И вы знаете, эта мечта тоже сбылась. Почти.
Она действительно разорилась, ее судили, она едва избежала тюрьмы, она заболела, она совсем одна, живет в крохотной квартирке на краю города — а он стоит у ее дверей и умоляет, чтоб она взяла сумку продуктов и немножко денег.
чай в буфете перед сном Физик и стажер
Он увидел ее в гостиничном буфете, поздним вечером. Он приехал на «Сапсане» в двадцать три пятнадцать, она тоже. Перед сном захотелось чаю. В буфете никого не было, только они вдвоем.
Он не удержался и сказал:
«Вы удивительно красивы. А еще удивительнее, что вы работаете рядовым сотрудником рядовой фирмы. Мотаетесь по командировкам. Сегодня Питер, через неделю Нижний, и вот так — годами. Только не говорите, что вам это нравится.
Вы, конечно, поняли, к чему я веду. Нет? Ну, не притворяйтесь. Все-то вы прекрасно поняли. Такая красивая женщина могла бы украсить жизнь самого лучшего мужчины. Замечательного. Великолепного.
Не просто могла бы — а должна!
Почему должна? А потому что красивых женщин и замечательных мужчин — мало. Это какое-то вымирающее племя. Поэтому красивые женщины и замечательные мужчины должны заключать браки только между собой. Чтобы сохранить племя великолепных.
Я могу вам посодействовать. Могу познакомить вас с богатым, влиятельным и совсем не старым мужчиной. Из того круга, куда вам вход закрыт. А я открою вам эту дверцу.
Я понимаю, у вас есть муж, и вы, разумеется, его любите… Кстати, а почему “разумеется”? Ничего такого вовсе не разумеется! Я был женат два раза, и жены меня не любили. Обе! Любить мужа не обязательно. И уж тем более любовь не должна мешать жить и достигать счастья. Иначе это не любовь, а кандалы.
Почему я хочу вам помочь? Да просто так. Горько смотреть, как музыкант калечит пальцы на лесоповале.
Ну, и немножко денег. Комиссионные. О подробностях договоримся позже».
— Зачем тянуть? — ответила она. — Договариваться, так сразу и обо всем.
Они поднялись в его номер.
— Кто же мой будущий муж? — спросила она.
— Для начала любовник, — поправил он. — Потом друг, бойфренд… Остальное зависит от вас. Я же не могу ему приказать!
— Понятно. Ну, и кто же он?
— Один очень лакомый вдовец. Даже два! Но…
— Что — «но»?
— Но я же не могу продавать кота в мешке, — вздохнул он.
— Ясно, — серьезно сказала она. — Хотите со мной переспать на пробу, да?
— Фу! — он вскочил с кресла и замахал руками. — Вы что?! Нет, нет! Просто я должен посмотреть на вашу фигуру.
— Ясно, — она кивнула, быстро разделась, встала перед ним.
Он обошел ее вокруг. Отошел на три шага, оглядел с головы до пят. Долго молчал. Потом вздохнул:
— Увы, увы… Простите. К сожалению, нестандарт. Плохое смыкание икр. Коленки так себе. И еще трохантер, ну, в смысле, вот этот выступ на бедре…
— Это вы меня простите, — сказала она, голая садясь на диван. — Оставила вас без заработка. Были бы у меня правильные икры, получили бы вы свои комиссионные… А так только время потратили. Вы, наверное, очень одинокий?
— С чего вы взяли?
— Вы же сами сказали, что были женаты два раза, и жены вас не любили. Вы хороший человек. Давайте я вас познакомлю с хорошей женщиной. Вам сколько? Пятьдесят уже было года три назад? Вот. А ей сорок семь. Симпатичная. Хозяйка небольшого бизнеса. Образованная, кандидат наук. Сын уже взрослый, женат, живет за границей. Разве плохо? И никаких комиссионных! Но она — очень темпераментная женщина.
