– У меня сегодня удачный день, сопляк. – Оказывается, его голос мог звучать ласково и успокаивающе (но не хотел бы я засыпать под колыбельные песни Габриэля! Навеваемые ими сны уводили прямиком в страну безумия). – Ты до конца выполнил свой долг, и не твоя вина, что кобылу подстрелили. Это тебя утешит. – Он сунул несколько монет в ладонь, испачканную кровью. – Держи их! Крепко держи! – внезапно закричал он.
Мальчишка вздрогнул и инстинктивно зажал монеты в кулаке, хотя за минуту до этого рука его не слушалась. Его лицо перекосилось и сморщилось, будто усохшая слива. Судя по всему, он испытывал пронзительную боль, но не мог закричать. А потом и боль внезапно прошла.
Уродливая страдальческая гримаса сменилась выражением неподдельного изумления. Габриэль накрыл своей ладонью раненое плечо. На кольцах появился малиновый отлив, как будто металл раскалился. Потом я увидел, что между пальцами просачивается дымок. Запахло горелым мясом…
Мне стало не по себе, но мальчишка испытывал явное облегчение. Он смотрел на Габриэля, как на бога.
Ох этот взгляд благодарной овцы! Одновременно жалкий, туповатый и восторженный, неизменно направленный снизу вверх. Как часто наивные люди обращали подобный взгляд на моего хозяина!..
Когда Габриэль отнял руку, на месте раны остался ожоговый шрам, а на его ладони лежал маленький серый шарик. Он бросил шарик в пыль и пошёл взглянуть на свою кобылу.
Мальчишка оторопело посмотрел ему вслед, затем нагнулся и поднял кусочек свинца. Я догадывался, что эту реликвию он будет хранить и носить с собой всю жизнь.
Габриэль приблизился к толпе, и люди расступились перед ним, точно он гнал перед собой волну отравленного воздуха. Чудесного исцеления никто не заметил, зато все старались держаться подальше от чужака, рака которого была наполнена почти доверху. Страх прикосновения, не имеющий ничего общего с брезгливостью, был знаком и мне. Он исчезал только тогда, когда хозяин сам намеревался вступить в физический контакт… Я следовал за ним по образовавшемуся коридору и чувствовал себя все хуже и хуже.
Габриэль остановился и посмотрел на несчастную скотину. Затем нагнулся и приложил большой палец к белому пятну на её морде, расположенному как раз между слезящихся глаз. На носки его сапог брызнули капли густеющей крови. Мне показалось, что лошадь смотрит на него так же, как совсем недавно смотрел мальчишка-слуга. Одним касанием он прекратил её мучения. Кобыла содрогнулась в последний раз и тихо испустила дух.
В толпе возник глухой ропот. Габриэль поднял голову и обвёл передние ряды потемневшим взглядом. Изумруды, сверкавшие в его глазах, превратились в рубины. Это заставило людей попятиться. И он сказал мне:
– Они запомнят меня надолго! – (Ну, в этом я и так не сомневался.) – Я прокляну этот вонючий городишко.
* * *(О том, что он имел в виду, я начал догадываться только спустя двое суток.
Была душная ночь, меня мучила бессонница, и я вышел на балкон, чтобы выкурить папироску. Часы на башне пробили одиннадцать раз. Я вдыхал горький дым и вглядывался в темноту. Услыхав стук копыт, я не придал этому никакого значения. Извозчики и всадники попадались довольно часто даже в самую глухую пору ночи. Боунсвилль был весёлым городом, если вы понимаете, что я имею в виду. А в одиннадцать ещё были открыты все кабаки.
Я глянул вниз и обмер. По улице брела, пошатываясь, белая кобыла, которая казалась в полумраке бледной тенью. Но потом стали различимы детали. У неё был вздувшийся живот, и вороны выклевали ей глаза.
Конечно, я видел её с приличного расстояния, при тусклом свете пары фонарей, висевших у входа в гостиницу. Можете посмеяться над моей глупостью, однако до самого смертного мига я не усомнюсь в том, что это была кобыла хозяина. И так же точно до своего последнего вдоха я буду благодарить бога за то, что мне не довелось узнать, в чем, собственно, состояло проклятие Габриэля!
На следующее утро мы навсегда покинули город моего позора. Но здесь же началось моё восхождение к скрытой Силе. Не знаю только, куда ведёт эта лестница – вверх или вниз, на небеса или в ад.)
* * *– …Какую карету ты бы выбрал? – неожиданно спросил Габриэль, по-видимому, уже забывший об околевшей лошади. Он воздвигся на ступенях кабака с крайне независимым, почти царственным видом. На секунду его старый красный плащ и впрямь представился мне малиновой мантией. Не хватало только кардинальских погон и креста на груди.
