Хардин мягко рассмеялся.
Вересов продолжал, улыбнувшись:
— Конечно, он ожидает отказа и это будет прекрасным предлогом в его глазах для немедленного нападения.
— Я понимаю это, Вересов. Ну что ж, у нас в запасе есть есть еще шесть месяцев, так что сделайте с крейсером все, что нужно и подарите ему с нашими наилучшими пожеланиями, переименуйте его в «Венис» как знак нашей любви привязанности.
Он вновь рассмеялся.
И вновь Вересов ответил ему едва заметной улыбкой.
— Я понимаю, что это логично, Хардин, но я все же волнуюсь.
— О чем?
— Этот корабль… Они умели таки строить в те дни. Его грузоподъемность больше, чем у половины всего флота Анакреона. На нем стоят атомные пушки, которые в состоянии уничтожить планету. Слишком уж он хорош, Хардин…
— Наивно, Вересов, наивно. И вы, и я, оба знаем, что даже тем оружием, которое он сейчас имеет, Венис может спокойно захватить Терминус задолго до того, как мы приведем в порядок этот крейсер для собственных нужд. Какое же это тогда может иметь значение, если мы дадим ему еще один крейсер? Вы же знаете, что до настоящей войны дело не дойдет.
— Думаю, да.
Посол поднял свой взгляд.
— Но, Хардин…
— Да? Что вы остановились? Продолжайте.
— Послушайте, это не мое дело, но я читал сегодня газету.
Он положил газету на стол и ткнул пальцем в передовицу.
— Группа членов Совета создает новую политическую партию.
— Это я прочел.
Вересов заколебался.
— Я знаю, что вы лучше разбираетесь во внутренних делах, чем я, но, по-моему, на вас нападают по всему фронту, разве что не применяя насилия. Насколько они сильны?
— Очень. Возможно они будут контролировать Совет после следующих выборов.
— Но не раньше?
Вересов искоса взглянул на мэра.
— Есть способы и помимо выборов.
— Вы что, принимаете меня за Вениса?
— Нет. Но починка крейсера займет несколько месяцев и нападение последует сразу же. Это несомненно. То, что мы уступим будет воспринято, как проявление слабости, а имперский крейсер чуть ли не вдвое увеличит силы флота Вениса. Он нападет на вас. Это так же точно, как я первосвященник. зачем рисковать? Сделайте либо одно, либо другое. Или объясните ваш план компании Совета, или заставьте Анакреон объясниться сейчас.
Хардин нахмурился.
— Заставить? Прежде, чем наступит кризис? Это единственное, чего я не должен делать. Существует Хари Сэлдон и такая вещь, как его план.
— Так вы абсолютно уверены, что такой план существует?
— Вряд ли могут возникнуть какие-нибудь сомнения, — последовал твердый ответ. — Я присутствовал на открытии сейфа и Сэлдон ясно дал нам это понять.
— Я не это имею в виду, Хардин. Я просто не понимаю, как можно предвидеть и расписать историю человечества на тысячу лет вперед. Может Сэлдон переоценил себя?
Он поежился от иронической улыбки Хардина и добавил:
— Конечно, я не психолог.
— Вот именно. Никто из нас не психолог. Но я получил некоторые элементарные познания в молодости, вполне достаточные, чтобы понять возможности этой науки, хотя сам и не в состоянии ничего рассчитать. Нет никакого сомнения в том, что Сэлдон сделал именно то, что утверждает. Основание, как он говорит, было создано как научное утверждение, посредством которого наука и культура умирающей Империи будут сохранены веками начинающегося варварства и, в конце концов, доживут до Второй Империи.
Вересов с сомнением кивнул головой.
— Каждый знает, что именно так и должно все произойти. Но можем ли мы рисковать настоящим из-за какого-то туманного будущего?
— Мы должны, потому что это будущее отнюдь не туманное. Оно было просчитано и записано Сэлдоном. Каждый последующий кризис в нашей истории отмечен, и успешный выход из этого кризиса зависит от того, насколько правильно мы решили предыдущий. Мы переживаем сейчас только второй кризис, и мне даже страшно подумать, какой может быть результат при малейших отклонениях.
— Это ничем не подтвержденные рассуждения.
— Нет! Во время выступления Хари Сэлдона, когда открыли сейф, он сказал, что в каждый кризис наша свобода действия будет ограничена до такой степени, что мы сможем найти из создавшегося положения только один выход.
— Чтобы мы не наделали глупостей и не свернули в сторону?