— В сорок семь?
— Ого! — сказала она. — Ой-ой-ой! Она мне полностью доверяет. Так что мне придется вас попробовать. Если вы хотите, конечно. То есть если хотите познакомиться с симпатичной богатой одинокой женщиной с целью брака и семьи. А если вы стесняетесь…
Она встала, голая прошла к вешалке, открыла сумку, достала прозрачный пакетик с чем-то черным.
— Маска от света, в «Сапсане» раздают, — сказала она.
Села на диван, надела на глаза маску, зацепила резинки за уши.
— Вот. Я ничего не вижу. Не стесняйтесь, раздевайтесь.
Прошла минута, наверное.
— Ладно, — сказал он. — Хватит. Я тебя сразу узнал, между прочим.
— Я так и поняла. И я вас сразу узнала, Сергей Михалыч.
— Что? — прошептал он.
— Вы у нас физику вели в седьмом и восьмом. А в девятом вас выгнали из-за Светки Арцеуловой. В вас все были влюблены, и я тоже. Ух, Сережа, как я мечтала, как я мечтала…
— Да никакой я не физик! — заорал он. — И не Сережа! Я Коля! То есть Ливенский Николай Данилович, главный редактор журнала «Профит». Бывший, бывший редактор! Давно это было.
— Точно? — спросила она, сняв маску и глядя на него.
— Клянусь, — сказал он.
— А кто тогда я, по-вашему? — спросила она.
— Вера Назарова, стажер в отделе городских новостей, — сказал он.
— Я оденусь, пожалуй, — сказала она. — Извините.
— Это вы извините, — сказал он. — Вы правда очень красивая, а про нестандарт я все наврал, конечно.
— Конечно, — сказала она. — Но это уже неважно.
— Я понимаю, — сказал он. — Хотя жаль.
— Мне тоже, — сказала она.
нечто о счастье Хороший день в конце июня
Это был хороший день. Сергея Ефимовича вновь утвердили генеральным директором “FWS Trade Russia & CIS” на очередной пятилетний срок. Хотя ему было уже пятьдесят два, а политика корпорации была — всемерно продвигать молодежь. Но проголосовали единогласно. Даже этот злобный юноша, член совета директоров от миноритариев. Сергей Ефимович считал его своим главным врагом, а тот встал и выступил с позитивной и отчасти трогательной речью — что-то типа: люди, которых я представляю, безусловно доверяют… С ума сойти.
Сергей Ефимович ехал домой — в смысле, в свой загородный коттедж. Ехать было недалеко, но ползли во всегдашней пробке, хотя был понедельник. Сквозь чуть затененное окно видно было, как жарко на улице. По тротуару шли усталые потные люди. На заднем сиденье «Ауди-А8» было удобно и прохладно. От водителя пахло хорошим одеколоном.
Сергей Ефимович достал из портфеля айпад, посмотрел личную почту. Ничего, кроме двух поспешных поздравлений. Потом открыл свой ЖЖ. Сергей Ефимович вел блог, где публиковал свои размышления и советы по вопросам фондового рынка, а также разные забавные истории из мира денег. У него было тринадцать тысяч подписчиков, больше, чем у иной газеты, и ему это нравилось. Просто экономический гуру! Он сделал коротенький пост: что его только что вновь утвердили управлять FWS в России. Закрыл айпад, выглянул в окно — а там и пробка рассосалась, и уже выехали за МКАД.
На ужин была паровая котлетка с каким-то воздушным гарниром и фруктовый мусс. Они с Ириной Николаевной выпили по глотку красного — в честь такого приятного события. Было уже восемь вечера. Хотелось посидеть на террасе, но приехала Наташа, машинистка: Сергей Ефимович диктовал книгу. Самому писать было лень, а в одиночестве говорить на диктофон — не получалось. А с Наташей выходило что-то вроде диалога, хотя она никаких вопросов не задавала, а только кивала или, наоборот, поднимала брови.