Хозяин обладал способностью искажать восприятие, трансформировать предметы, влиять на чувства. В его присутствии немые вещи вдруг начинали «говорить» или оборачивались чем-то вообще незнакомым.
– Эта вроде ничего. – Я ткнул пальцем в самую дорогую на вид карету. Четвёрка серых в яблоках лошадей была подобрана идеально. Двое здоровенных охранников также выглядели весьма внушительно.
– Быстро схватываешь, мой мальчик. Мне это нравится, – одобрил Габриэль. – Значит, я в тебе не ошибся.
Я перевёл дух. По своей наивности я решил, что на сегодня с приключениями покончено.
– А теперь пойди и возьми её, – приказал хозяин.
– Зачем? – пролепетал я, не столько опасаясь получить пару пинков от охранников, сколько из мелкого врождённого страха оказаться в неловком положении. Чувство стыда было невыносимее физической боли. Живя в изгнании, я лишился рудиментарного чистоплюйства, но не избавился от смертного греха гордыни.
– Не стану же я возвращаться в гостиницу пешком, болван! – презрительно бросил Габриэль. – Ступай!
И я пошёл.
* * *Я приближался к стоянке экипажей, без всякого удовольствия поглядывая на мертвенно-серые рожи охранников, у которых умение сохранять до определённого момента тупую невозмутимость почему-то считалось фирменным стилем профессионала, и грустно размышлял о том, что мои собственные кости точно не станут предметов поисков и вожделения собирателей-знатоков. Им (костям) суждено мирно гнить где-нибудь на заброшенном кладбище или неподалёку от не менее заброшенной дороги…
Я не представлял себе, что буду делать через несколько секунд, когда расстояние между мной и охранниками сократится до минимума. Я словно шёл по натянутому над бездной канату, на одном конце которого меня ожидал в лучшем случае мордобой, а на другом – кровосос Габриэль с его штучками, что было, пожалуй, гораздо хуже любой мыслимой пытки. Сильнее, чем когда-либо, я ощущал себя холуём не только по обстоятельствам, но и по призванию, то есть существом, созданным исключительно для прислуживания. Максимум, на что я был способен в то время, это оказывать сомнительные услуги более сильным и волевым личностям, державшим в кулаке свою, а заодно и мою жизнь. Вместе с тем я понимал: я прохожу первый этап испытания. Габриэль выполнил обещание «сделать из меня мужчину», однако перспектива стать мёртвым мужчиной меня не обрадовала.
Я остановился перед облюбованной мною каретой. Я не ошибся – экипаж действительно был достоин лорда, не говоря уже о проходимце, посчитавшем ниже своего достоинства прогуляться пешком. Ближайший жеребец косил недобрым глазом. Охранники откровенно скучали. С их точки зрения я не заслуживал внимания.
Я прикинул: если тут дежурят двое, значит, ещё как минимум столько же постоянно сопровождают хозяина. От этого задача не показалась мне менее трудной – не все ли равно, сколько человек будут меня убивать? Хватило бы и одной из этих горилл, покрытых шрамами, чтобы превратить меня в мешок, наполненный отбитыми органами…
Слабость в коленях сочеталась с абсолютной пустотой в башке. Я не сумел отыскать даже какой-нибудь идиотской шуточки, чтобы сойти за придурка. Взгляд Габриэля прожигал мне затылок, словно солнечный луч, пропущенный сквозь чечевицу увеличительного стекла. Пока этот «луч» был слегка не в фокусе, и затылок лишь неприятно пощипывало. Однако в любую секунду пучок мог превратиться в тончайшую раскалённую иглу, которая пронзила бы и изжарила мой мозг…
И тут на меня снизошло озарение. Я назвал бы это даже откровением, если бы не старался избежать кощунства. Я будто заглянул краешком глаза в тёмную комнату, где хранилась СИЛА. Ещё не моя, но какую-то часть Силы мне давали взаймы. Я осознавал, где находится тайная «комната», и понимал, что заключал опасную сделку. Контакт длился всего лишь мгновение, но даже эта ничтожная порция, передавшаяся мне от Габриэля, едва не опрокинула меня навзничь.
Первое, что я почувствовал, – полное безразличие к тому, что было, и к тому, что будет. Затем я вспомнил то, чему меня учили в отцовском замке. Вернее, не я. Мой мозг был отключён и безмолвствовал; вспоминало тело. В глазах потемнело, и кости словно размягчились… Кажется, я пошатнулся, но уже через секунду обрёл равновесие. Равновесие было ключом ко всему.
Говорить было нечего, да и незачем. Настало время действовать.
Говорить было нечего, да и незачем. Настало время действовать.
