— Да, мистер Джерилл.
— Так я и подумал. Кстати, Джерилл, мое имя, а не фамилия. Трантор впечатляет, в особенности если у тебя поэтическое воображение. Сами транториане, однако, сюда не ходят. Им здесь не нравиться. Они видите ли, нервничают!
— Нервничают?… Да, кстати, меня зовут Гаал. Из-за чего же они здесь нервничают? Это великолепно!
— Объективное восприятие, Гаал. Если вы рождаетесь в инкубаторе, становитесь взрослым в коридорах, работаете в погребе, а отпуск проводите в переполненной «Комнате Солнца», то выйдя наружу и не увидав у себя над головой ничего, кроме неба, вы можете серьезно заболеть. Транториане разрешают своим детям выходить сюда раз в год, после того как им исполниться пять лет. Не знаю, право, дает ли это им что-нибудь. Во-первых, этого явно мало, а во-вторых, когда детей приводят сюда впервые несколько раз, они закатывают жуткие истерики. Следовало приносить их сюда сразу после рождения, и по меньшей мере раз в неделю.
— В общем-то это не имеет такого уж большого значения, — продолжал он. — Ну и что с того, что они никогда не увидят неба? Они счастливы там, внизу, и они управляют Империей. Как вы думаете, на какой высоте мы находимся?
— Полмили? — неуверенно ответил Гаал, — подумав про себя, что со стороны он, наверное, выглядит неопытным, наивным мальчиком.
Так должно быть и было, потому что Джерилл ухмыльнулся.
— Никак нет, — сказал он, — всего лишь в пятистах футах от земли.
— Что? Но ведь мы ехали в лифте больше чем…
— Все правильно. Но большую часть пути лифт прошел под землей. Сооружения Трантора расположены на милю в глубь. Он как айсберг. Девять десятых просто не видны. Более того, используя одну лишь температурную разницу между глубинами земли, где мы живем, и поверхностью, можно получить энергию для обслуживания всего нашего сложного комплекса. Вы этого не знали?
— Нет. Я думал, что вы используете атомные генераторы.
— Когда-то использовали, но так дешевле.
— Я думаю!
— Как вам все нравится?
На секунду все добродушие слезло с человека, как кожура, уступив место острой проницательности. Во взгляде его появилась жесткость.
— Великолепно, — вновь повторил Гаал, хотя в голосе его на сей раз чувствовалась неуверенность.
— Вы здесь в отпуске? Путешествуете?
— Не совсем так… Хотя я всегда мечтал посетить Трантор. Прибыл я в основном на работу.
— О!
Гаал почувствовал себя не совсем удобно и поспешил объясниться.
— Я буду работать над проектом доктора Сэлдона в Университете Трантора.
— Ворона Сэлдона?
— Что вы, нет. Я имею в виду Хари Сэлдона… психоисторика Сэлдона. О вороне Сэлдоне я никогда не слышал.
— Я имею в виду Хари. Его прозвали вороном. Просто образное выражение. Он все время предсказывает нам полную великую разруху.
— Вот как?
Гаал очень удивился.
— Но неужели вы не знаете этого?
Джерилл даже не улыбнулся.
— Ведь вы же собирались с ним работать.
— Да, конечно, ведь я математик. Но почему он предсказывает эту… катастрофу? Что именно за катастрофа?
— А вы как думаете?
— Боюсь, что я не имею об этом ни малейшего представления. Я читал все статьи, опубликованные доктором Сэлдоном и его группой. Все они касаются математических теорий.
— Да, те, которые они публикуют.
Гаал почувствовал легкое раздражение.
— Пожалуй, мне пора, — сказал он. — Очень приятно было познакомиться с вами.
Джерилл безразлично помахал ему вслед.
Когда Гаал спустился к себе в номер, он увидел в нем незнакомца. На секунду он так изумился, что даже не задал неизбежного вопроса: «А что вы тут, собственно делаете?»
Незнакомец поднялся. Он был стар и почти лыс, при ходьбе хромал, но на лице его поражали ярко сверкающие голубые глаза.
— Я — Хари Сэлдон, — сказал он за секунду до того, как фотографии этого человека, много раз виденные в различных журналах, вспыхнули в памяти Гаала Дорника.
4
— Доброе утро, сэр, — сказал Гаал. — Я… Я…
— Вы думали, что мы увидимся только завтра? В обычных условиях так бы оно и было. Но наше дело не терпит отлагательства, и если вы нам подойдете, то мы включим вас в работу немедленно. Сейчас все труднее и труднее находить новые кадры, находить добровольцев.