Итак, Сергей Ефимович, переодевшись в джинсы и тонкий, но очень просторный хлопковый свитер, полулежал на диване в нижней гостиной, а Наташа со своим макбуком сидела в кресле напротив. Сергей Ефимович видел, что она в него безумно влюблена и что она чудо как хороша, но он наслаждался сознанием того, что ему все это неинтересно, ибо он влюблен в свою жену Ирину Николаевну, которая в свои сорок шесть была прекрасней всех.
Поработали часа два с половиной.
Он проводил Наташу. Поднялся на второй этаж. Уже почти одиннадцать. Он заглянул в спальню. Ирина Николаевна уже была в постели, что-то читала. Сергей Ефимович пошел в ванную, разделся, долго смотрел на себя в зеркало и удивлялся, какой он подтянутый и даже мускулистый.
Принял душ. Вытерся. Вытирая ноги, вспомнил, как педикюрша говорила: «Ох, у вас пятки, как у девочки». Смазал пятки кремом. Подрыгал ногами, чтоб крем впитался. Было уже половина двенадцатого.
— Ты меня ждешь? — спросил он в темноте, увидев, как Ирина Николаевна выпрастывает руки из-под одеяла.
— Я тебя всегда жду, — она обняла его ласково и сильно.
Она была поразительная женщина. Ни с кем и никогда ему не было так хорошо. Вот и сейчас он превратился в фантазера-мальчишку, неопытного студента, отпускного солдата, изощренного сластолюбца — и все одновременно, и все как будто во сне, пока его не пробудил ее шепот: «Господи, какой ты у меня молоденький!» — «И ты совсем девчонка у меня», — прошептал он в ответ, лег на спину и протянул ей полотенце.
Спать не хотелось совсем.
Он тихонько встал. Она что-то пробормотала сквозь сон. Он нагнулся, поцеловал ее нежный висок. Накинул халат, вышел.
В саду было темно. Был волшебный кусочек июньской ночи. С левой стороны небо было еще розовое, с правой — уже слегка бирюзовое, а в середине темное, со звездами. Пел соловей. Пахли ночные цветы. Тонкий гравий шуршал под ногами. Воздух был весомый и вкусный, казалось — не дышишь, а пьешь дорогую минеральную воду. Вся жизнь казалась ясной и прозрачной. Как будто сложена из мягких, но хрустальных глыб: работа; дом; любовь; ребенок; книги. Куски счастья плотно пригнаны, иголку не всунешь. Будущее тоже кристально ясно: ребенок подарит внуков; крупное выходное пособие от FWS; еще две-три книги; хорошее место на Троекуровском уже купили, рядом с могилой советского еще предсовмина.
Сергей Ефимович вернулся в дом, поднялся в кабинет. Сел за стол, открыл ноутбук. Письмо от сына из Филадельфии. Сдал очередной экзамен, умница. Какое у него хорошее лицо, открытое, доброе — какое счастье, когда есть такой сын! Такая жена, такая работа, такой дом и вообще такая жизнь.
Он открыл свой ЖЖ.
Уже были три с чем-то сотни поздравлений.
Сергей Ефимович написал в новом посте:
«Дорогие друзья! Простите, что не могу ответить каждому лично! Спасибо вам огромное за добрые слова и поддержку!
Важно!!!
Я сейчас умру. Похороны на Троекуровском в пятницу. Если кто напишет: “Ах, как жаль, я не смогу” — отфренд и вечный бан!))))))»
Нажал «отправить». Потом встал, достал из сейфа здоровенный «Магнум», прицелился себе в левый глаз. Глядя в черное жерло 44-го калибра, подумал, что башку разнесет и надо бы в сердце, чтоб в гробу лежать красиво, но вдруг захохотал:
— Да насрать! — и нажал на спусковой крючок.
