Вот он показания дает, что в день убийства к Мелеску на киностудию приезжал Скуратов и что между ними был конфликт. В протокол он это категорически отказался вносить, но в разговоре сделал весьма прозрачный намек, что Мелеску якобы всерьез подозревала в убийстве Алагирова Скуратова — своего прежнего сожителя. У меня в связи с этим складывается впечатление, что он либо что-то недоговаривает, либо намеренно пытается подбросить весьма удобную версию смерти Мелеску. И в принципе такой расчет точен. Ведь они со Скуратовым пока в равном положении. И без допроса Скуратова я просто не могу сейчас вынести в отношении подозреваемого Риверса какое-то определенное решение.
— И что конкретно вы предлагаете? — спросил Колосов.
Следователь глянул на часы: без четверти шесть.
— Звоните в штаб-квартиру «Армии Юга России», если Скуратов на месте, посылайте за ним ваших сотрудников. Везите сюда. Я его допрошу, а затем проведу очную ставку между ним и Риверсом.
— Там лучше появляться без звонка. — Колосов вздохнул. — Ладно, сделаем, как вы считаете более полезным для дела. Я сам поеду.
Это называлось — ждите у моря погоды, пишите письма! И тем не менее... Никиту начал уже захватывать лихорадочный темп этого вечера. Ждите... Какое, к черту, ожидание. Итак, лед тронулся. Однако Риверса пока задержали лишь на три часа — «до выяснения». А дальше...
А в Харитоньевском переулке, напротив, царило ну просто олимпийское спокойствие. Дальше вестибюля особняка Колосова и приехавших с ним оперативников охрана не пропустила. Вызванный на переговоры «югоармеец» — парень лет двадцати пяти с плечами штангиста и полувоенной стрижкой — вежливо ответил «товарищам из уголовного розыска», что «Алексей Владимирович находится в Берсеневке».
Снова эта Берсеневка! Колосов начал терять терпение. Или фигурант скрывается внаглую... Он смотрел на лестницу, ведущую в глубину особняка, на второй этаж. Эх, жаль, ордера нет на обыск этого логова. Да и вряд ли он когда-то будет, ведь здесь все, точно броней, прикрыто грифом «спецпроверке не подлежит». Но Берсеневка... А может, Скуратов и правда там сейчас? Что ж, конно-спортивный клуб — это всего-навсего развлекательно-оздоровительное заведение. Так что если этот тип там, то, может, оно и к лучшему? Да тут и езды на приличной скорости по хорошей дороге всего полчаса!
Однако, по закону подлости, на пути в Берсеневку дежурная машина розыска попала на МКАД в пробку. И в результате на территорию конно-спортивного комплекса в Берсеневке они въехали только в восьмом часу вечера.
На веранде клуба им попался только официант. Он никак не мог сначала взять в толк, кто они такие, а затем почему, по какому, собственно, праву сюда, в этот тихий элитный уголок отдыха и неформального общения, нагрянула милиция?
— Да, Алексей Владимирович здесь с самого утра, но... Но позвольте, куда вы? По какому вопросу? Вам назначена встреча? Как вы вообще миновали охрану?!
И Никита вспомнил, «как они миновали охрану». У ворот, когда их машина остановилась и к ней вразвалку подошли два лба в униформе, один из приехавших с ним оперативников просто извлек табельное оружие и поставил охранников лицом к стене по стойке «смирно».
Было уже не до церемоний! Риверса задержали всего-то на три часа. И они истекали минута за минутой. А Колосов не был намерен отпускать его. Скуратов же сам напросился на жесткое, невежливое с ним обращение. Не черта было сбегать в прошлый раз! И вообще, даже если Скуратов, на его счастье, просто свидетель, уже не до церемоний. С НИМИ после гибели Мелеску Колосов не собирался разводить процессуальный политес.