— Простите, я не понимаю, сэр.
— Когда вы были на обсервационной башне, вы с кем-нибудь разговаривали?
— Да, с человеком по имени Джерилл. Я больше ничего о нем не знаю.
— Его имя не имеет никакого значения. Это — агент Комитета Народной Безопастности. Он следил за вами с космодрома.
— Но для чего? Боюсь, я просто ничего не понимаю.
— Скажите, этот человек ничего обо мне не говорил?
Гаал заколебался.
— Он назвал вас вороном. — Он не объяснил почему? — Он сказал, что вы предсказываете катастрофу. — Это правда… Скажите, много ли для вас значит Трантор? Кажется, все, с кем он встречался, интересовались его мнением о Транторе. Гаалу так пока что и не пришло ничего в голову, кроме единственного слова: «Великолепно».
— Вы говорите не подумав. А с психоисторической точки зрения?
— Я не применял ее еще к этой проблеме.
— Прежде чем мы с вами познакомимся поближе, молодой человек, вы научитесь применять психоисторию к любой проблеме, и делать это вы будете автоматически… Посмотрите.
Из кармашка пояса Сэлдон достал небольшую счетную машинку. Ходили слухи, что он не расставался с ней даже в постели и доставал ее из-под подушки в часы бессонницы. Ее серая матовая полировка была слегка потерта от долгого применения. Ловкие, узковатые от старости пальцы Сэлдона заиграли по клавишам. На сером экране засветились красные символы.
— Вот вам положение Империи на сегодняшний день, — сказал Сэлдон. Гаал вопросительно посмотрел на Сэлдона. Пауза затянулась.
— Но ведь это, конечно, неполная картина, — сказал наконец Гаал.
— Да, неполная, — согласился Сэлдон. — Я рад, что вы не принимаете моих слов просто на веру. Однако это приближение, на основе которого можно сделать общие выводы. Вы согласны?
— Согласно моему последнему определению производной функции — да. Гаал говорил с большой осторожностью, пытаясь избежать возможной ловушки.
— Прекрасно. Прибавьте к этому известную вероятность преступлений, происходящих в Империи, антиправительственный заговор, временные периоды экономического спада, понижающуюся кривую исследований новых планет…
Он продолжал свои перечисления. С каждым новым определением новый символ появлялся на экране, повинуясь движению руки, а основное уравнение все росло и изменялось.
Гаал прервал его только один раз.
— Я не понимаю значения этого трансформационного ряда.
Сэлдон повторил еще раз, медленнее. — Но этот вывод сделан благодаря запрещенной социальной операции. — Прекрасно. Вы действительно соображаете головой, но все же недостаточно быстро. В этой связке она не запрещена. Давайте я раскрою вам этот ряд.
Это заняло значительно большое количество времени, но в конце концов Гаал покорно произнес:
— Да, теперь я понял.
И наконец Сэлдон замолчал.
— Вот вам картина Трантора через пять столетий. Что вы теперь скажите, а?
Гаал ответил механически, не веря своим глазам:
— Полное разрушение! Но… это невозможно. Трантор никогда не был таким.
Сэлдон возбужденно крутился на месте, как мальчишка, у которого состарилось только одно тело.
— Бросьте выкручиваться. Вы сами видели, как мы пришли к такому результату. Теперь переложите его на слова. Забудьте на минуту о символах.
— В то время, как Трантор становится все более специализированной планетой, — ответил Гаал, — он становится все более уязвимым, все менее может защитить себя. Далее, благодаря тому, что административное значение Трантора растет из года в год, планета представляет собой все больший интерес для захвата. Так как наследование императору становится все более неопределенным, а знатные фамилии ведут себя все более вольно, социальная ответственность все более исчезает.
— Достаточно. А что вы скажете о численной вероятности полного разрушения Империи на протяжении пяти веков?
— Я ничего не могу сказать.
— Да? Вы не можете провести дифференциального вычисления поля?
Под таким давлением Гаал чувствовал себя не совсем уверенно. Сэлдон держал ее примерно в футе от его глаз. Гаал судорожно стал производить вычисления в уме и почувствовал, как его лоб покрывается испариной.
— Около 85 процентов? — сказал он.
— Неплохо, — ответил Сэлдон, вытягивая нижнюю губу, — но и не хорошо. Точная цифра 92,5 процента.
— И поэтому вас называют Вороном Сэлдоном? — спросил Гаал. — Я не видел в журналах всех этих вычислений.