Если в меня и вселился демон, то звали его Габриэль. Наверное, что-то произошло с моим лицом. Во всяком случае, охранники явно почуяли опасность. Один из них, несмотря на свои габариты, по-кошачьи мягко спрыгнул вниз и оказался прямо передо мной, а другой плавно заскользил на краю поля зрения, стремясь зайти справа и сзади… Но я уже знал, что все это ни к чему. Оба были обречены, начиная с того самого момента, когда их выбрала Сила.
Мой рассудок помутился. Это было похоже на быстрое погружение в пучину мрака, в котором тем не менее существовало невидимое солнце, центр притяжения. А то, что двигалось рядом, уже не было человеком, чем-то одушевлённым, живым; оно вообще не имело названия. Какие-то коконы, наполненные враждебной силой, распустили белесые вибрирующие нити, которые непостижимым образом проникали всюду и проходили сквозь меня. Энергия перетекала в этих полых нитях в обоих направлениях; её накопление или истечение определяло ритмы механических движений и сокращений. Борьба с этими слепыми осьминогами в вязкой темноте заняла лишь несколько незаметно промелькнувших секунд.
Кажется, мне даже удалось впервые в жизни применить ХИМЕРУ – я будто сунул руку в потусторонний гадючник, схватил за хвост чахлого тамошнего змеёныша, сам едва не обделался, однако отправил ХИМЕРУ по назначению. Первый опыт получился беспорядочным, почти случайным и страшноватым. Впрочем, результат меня удовлетворил.
Когда я снова обрёл обычное зрение, то увидел, что возле моих ног копошатся двое. И что-то в них было нарушено – может быть, ничтожная часть мозга, но это внешне незаметное изменение превратило охранников в слюнявых полуидиотов.
У меня же отчего-то была вывихнута рука в запястье и распухли костяшки пальцев. Кучер сбежал. Свидетели пятились в темноту. На бледных лицах я прочёл печальное свидетельство того, что перестал быть одним из них. Но разве я не хотел этого, разве не верил втайне в свою исключительность?!
Габриэль неслышно подошёл сзади и похлопал меня по плечу:
– Неплохо, Санчо. Ты делаешь успехи, сопляк.
Я и вправду был доволен собой, несмотря на то что оказался куклой, исполнившей простейшую роль, а кукловод вертел мною, как хотел. Но, может быть, когда-нибудь и я узнаю, за какие ниточки надо дёргать… Мне представлялось, что для этого требуется не столь уж многое – внутренняя безмятежность, равновесие, контроль.
Хозяин осмотрел мою руку и внезапно дёрнул так, что я зашипел от резкой боли. Габриэль осклабился:
– Ничего, заживёт. Поедешь со мной.
Я не мог править. Но, как выяснилось, кучеру не удалось уйти далеко. Дьявольский «луч» Габриэля настиг его и заставил притащиться обратно, словно шелудивого пса с верёвкой на шее. Он возник из темноты, бессмысленно вращая глазами и бормоча бессвязные ругательства. Однако привычную работу он делал исправно, чем напомнил мне куклу-автомат из отцовской коллекции. Заведённая кукла могла, например, исполнять цыганские романсы, а её клешни в это время сновали, передвигая шахматные фигуры или взбивая коктейли для гостей…
В общем, вскоре я развалился в уютном полумраке, утопая в таких мягких подушках, на которых мой огрубевший зад давно не сиживал. Карета катилась чрезвычайно мягко и плавно покачивалась, будто гондола, плывущая по каналам-улицам в слезящемся сиянии фонарей венецианского городского ландшафта.
Физически я чувствовал себя препаршиво и понял, что за каждый контакт с Силой придётся дорого расплачиваться здоровьем и временем жизни. Впрочем, жизнь без Силы уже казалась мне пресной и слишком безнадёжной. А тут во мраке словно забрезжил слабенький свет, к которому стоило брести хоть тысячу лет, чтобы в конце концов слегка отогреться. Я получил намёк на иное, посмертное существование, пусть даже и в нечеловеческой форме. Все-таки лучше, чем ничего.
В экипаже неизвестного толстосума имелся бар, набитый бутылками с разнообразным пойлом, которое, конечно, по всем статьям уступало божественному коньяку Габриэля (и не пробуждало воспоминаний), но тем не менее было дорогим и хорошо очищенным. Я налил хозяину лучшей водки в хрустальную рюмку, после чего наполнил собственный бокал. Этот финальный удар мог свалить меня с ног, и, кажется, я сам этого хотел.
Габриэль ловко опрокинул предложенную рюмку, одобрительно крякнул и выбросил рюмку в окно. Я поступил со своим бокалом так же, заново привыкая к широким жестам, совершаемым под старым девизом «После меня – хоть потоп!». Не так легко демонстрировать расточительство после многих лет нищеты, но я старался (а вдруг пригодится?), хотя не до конца вытравленный из меня эстет протестующе вопил.