— Совершенно верно. Путь должен быть только один. Но, соответственно, пока у нас существует выбор как поступать, это значит, что кризиса еще нет. Мы должны тянуть так долго, как только можем, и, великий космос, именно это я и собираюсь делать!
Вересов не ответил. Он задумчиво пожевал губу. Прошло не больше года с тех пор, как Хардин обсуждал с ним одну проблему — по-настоящему важную проблему: что противопоставить враждебным приготовлениям Анакреона. Да и то только потому, что Вересов настоял на обсуждении.
Казалось, Хардин слышал все его мысли.
— Лучше бы я вам об этом ничего не говорил, — сказал он.
— Почему? — с изумлением вскрикнул Вересов.
— Потому что теперь уже шестеро людей знают об этом: вы, я, трое других послов и Иоганн Ли, а я очень боюсь, что идея Сэлдона заключалась в том, чтобы никто ничего не знал.
— Почему?
— Потому что даже развитая психология Сэлдона была ограниченной. Она не могла оперировать со слишком большим числом независимых переменных. Он не мог рассчитать отдельных личностей, так как и вы можете применить кинетическую теорию газов к отдельным молекулам. Он работал с толпами, с населением нескольких планет, а только слепые толпы, не обладающие знанием своих будущих действий и конечного результата подчиняются его уравнениям.
— Это не просто.
— Но это так. Я не знаю психологию в такой степени, чтобы объяснить вам научно. Но вы это знаете. На Терминусе вообще нет ученых психологов, так же и математических книг по этому вопросу. Совершенно очевидно, что Сэлдон не желал, чтобы кто-нибудь на Терминусе обладал умением рассчитывать будущее. Он хотел, чтобы мы шли к цели слепо, а, следовательно, и верно, согласно законам психологии толпы. Но я однажды уже вам говорил, я понятия не имел, что случится после того, как мы выдворим от себя анакреонцев. Я просто хотел установить равновесие сил, не более того. Только значительно позже мне показалось, что я понимаю куда влекут нас события, но я сделал все возможное, чтобы действовать, не исходя из этого знания. Если бы в результате своего предвидения я вмешался бы в события, боюсь, с планом Сэлдона все было бы кончено.
Вересов задумчиво кивнул головой.
— Мне не привыкать к таким сложным рассуждениям, я наслушался всякого в храмах на Анакреоне. А как вы думаете узнать тот момент, когда наступит пора действовать?
— Этот момент уже известен. Вы сами признаете, что как только мы починим космический корабль, ничто не остановит Вениса от нападения на нас. Тогда у нас не будет больше выбора.
— Вы правы.
— И как только из всех этих альтернатив у нас больше не будет выхода, считайте, что наступил кризис. Тем не менее, я взволнован.
Он промолчал, и Вересов терпеливо стал ждать. Медленно, почти неохотно Хардин продолжал:
— У меня есть мысль, едва уловимая, что нарастание внутреннего и внешнего кризиса было запланировано одновременно. Но сейчас у нас здесь наблюдается разница в несколько месяцев. Венис, вероятно, атакует еще до весны, а выборы будут только через год.
— По-моему, это неважно.
— Не знаю. Может быть, так произошло из-за каких-то погрешностей в вычислениях, а может быть и потому, что я слишком много знаю. Я всегда старался вести себя так, чтобы мое предвидение не оказывало влияний на мои действия, но как я могу точно сказать? И какой это все может иметь эффект? Как бы то ни было, — он поднял глаза, — я твердо решил одну вещь.
— Какую?
— Когда разразится кризис, я отправлюсь на Анакреон. Я хочу быть на месте…
Он замолчал.
— О, ну ладно, Вересов. Я и так наговорил слишком много. Становится поздно. Давайте закончим на этом. Я хочу немного отдохнуть.
— Тогда отдыхайте здесь, — сказал Вересов. — Я не хочу, чтобы меня здесь узнали, а то представляете себе, что скажет эта ваша новая партия? Попросите лучше принести бренди.
Хардин так и сделал, правда в очень умеренном количестве.
3
В те дни, когда Галактическая Империя охватывала собой всю Галактику, а Анакреон был самым богатым вассалом на Периферии, многие императоры посещали вице-королевский дворец государства. И не один из них не уезжал обратно не испытав на себе по меньшей мере одного покушения, будь то попытка устроить аварию в воздухе или обычный пистолет, которым охотились за пернатой летающей крепостью, которую жители называли птицей Пайк.
Былая слава Анакреона ушла в прошлое вместе с Империей. Дворец лежал в руинах, за исключением того крыла, которое восстановили рабочие Основания. И уже более двухсот лет Анакреон не видел ни одного императора.