— Проводите нас к Скуратову. Сию же секунду, будьте добры, — скомандовал он растерявшемуся официанту. — Вы что, до сих пор не поняли, кто к вам приехал? Отдел по раскрытию умышленных убийств.
Официант безропотно повел их в столовую клуба. Колосов здесь уже был: Астраханов, помнится, разыгрывал хлебосольного хозяина. Точнее, барина. Современного подмосковного помещика, у которого и лошади, и обслуга, и свита прихлебателей.
В столовой — вечерняя прохлада, из освещения — только бра на стенах. Те же легкие кремовые шторы на окнах. Буфет с хрустальной клубной посудой. Нелепый по своей величине и натурализму бронзовый скульптурный орел, терзающий змею, — украшение во вкусе «новых русских» на паркетном полу в углу. И — большой овальный стол, накрытый накрахмаленной скатертью. Ужин при свечах в тесном дружеском кругу.
За накрытым столом сидели четверо мужчин. Двое из них были Колосову знакомы — Астраханов и Белкин. А вот двое других...
Один был довольно молод — стильный, спортивного вида парень. В отличном бежевом костюме и модных сандалиях на босу ногу. Короткостриженый, с модной ершистой бородкой. В очках, которые очень шли к его продолговатому интеллигентному лицу.
Второй — грузный, полный, в синей толстовке и мятых брюках цвета хаки. Шатен лет тридцати двух. Колосова интересовал именно он. И он все заметил в его облике — отечность его бритого бледного лица, мешки под глазами, золотую цепочку на мощной бычьей шее и тонкий золотой браслет на широком запястье. Точно наручник.
— Алексей Владимирович Скуратов? Я майор Колосов, уголовный розыск Московской области. — Колосов сделал шаг к их столу.
— Скуратов, он самый, — Скуратов сидел, упершись локтями в стол. Перед ним — тарелка с недоеденным гарниром и апельсиновыми корками. Рюмки. Дальше — ваза с фруктами и целая батарея" бутылок: водка, коньяк, грузинские марочные вина.
— Никита Михайлович... Слушай, майор, здравствуй... Присаживайся, — Астраханов поднялся, громко двигая стулом. Выглядел он встревоженным. Едва не опрокинул бокал с красным вином на лежавший подле его прибора на скатерти сотовый телефон. — Что-то случилось?
Колосов не ответил ему. Он обращался к Скуратову:
— Алексей Владимирович, я попросил бы вас одеться и немедленно проехать с нами в прокуратуру. Надеюсь, вы извините, что срываю вас с дружеского ужина... Время не ждет. Служба... Будь добр, — он вдруг резко обернулся к приехавшему вместе с ним Ландышеву (оперативники вошли в столовую вслед за начальником «убойного» отдела и рассредоточились по комнате). — Будь добр, вот у этого гражданина проверь документы.
Ландышев подошел к мужчине в очках. Тот, криво усмехнувшись, пошарил в кармане пиджака, извлек визитку. Протянул ее, игнорируя юного лейтенанта Ландышева, Колосову. Тот прочел: «Ворон Михаил Михайлович, телефон, факс...» Это он и так знал, но...
— А что, других документов при себе нет? — сухо осведомился Ландышев.
— Права в машине, техталон. Машина, вон она, во дворе. Можете обыскать. — Ворон поправил очки элегантным жестом. — А в чем дело? По какому праву вы сюда так беспардонно ворвались?
— Миша, помолчи. — Астраханов положил ему руку на плечо. — Не заводись, говорю тебе!
Ландышев вопросительно глянул на Колосова: что делать со строптивым очкариком? Забирать с собой «до выяснения»?
— В следующий раз носите при себе паспорт, Михаил Михайлович, — тихо сказал Никита. — Проблем меньше будет.
— А в законе не сказано, чтобы граждане везде и всюду носили с собой паспорта. А насчет моих проблем не волнуйтесь. Боюсь, очень скоро у вас самого начнутся проблемы. Очень крупные. — Ворон прищурился. Колосов видел не глаза — стекла очков.