Кроме выпивки, я нашёл в баре ящик с сигарами, чем не преминул воспользоваться. Отрезав кончик золотыми ножничками, прикурив от золотой зажигалки, вдоволь напившись ароматного дыма и стряхнув сигарный прах в инкрустированную малахитовую пепельницу, я начал думать, что судьба смилостивилась надо мной и решила компенсировать мне былые лишения. И даже ноющая рука не слишком донимала. Хозяин мог бы избавить меня от боли так же быстро, как раненого мальчишку, но почему-то не спешил это делать.
Я растёкся на подушках, расслабился совершенно, поддался ритму плавной качки, и все-таки глубоко внутри торчала малюсенькая заноза – я ожидал минуты, когда Габриэль снова окунёт меня в дерьмо с головой. Но тот, казалось, был целиком поглощён своими мыслями. Хозяин курил сигару и глядел на ночной город в узкую щель между кичливыми черно-золотыми занавесочками с гербами. По части знатности я мог бы дать сто очков вперёд любому из местных баронов, чьи предки покупали себе титулы в эпоху Великой Смуты. Но кем стали они? Солью земли. И кем стал я? Отщепенцем…
Мысль об этом раньше огорчила бы меня, а сейчас просто позабавила, потому что давно обесценилось все, ложно считавшееся важным. Я ничем не владел, но, кажется, чуть ли не впервые попытался обрести самого себя. Чужой экипаж вёз меня через чужой город; я уже находился вне закона; рядом сидел подручный сатаны, и собранные им кости мертвецов постукивали в темноте. А впереди меня ждала неизвестность. И значение приобретали не мелкая монета, вшивая постель и жалкий ужин, а жизнь, смерть и Сила. То есть все наконец возвращалось на свои исконные места.
* * *…В ту ночь я и увидел с балкона гостиницы кобылу Габриэля, которая притащилась оттуда, откуда обычно нет возврата.
6
Я думал, что теперь мы будем вести себя тихо и постараемся не попадаться на глаза Миротворцам. Ничуть не бывало! Габриэль кутил вовсю, будто наступил канун конца света. И никто не посмел ему мешать. Все сходило ему с рук, даже угон кареты. А я начинал презирать себя за робкий способ жить. Хозяин давал мне неоценимые уроки, и плата за это – служба и слепая преданность – вскоре казалась мне весьма скромной.
* * *Когда-то Рита слыла красавицей, но её редкостная красота обладала свойством губить и разрушать. Недаром ещё в цветущей молодости Риту окрестили Чёрной Вдовой. Всех своих мужей и многих любовников она свела в могилу, совмещая приятное с полезным. В результате она стала одной из богатейших женщин провинции. Она плевала на титулы, её интересовали только деньги и та власть, которая приобретается вместе с ними. Шёпот был последним в её списке добровольных жертв. На нем она поставила точку и вскоре после его смерти удалилась в монастырь. Впрочем, кое-кто до сих пор считал это мистификацией. «Не похоже на бешеную Риту, – говорили те, кто близко знал её. – Такие не успокаиваются, пока не окажутся в гостях у дьявола…»
Но я верил в радикальные перемены, потому что был свидетелем и более странных метаморфоз. Иногда жизнь срывала с человека маску, и под нею обнаруживалась… другая маска, о существовании которой не подозревал даже сам обладатель…
А вот куда делись немалые денежки Чёрной Вдовы, так и осталось неизвестным. Возможно, жрецы-чакланы согласились принять от неё этот скромный дар в обмен на отпущение грехов.
* * *Напасть на след ещё живого человека несложно. Для этого надо только выбрать забегаловку погнуснее. Желателен также промозглый вечерок, когда даже тёплое пиво идёт нарасхват. И любопытствующему остаётся сидеть среди опустившихся пьянчужек, угощать направо и налево, развесить уши и слушать.
Я выбрал бар под символическим названием «Титаник». Похоже, заведение уже давно опустилось на самое дно. Навесом над его малопривлекательной дверью служила корма морского катера, взявшегося невесть откуда – ведь до ближайшего берега моря было не меньше двухсот миль. Как ни смешно, эта уродливая ржавая посудина действительно носила имя легендарного лайнера, о чем свидетельствовала полустёршаяся надпись. Круглые, засиженные мухами и залитые коричневой грязью иллюминаторы были похожи на вытаращенные глаза пропойцы. Внутри, в полуподвальном помещении, когда-то были воздвигнуты деревянные перегородки, разделявшие «трюм» на «каюты», но теперь все они оказались проломленными – преимущественно телами и головами самих клиентов, – и в сизом табачном дыму при свете керосиновых ламп возникало впечатление, что пьянка происходит на поле боя.