у правильных пап бывают правильные дочки Добрые люди
К одной моей знакомой, немолодой даме, подошла совсем уж пожилая женщина и сказала:
— Я вам желаю добра, и поэтому вы должны знать правду. Вы готовы?
— Да, конечно, — сказала моя знакомая.
Доброжелательница понизила голос:
— Ваш отец жил одновременно с шестью женщинами!
Моя знакомая ответила:
— Значит, женщины любили моего отца. По-моему, это прекрасно.
— Он бессовестно изменял вашей матери, вы понимаете?
— Я все понимаю. Но он очень любил красивых женщин, я не могу его осудить.
— Ха-ха-ха! — воскликнула доброжелательница. — Они были некрасивые!
— Все шесть?
— Все до одной! Коротышки! Толстые! Кривоногие!
— Значит, мой отец был очень добрым человеком. Это еще прекраснее.
Конечно, она могла сказать: «Мадам, то есть бабушка, а вы, наверное, хотели быть седьмой?»
Она так подумала. Но не сказала.
Потому что она тоже была доброй — как ее папа.
casus belli Друг всегда уступить готов
Стулин и Лоскутов очень любили виски. Этак взойти по вискарику.
И друг друга они тоже любили — нет, не подумайте чего-нибудь этакого, у них были жены и дети. В смысле, у каждого своя. То есть свои. У Стулина была Татьяна Михайловна, и две девочки, Лара и Лиза, а у Лоскутова — Роза Эриховна, мальчик Максим, девочка Эльза и еще одна — Раушан, в честь Розыэриховной мамы, потому что она была казашка, а папа — немец. Папа жены Лоскутова, да.
Но это неважно. Они просто были старые друзья, работали в одной фирме и очень часто встречались. И семьями, и вдвоем — особенно летом, когда жены и дети отправлялись на дачу или отдыхать по путевке, а Стулин и Лоскутов оставались на работе.
Тут они хорошо так вдаряли по вискарику. Бутылку ноль-семь на двоих за вечер.
Хотя это было дороговато, конечно.
Но здоровье дороже.
Вот.
Один раз их послали в командировку. Куда-то в Европу, точно не помню. Вдвоем! На два дня! Они летели в самолете и предвкушали, как уже этим вечером взойдут по вискарику. Тем более что правильную закуску они везли с собой: сухофрукты и орехи.
Они очень волновались, что прилетят поздно и там будут закрыты магазины. А в ресторане — слишком дорого. Тем более что им надо было не по сорок грамм, как наливают в ресторанах, на донышко, только понюхать — а на полном серьезе. Бутылка на двоих, я же говорил. Не ароматом наслаждаться, а именно что вдарить.
Хотя аромат тоже важен. Иначе бы они пили водку, и все дела.
Значит, они волновались о времени и о цене, но вдруг вспомнили про «дьюти фри», про круглосуточную дешевую торговлю в зоне прилета. Ура!
Поскольку они прилетели на две ночи, им нужно было купить две бутылки. На сегодня и на завтра. Сказано — сделано. Они купили две одинаковых бутылки — какой-то замечательный «сингл малт» двенадцатилетней выдержки с огромной добавочной скидкой, “35 % off!”. Просто даром.
Две бутылки они купили — платил каждый за себя, — а потом Стулин взял пакет с обеими бутылками в одну руку, портфель в другую и двинулся к зеленому коридору, а Лоскутов завозился — в соседнем киоске приглянулись ему духи для жены, тоже с хорошей скидкой. Но он их понюхал и все-таки решил не брать, и помчался догонять Стулина.
И видит: стоит Стулин, а перед ним на полу разбитая бутылка. Ее уже шваброй заметает уборщик. А вторую бутылку он засовывает в портфель. И говорит Лоскутову:
— Вот ведь черт! Пакет драный оказался. Твоя бутылка разбилась.
— Как это — моя? — не понял Лоскутов. — Они же одинаковые!