3
В те дни, когда Галактическая Империя охватывала собой всю Галактику, а Анакреон был самым богатым вассалом на Периферии, многие императоры посещали вице-королевский дворец государства. И не один из них не уезжал обратно не испытав на себе по меньшей мере одного покушения, будь то попытка устроить аварию в воздухе или обычный пистолет, которым охотились за пернатой летающей крепостью, которую жители называли птицей Пайк.
Былая слава Анакреона ушла в прошлое вместе с Империей. Дворец лежал в руинах, за исключением того крыла, которое восстановили рабочие Основания. И уже более двухсот лет Анакреон не видел ни одного императора.
Но охота на Пайка все еще оставалась королевской забавой и зоркий глаз все еще неизменно требовался для королей Анакреона.
Леопольд I, король Анакреона и лорд-протектор внешних доминионов, хотя и не достиг еще шестнадцати лет, доказал свое искусство уже не один раз. Он убил своего первого Пайка, когда ему еще не исполнилось и тринадцати лет, десятого — после того, как получил доступ к трону, а сейчас он возвращался после охоты на сорок шестого животного.
— Их будет пятьдесят прежде, чем мне стукнет шестнадцать, — воскликнул он. — С кем пари?
Но придворные не держали пари против искусства своего короля. Всегда существует смертельная опасность выиграть. Поэтому никто не рискнул с ним спорить, и король пошел переодеваться в прекрасном настроении.
— Леопольд!
Король остановился и хмуро повернулся.
Венис глядел на своего племянника с порога его покоев.
— Отошли их, — он нетерпеливо махнул рукой. — Вон!
Король резко кивнул головой и двое прислужников с низкими поклонами и пятясь спустились вниз по лестнице. Леопольд вошел в комнату своего дяди.
Венис брезгливо уставился на охотничий костюм короля.
— Очень скоро придется заниматься делами поважнее, чем охота.
Он повернулся к племяннику спиной и пошел к столу. Венис уже стал слишком стар, чтобы выдерживать резкие порывы ветра, опасные развороты перед самым крылом Пайка, кувыркания воздушной лодки то вверх, то вниз. Может поэтому он и говорил, что презирает это развлечение.
Леопольд понял презрение, высказанное ему дядей, и начал разговор с энтузиазмом, но не без угрозы в голосе.
— Как жаль, что вас не было сегодня с нами, дядя. Мы прикончили зверюгу из Самии — просто настоящее чудовище. а как это было здорово. Мы выслеживали ее целых два часа на семидесяти квадратных милях. А затем я рванулся вверх, — он сделал движение рукой, как будто находился все еще в воздушной лодке, — и нырнул ему под крыло. Попал ему под левое крыло. Он взбесился и рванул вперед. но я тоже не дремал, ушел левее и скрылся за солнцем. И, конечно, он опустился. Он подобрался ко мне на размах крыла, тогда я..
— Леопольд!
— Гм… Так я его убил.
— Не сомневаюсь. А сейчас может быть ты все-таки меня выслушаешь?
Король пожал плечами и уселся на край стола, потом взял лежащий на нем орех и попытался раскусить его отнюдь не с королевским достоинством. Он не осмеливался встретиться со своим дядей взглядом:
Венис сказал, как бы начиная разговор.
— Сегодня я был на крейсере.
— На каком крейсере?
— Есть только один крейсер. Тот крейсер, который Основание чинит для нашего флота. Старый имперский крейсер. я выражаюсь достаточно понятно?
— Ах, этот. Вот видите, я же говорил, что они будут его чинить, если только мы попросим их об этом. Все это ерунда, ваши разговоры о том, что они хотят напасть на нас. Потому что, если бы это было так, зачем бы им чинить корабль? Это ведь не имеет смысла.
— Леопольд, ты дурак!
Король, который только что расколол орех и попытался выковырять оттуда зерно, покраснел.
— Послушайте-ка, — сказал он со злостью, которая едва ли в чем отличалась от обычной сварливости, — не думаю, что вы можете так меня называть. Вы забываетесь. Через два месяца я стану совершеннолетним.
— Да, и ты просто прекрасно подготовился для принятия королевской власти. Если бы ты хотя бы половину того времени, что тратишь на охоту, тратил бы на общественные дела, я спокойно бы подписал свой уход от регентства.
