткового коллектива. Помогаем учителям. Родителям. Ну, и ученикам, в первую очередь.
Костику показалось, что она хотела добавить «работа такая», но сдержалась.
— Садитесь, Константин. Я — Ольга Олеговна, профессиональный психолог, специалист по тинейджерам.
Костик отметил, что «Ольга Олеговна» — какое-то неправильное, синтетическое словосочетание, как будто нарочно придуманное для плохого фильма с неверным выбором актёров — точнее, актрисы. И то, что она назвала подростков тинейджерами, ему не понравилось. Это вышло у неё как-то деланно, неестественно.
Ольга Олеговна открыла тетрадь, достала бумажные карточки и минуту в полной тишине изучала записи. Костик тоже молчал, елозил на стуле, разглядывал голубые жилки на её мраморных руках, носки своих ботинок, разноцветные бумажки на столе завуча.
— Я прошу ответить на несколько вопросов.
«А что, у меня есть выбор?» — про себя усмехнулся Костик.
— Я прошу ЧЕСТНО ответить, — продолжала психологиня.
«Выбор всегда есть», — подсказала Костику та часть мозга, которую он назначил ответственной за «важное».
Ольга Олеговна принялась гонять Костика по опроснику, смысл которого был ему абсолютно непонятен. Какой цвет ему ближе? Какая из геометрических фигур вызывает тревогу? (Он хотел сказать «круг, потому что жирный», но решил, что нагнетать обстановку — себе же во вред.); какой из двух вариантов он бы выбрал — и дальше перечень пар совершенно противоположных понятий, каких — Костик даже не запомнил. Что изображено на картинке? Чего не хватает в ряду нарисованных символов? Как бы он назвал по-другому треугольник? Какой он стакан — гранёный или круглый?
То есть, каким он, живой человек Костя Рымник, себя ощущает стаканом. Это очень важно. Самоопределение подростка!
После вопроса о стакане Костик украдкой взглянул на часы. Некоторые его одноклассники возвращались из «пыточной» довольно скоро, другие — долго не появлялись, и он, похоже, был из числа последних. Чем-то, и правда, заинтересовал.
Ольга Олеговна методично записывала ответы «интервьюируемого объекта» в тетрадь. Костик чувствовал её скрытое любопытство и недоумение: она не находила его каким-то особенным мальчиком. Вероятно, все его слова о треугольниках и стаканах сообщали ей, профессионалу: он — самая обыкновенная посредственность. Она подолгу зависала взглядом на его физиономии и силилась понять, почему о нём говорят и учителя, и ученики.
— Ладно, Константин, закончим официальную часть. На вопрос о стакане можете не отвечать.
Она встала из-за стола и подошла к Костику. Ему стало немного не по себе.
— Вы счастливы?
Ох, как он не любил такие вопросы! Особенно от посторонних дамочек. Ольга Олеговна продолжала смотреть на него так, как будто хотела просверлить дырку. Песенка была когда-то такая про ёжика: «шёл и насвистывал дырочкой в правом боку». Вот и Костик выйдет после беседы в коридор, насвистывая дырочкой, просверлённой живодёркой.
— Счастлив? Ну, я не знаю…
— Ваши одноклассники считают вас счастливым человеком.
— Это ещё почему? — искренне удивился Костик.
— Вы видели Главного джибоба.
Она произнесла это легко, даже не подглядывая в тетрадку, а Костик ведь мог поклясться — ещё полтора часа назад она и слова-то такого не знала.
— Джибоба? — он сузил глаза. — А кто это?
Сверлящий взгляд сквозь очки, точно пуля — через череп, навылет.
— Не притворяйтесь, Константин. Мы оба устали. Давайте закончим разговор, раз уже подошли к сути. Я провела много бесед сегодня. Ваши одноклассники считают вас во-первых, счастливым — а я как раз исследую подростковое счастье, — во вторых…
Она говорила мудрёно, но гладко. Значит, он всё-таки подопытная мышь! Какой это, интересно, козёл или козлица заявили, что Костик и есть образец счастья?
— И в-четвёртых… вас очень уважают сверстники.
Это было приятной новостью. Он было задумался, но психологиня снова зыркнула на него, и у Костика заиндевело на душе.
— Ольга Олеговна, счастье — понятие сугубо индивидуальное.
Она улыбнулась.
— Конечно, это всё субкультура… джибобы…
— А вы что-нибудь знаете о джибобах? — стараясь придать голосу равнодушные нотки, спросил Костик.
Ему показалось, что она засмеялась. Не открывая рта. Лицо как-то исказилось, глазки, и без того маленькие от диоптрий, сложились в щёлочки, точно у китайца.
— О джибобах? Ну конечно, знаю! И получше всех ваших сверстников!
— Откуда же?
— Тоже мне, тайное общество! — Ольга Олеговна снова села за стол. — Не забывайте, молодой человек, я профессионал и в молодежных движениях разбираюсь.
— Но… — оторопел Костик, — оно… движение… очень-очень новое…
— И никакое не новое, давно уже существует. Кто-то из моих коллег даже диссертацию защитил.
— Диссертацию? По джибобству?
— Вас это удивляет, потому что вы молоды. А все темы, связанные с субкультурами и их возникновением, давно изучены.
Костик смотрел на неё и еле сдерживался, чтобы не выкрикнуть прямо в лицо учёной даме: «Но ведь это я придумал я, я, я!»
— Извините, — он сжимал и разжимал пальцы, что всегда помогало ему сосредоточиться. — Я в этом… м-м-м… движении… недавно. А можно спросить вас, как знатока…