— Ну да, — сказал Стулин. — Но одну купил я, а другую — ты.
— Верно, — кивнул Лоскутов. — А ты уверен, что разбилась моя, а не твоя?
— Сто процентов, — сказал Стулин. — На твоей была этикетка сморщенная. Ты даже продавцу что-то такое сказал, а он сказал, что это последняя. Помнишь?
— Не помню, — сказал Лоскутов.
— А я точно помню, — сказал Стулин.
Они прошли от зоны прилета к поезду, который шел в город.
— И что теперь? — спросил Лоскутов.
— Приедем, заселимся, — весело сказал Стулин, — и взойдем по вискарику! Ух, хороша! — сказал он и потряс портфелем. Там забулькало. — Ыххх!
— А завтра купим вторую?
— Почему «купим»? — поднял брови Стулин. — Сегодня мы выпьем мою бутылку. А поскольку твоя разбилась…
— То есть чтоб я покупал еще одну?!
— А как же иначе? Твоя же разбилась, к сожалению.
Лоскутов замолчал и молчал долго-долго. Но в поезде, когда уже подъезжали, вдруг громко сказал, чуть не крикнул:
— Ага! Вот оно что! Моя бутылка разбилась, да? А кто ее разбил? Кто разбил мою бутылку, спрашивается? Может быть, я? Ты и разбил!
— Там был пакет драный, — смутился Стулин.
— Неважно! Ты взял у меня мою бутылку, — чеканил Лоскутов. — И разбил. Значит, должен возместить. Отдать мне свою. Мы ее сегодня выпьем, а завтра…
— Чтоб я покупал еще одну бутылку?!
— А как же иначе?
Когда через восемь лет Лоскутов узнал, что его сын Максим серьезно влюбился в свою однокурсницу Лизу Стулину, он сказал ему:
— Через мой труп.
сон на 22 мая 2013 года Вечный пельмень
Страннейший сон.
Приснилось мне, что я пришел в гости к своему старинному другу (реальному человеку), с которым я не виделся и даже по телефону толком не разговаривал уже лет двадцать самое маленькое. Что тоже правда.
Вот.
Когда долго с человеком не видишься, трудно бывает прервать паузу. Каждый день по телефону можно часами трепаться, а если раз в год, то непонятно, о чем говорить. А тут двадцать лет, страшное дело.
Но я все же решился. Позвонил ему. Он очень обрадовался, по голосу судя. Но при этом, будучи человеком воспитанным, говорил со мной как ни в чем не бывало. Как будто последний раз вчера общались.
Я говорю:
— Слушай, а давай повидаемся?
— Давай, — говорит. — Ты приходи ко мне в гости.
Дальше во сне я вхожу в его комнату. Вроде та самая комната, которую я помнил, которая была и двадцать, и тридцать лет назад. Диван, книжные полки и маленький резной буфет в углу. Но вид совсем нежилой. Зато очень чисто. Ни пылинки. Окна сияют. Занавески отглажены. Паркет блестит. Ковер как будто только что протерт мокрой щеткой.
Он мне говорит:
— Привет! Ну, рад видеть! Заходи, садись.
Но в комнате никого нет. Я оглядываюсь. Может, он в коридоре? Иду к двери. А он смеется:
— Да не ищи, все равно не найдешь. Садись на диван, я на тебя посмотрю. Да, брат, ты повзрослел, конечно. Но вообще ничего! Неплохо выглядишь для своих лет. Не очень разжирел, вот что главное…
Голос как будто с потолка. Я говорю:
— А ты-то где? Куда ты спрятался?
— А я, — говорит он, — обрел бессмертие и вечность. Я теперь бесплотный дух, я все вижу, все слышу, все соображаю. Одно противно, — он вздохнул. — Я ничего не чувствую. Потрогать ничего не могу. Обнять никого не могу. Вот хочется тебе руку пожать, похлопать по плечу — и никак.