— Алексей Владимирович, я вас жду. — Он круто повернулся к Скуратову. И только тут заметил, что фигурант... пьян.
Шеф «югоармейцев» медленно поднялся. Засунул руки в карманы брюк.
— Ну идемте, раз служба не ждет. Хотя... одну минуту... Я могу подняться наверх?
— Зачем? — спросил Никита.
— За сигаретами. Там у нас комнаты для гостей клуба. А сигареты... тоже там.... Из-звините, чужие не курю. Только свои. Привычка.
— Хорошая привычка. Я вас провожу. — Колосов подошел к нему вплотную. Резкий запах алкоголя. Остановившийся, заторможенный и вместе с тем лихорадочно блестящий взгляд темных глаз...
Чтобы последовать за фигурантом, Колосову потребовалось обойти стол. Он прошел за спиной Валентина Белкина. Тот сидел прямо, точно аршин проглотил. В тарелке стыло горячее, рюмка и бокал были полны. Он смотрел в тарелку. На Никиту он даже не поднял глаз.
«Товарищеская пирушка, блин! — подумал Колосов. — А вы, оказывается, господа хорошие, гораздо ближе друг другу, чем хотите казаться. Гораздо ближе. Сплоченнее».
Скуратов, поднимаясь по лестнице, едва не споткнулся. Никита видел перед собой его спину. Здоровый мужик, тяжеловес.
На втором этаже — коридор, двери, двери... Скуратов открыл дверь в одну из комнат: диван с неубранной постелью, на кресле валяется черный пиджак, белая сорочка — комом, яркий модный галстук свисает со спинки. На полу у кресла — пепельница, полная окурков...
— Черт, куда я их дел? — Скуратов поискал сигареты на столике возле дивана, на подоконнике за шторой. Поднял с кресла пиджак и...
— Черт, куда я их дел? — Скуратов поискал сигареты на столике возле дивана, на подоконнике за шторой. Поднял с кресла пиджак и...
И что-то тяжелое упало на пол. Глухой стук, смягченный толстым восточным ковром.
Глаза Скуратова расширились. Он быстро шагнул, молниеносно нагнулся к этому предмету и...
Мощный удар в грудь отбросил его к стене. Колосов, опешивший от неожиданности, но быстро собравшийся, въехавший в ситуацию, вложил в этот удар все свое... Скуратов спиной ударился о кресло, опрокинул его на пол.
— Руки! Руки за голову! Быстро! — скомандовал Колосов. Нет, такого поворота он не ожидал, но... Легко было командовать, когда табельный, верный друг табельный был уже извлечен из кобуры. — Руки, я сказал! Ну!
Скуратов медленно поднял руки. Смотрел на пистолет в руках Колосова. Затем — на предмет, выпавший из кармана пиджака. Это тоже был пистолет. «ТТ».
Глава 42 ВСТРЕЧА
Катя на работе не появилась по семейным обстоятельствам. От отпуска у нее еще оставалось пять дней, и она решила великодушно пожертвовать ими для ухода за мужем.
Кравченко все утро капризничал — то не так, это не так. Потом предложил сыграть в карты — на интерес. Катя отказалась: врач прописал полный покой! Кравченко предложил сыграть на поцелуй. Катя снова отказалась, но уже не столь решительно. Чтобы отвлечь «драгоценного» от суетных мыслей, она вознамерилась ему что-нибудь почитать вслух. Газеты? Кравченко с брезгливостью отверг газеты. Детектив? Кравченко покачал головой — не то, как-то не в масть... Стихи? «Про любовь», — уточнил он.
И Катя, вздохнув, достала томик Гейне. Начала читать. Кравченко слушал. Потом заснул. День пролетел очень быстро. Катя вспоминала: каким коротким показался ей тот день. И какой длинной ночь.