— А мне плевать. И вообще здесь все это ни к чему. Даже если вы регент и мой дядя, то я — король все-таки, а вы — мой подданный. Вы не должны называть меня дураком и, кстати, не должны сидеть в моем присутствии. Вы у меня разрешения не спросили. Я думаю, вам следует быть более осторожным, дядя, или я сам об этом позабочусь… скоро. Взгляд Вениса был холоден.
— Могу ли я обратится к вам, ваше величество?
— Да.
— Так вот! Вы дурак, ваше величество! Его темные глаза сверкали из-под мохнатых бровей и молодой король медленно сел в кресло. На мгновение лицо регента озарило ироническое удовлетворение, однако это выражение быстро исчезло. Его толстые губы раздвинулись в улыбке, он опустил руку на плечо короля.
— Не обращай внимания, Леопольд. Мне не стоило так строго разговаривать с тобой. Иногда просто трудно удержаться и разговаривать в нужном тоне, когда события давят, как… Ты понимаешь?
Если речь его текла умиротворенно, то глаза оставались такими же жесткими, как и раньше.
Леопольд неуверенно сказал:
— Я понимаю. Государственные дела — они очень трудные.
Он подумал не без опаски не заставят ли его сейчас выслушивать нудные бессмысленные детали о годовой торговле со Смирно или о недавно заселенных мирах Красного Коридора.
Венис продолжал:
— Мой мальчик, я хотел побеседовать с тобой об этом раньше, и, возможно, мне так и следовало сделать, но я знаю, что такой молодой дух нетерпелив к скучным делам управления государством.
Леопольд кивнул головой.
— Ну что вы, дядя, все в порядке…
Венис его перебил и продолжил:
— Однако через два месяца ты станешь совершеннолетним. Более того, в те трудные времена, которые сейчас наступают, тебе придется принять активное участие в делах государства. Ты станешь королем, Леопольд!
И вновь он кивнул головой, но на его лице ничего не отразилось.
— Будет война, Леопольд!
— Война! Но ведь у нас мирный договор со Смирно…
— Не со Смирно… с самим Основанием.
— Но, дядя, они же согласились починить этот крейсер. Вы сами сказали…
Голос его постепенно затих, когда он увидел презрительно оттопыренную нижнюю губу своего дяди.
— Леопольд, — сказал тот уже не так дружелюбно, как раньше, — мы должны поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Будет крейсер отремонтирован или не будет, война с Основанием неизбежна и, кстати, она будет скорее, чем он будет отремонтирован. Основание — источник власти и могущества. Все величие Анакреона, весь его флот, его города, его народ и его торговля зависят от той власти, которую нехотя дало нам Основание… Я помню время… Да, я помню, когда города Анакреона топились печками — углем и нефтью, но это все неважно. Ты все равно не поймешь.
— Похоже, — неуверенно возразил король, — что мы должны быть благодарными…
— Благодарными! — взревел Венис. — Благодарны, что они подают нам крохи с собственного стола, а себе оставляют, мы даже вообразить не можем что, и причем делают это с целью. Да они все это делают для того, чтобы в один прекрасный день захватить власть над всей Галактикой.
Он переложил руку на колено племянника, глаза его сузились.
— Леопольд, ты король Анакреона. Твои дети и дети твоих детей могут стать королями вселенной, если только у тебя будет то могущество, которое Основание от нас скрывает!
— В этом что-то есть.
В глазах Леопольда блеснула какая-то искорка и спина его выпрямилась.
— В конце концов, действительно, какое право они имеют держать что-то только для себя? Это нечестно. Анакреон тоже кое-что значит.
— Вот видишь, ты уже начинаешь понимать. А сейчас, мой мальчик, что, если Смирно тоже решит напасть на Основание и присвоить все их чудеса себе? Ты думаешь, мы долго продержимся, прежде чем сами станем вассалами? И долго ли ты останешься на своем троне?
Леопольд постепенно приходил в возбуждение.
— Великий космос, вы правы! Вы абсолютно правы. Мы должны напасть первыми. Это будет просто самооборона.
Улыбка Вениса стала шире.
— Более того, когда-то, в самом начале правления твоего деда, Анакреон уже организовал одну военную базу на планете Основания — Терминусе, — базу, жизненно необходимую для национальной самообороны. Нас заставили покинуть эту планету в результате всяческих махинаций лидера этого Основания, плебея, ученого без капли благородной крови в жилах. Ты помнишь, Леопольд? Твой дед был оскорблен этим подонком. Я его помню! Он был едва ли старше меня, когда прилетел на Анакреон со своею дьявольской улыбкой и своим дьявольским умом. Он прилетел один, но за его спиной стояла мощь трех других королевств, объединившихся в трусливый союз против величия Анакреона.