Звонил с работы Мещерский, справлялся о здоровье приятеля. После ночного нападения Колосов распорядился, чтобы в вечернее время с Мещерским постоянно находились двое оперативников. Одну ночь они уже ночевали у него на квартире. И Сережка честно признался, что они втроем всю ночь напролет резались в карты. Причем он проиграл своей охране две бутылки водки. Снова эти карты! Азартные игры... Катя вздохнула: мужчины как дети. Что с них взять?
В начале девятого после ужина Кравченко сам позвонил Мещерскому. Тот уже должен был вернуться домой. Звонил не просто так, а с поручением: записать на видео футбольный матч. «Чтобы не было потом больно за бесцельно прожитые годы»... Катя слушала их разговор с кухни. Они все мололи про свой футбол и вдруг...
— А почему они не приедут? — внезапно спросил Кравченко. — Черт... Они что, вообще снимают за тобой наблюдение? Полностью?
— Что случилось? — спросила Катя.
— Сережка говорит — ему только что позвонили из отдела убийств и сказали, что они снимают сегодня сотрудников с его квартиры. Чтобы он их не ждал.
— Почему?
Кравченко пожал плечами. Помрачнел. Катя кинулась к телефону, набрала номер Мещерского:
— Сережа, не волнуйся, это я. Ты что, совсем один сегодня будешь?
— Катенька, какие нетактичные вопросы ты задаешь.
— Я серьезно. Почему никто из наших не приедет? Колосов же сказал... Ты лично с ним разговаривал?
— Нет. С каким-то его сотрудником. Он мне сказал, у них людей не хватает и они вынуждены снять охрану.
— Да почему? В чем дело? Они же обещали!
— Он не объяснил. Торопился куда-то. Возможно, у них что-то случилось. Они заняты чем-то другим. Или, может, по нашему делу есть какие-то сдвиги.
— Я сейчас к тебе приеду. — Катя была сама решимость. — И знаешь что... свари-ка мне кофе. Самый крепкий.
Кравченко приподнялся на своем, как он печально выражался, «одре», наблюдая, как она лихорадочно начала собираться.
— Вот и надейся на ваших ментов, — изрек он. — Кинут за здорово живешь. Эх, — он пошевелил ногой, закованной в гипс.
Катя поставила ему у дивана телефон, пепельницу, коробку с соком, бутылку с минералкой. Поставила таз — на случай, если начнет тошнить. Она сама удивлялась резкой смене своего настроения. Только что ведь на душе было спокойно, легко, и вдруг... Откуда эта тревога? Это лихорадочное беспокойство? Этот страх? Эта уверенность, что сегодня ночью Сережку; Мещерского ни в коем случае нельзя оставлять одного?
— Господи, что там еще стряслось? — она задала вопрос Кравченко, пустоте и самой себе. — Почему они вдруг так резко все поменяли? Почему оставили его без прикрытия?
— Они и прежде на прикрытие оперативное не очень-то расщедривались, Катя...
Она посмотрела на Кравченко.
— Если кто-то вдруг позвонит Сереге... Не я, не этот Колосов — кто-то незнакомый тебе по голосу, — Кравченко был серьезен и задумчив. — Ты сама с ним не говори. Пусть говорит только Сережка. И если вдруг опять начнутся какие-то вызовы вниз, на улицу на переговоры, ты сделаешь все от тебя зависящее, чтобы Сережка туда не пошел. Поняла меня? Если нужно, бери из бара бутылку и лупи его, если будет тебе возражать и рваться выяснять отношения, по башке, оглушай до отключки. Только из квартиры не выпускай. Сразу же звони мне. И дверь не открывай никому. Договорились?
— Договорились. — Катя взяла сумку. — Насчет бутылки ты это здорово придумал. Еще что скажешь?
— А Сереге передай... Нет, это ему сейчас сам внушу — ночь провести наедине, под одной крышей с моей женой... Моей любимой женой, — Кравченко смотрел на Катю. — Это ему так даром все равно не пройдет. Дуэль через платок на пистолетах.
Катя наклонилась и поцеловала его. Выпрямилась, тряхнула волосами, украдкой ловя свое отражение в зеркале прихожей. Вот, значит, как оно складывается. Кравченко болен, что ж, значит, судьба ей выходить на тропу войны. В джинсах, в черной облегающей кофточке она чувствовала себя на «тропе» неплохо. И ужасно самой себе нравилась. Хрупкость, женственность и при этом абсолютное бесстрашие... Да, она не боялась — дома в своей квартире, в родных стенах, ловя на себе взгляд Вадьки, чувствуя на губах вкус его поцелуев, она не боялась ничего. И готова была сыграть роль защитника. Защитницы.
Кравченко поднял руку — жест римских легионеров. Товарищей по оружию. В лифте Катя вдруг вспомнила, что с «римскими легионерами» Кравченко и Мещерского сравнил Михаил Ворон — тогда в баре на неуютной набережной за Курским вокзалом он завел разговор об их еженедельных совместных походах в баню. «В термы», — как он выразился. «Вот дает, — подумала Катя о Вороне. — Это же надо такое выдумать? Легионеры. Особенно крошка Мещерский. А он ведь тогда словно сожалел о чем-то. Или завидовал им?»
Ей повезло: у метро «Парк культуры» она сразу поймала такси. И ровно в девять уже звонила в дверь квартиры Мещерского. Сережка открыл ей в фартуке, наскоро вытирая полотенцем мокрые руки. Катя почувствовала аромат свежемолотого кофе.
— Вадька уже звонил, — доложил Мещерский. Он был рад ее внезапному порыву, но... — И что вы там с ним сообразили? Я что, совсем уже беспомощный, что ли?! Сейчас кофе выпьешь, поужинаешь со мной, и я тебя домой отвезу. И не смей мне возражать!
Катя швырнула сумку на кресло. Нет, ну это надо? Они только и делают, что командуют ею! Но спорить прямо в дверях было бесполезно.
— Я хочу кофе, Сереженька, — кротко призналась она. — Я зверски хочу кофе. Я просто изнываю.
Они чинно пили кофе на кухне. Катя рассказывала Мещерскому о том, как она весь день заботилась о недужном «драгоценном В. А.».
— Надо вызвать врача из поликлиники, — Мещерский хмурился. — Мало ли что его в «Склифе» осмотрели! Все равно еще один врач не помешает. Я завтра же к вам заеду после работы. Если потребуется консультация у специалиста, я...
— Ты же хотел меня сейчас домой везти. Мещерский поднял на нее глаза и... Зазвонил телефон на кухонной стойке. Катя схватила трубку: Вадька колобродничает, скука его грызет в одиночестве!
— Алло, я слушаю.
— Алло! Это кто? Алло! Кто говорит?
Это был не Кравченко.
Голос мужской, абсолютно Кате незнакомый. Неузнаваемый. Хриплый, взволнованный, резкий, прерывистый. И это было как удар. Катя не ожидала, что ЭТО подействует на нее вот так. Молча протянула трубку враз побледневшему Мещерскому. По спине полз холод страха. И сердце дико колотилось. Она смотрела на стол, на кофеварку, на будильник на xoлодильнике. Было еще совсем рано для НЕГО, предпочитающего глухой полночный час Быка. Было всего-то десять часов одиннадцать минут.
Сумерки за окном. Их, точно черные ножницы, кромсали стрижи.
* * *Эксперта-баллиста срочно вызвали из дома. Предварительные результаты баллистической экспертизы Колосов ждал как манну небесную. Скуратова из Берсеневки доставили в прокуратуру. Прокурорские уже полностью смирились, что им, как и розыску, тоже предстоит бессонная ночь. Однако до результатов баллистической экспертизы следователь не стал начинать допроса.
Скуратова взял на себя Колосов. Да что там говорить! Даже если бы прокуратура настаивала с пеной у рта, Никита не уступил бы им своего права первого допроса.