— Ну, конечно, это не для печати. Ведь не предполагаете же вы, что Империя когда-нибудь обнародует свое бедственное шаткое положение? Для психоистории такие расчеты несложны. Но кое-какие результаты просочились и стали известны нашей аристократии.
— Это плохо.
— Не обязательно. Это было предусмотрено.
— Но неужели именно поэтому за мной следили?
— Да. Все, что касается моего проекта, очень тщательно исследуется.
— Значит, вы в опасности?
— О, это несомненно. Существует вероятность в 1,7 процента, что меня приговорят к смертной казни, хотя, естественно, это не остановит проекта. Это тоже учтено. Да и не в этом дело. Насколько я понимаю, мы встречаемся завтра утром в Университете?
— Да, — ответил Гаал.
5
Гаал не выполнил своего обещания. На следующее утро его разбудил приглушенный звонок. Он снял трубку и голос клерка гостиницы очень вежливо и внятно информировал его, что он никуда не должен выходить по приказу Комитета Народной Безопасности.
Гаал тут же подскочил к двери, но та почему-то не хотела открываться. Ему осталось только одеться и ждать.
За ним пришли, затем куда-то отвели, но все-таки это был самый настоящий арест. Вопросы ему задавали очень вежливым тоном. Все это было благопристойно. Он объяснил, что он всего-навсего провинциал из Синнакса, что он учился в таких-то и таких-то школах и институтах, что он получил степень доктора математики тогда-то и тогда-то. Его пригласили работать в группу Хари Сэлдона и он согласился. Вновь и вновь он повторял все сначала и сначала, а они все возвращались к вопросу о его присоединении к группе Сэлдона. Как он о ней услышал, какие должны были быть его обязанности, какие инструкции он получил, в чем заключается сэлдоновский проект.
Он отвечал, что ничего не знает. Он не получал никаких тайных инструкций. Он ученый и математик. Он совершенно не интересуется политикой.
В конце концов вежливый инквизитор сказал:
— Так когда же будет разрушен Трантор?
Гаал запнулся.
— Моих знаний недостаточно, чтобы ответить на этот вопрос.
— А кто может на него ответить?
— Как я могу отвечать за других?
Гаал весь взмок, ему было жарко.
— Скажите, вам говорил кто-нибудь о возможности такого разрушения и о том, когда это должно произойти? — спросил следователь. И когда молодой человек заколебался, он добавил: — Учтите, доктор, за вами следили. Мы были на космодроме, когда вы прибыли, на обсервационной башне, когда вы ждали своего свидания, и, конечно, нам ничего не стоило подслушать вашу беседу с доктором Сэлдоном.
— В таком случае вы знаете его взгляды на существующую проблему, — ответил Гаал.
— Возможно. Но нам бы хотелось услышать это от вас.
— Сэлдон придерживается мнения, что Трантор будет разрушен в течении пяти веков.
— Он доказал это… гм… математически?
— Да.
— И вы подтверждаете что его предпосылки верны?
— Если доктор Сэлдон так считает, то они верны.
— Ну что ж. Вопросов больше у меня к вам нет, но я вас задержу. Это все.
— Подождите я имею право на защитника. Я настаиваю на своих правах, как имперский гражданин.
— Вам никто в них не отказывает.
И защитник не заставил долго ждать.
Человек, вошедший в комнату, был высок и лицо его было таким узким, что, казалось, состояло из одних вертикальных линий, не оставляя место улыбки.
Гаал поднял глаза. Он чувствовал себя разбитым и усталым. Произошло столько событий, а он не пробыл на Транторе еще и тридцати часов.
— Меня зовут Лорс Аваким, — сказал человек. — Доктор Сэлдон направил меня защищать вас.
— Вот как? Тогда послушайте. Я требую немедленной передачи апелляции Императору. Меня задержали безо всякой на то причины. Я не виновен ни в чем. НИ В ЧЕМ! — он взмахнул руками. — Вы немедленно должны сделать так, чтобы дело было доложено Императору.
Пока он говорил, Аваким медленно и тщательно выгружал на пол какие-то вещи. Если бы Гаал не был бы так занят своим негодованием, он узнал бы в этих предметах металлические листы протоколов и карманный магнитофон.
Не обращая никакого внимания на негодование Гаал, Аваким наконец посмотрел на него.
— Комитет, вне всякого сомнения, попытается подслушать нашу беседу, — сказал он.
— Это незаконно, но тем не менее они попытаются это сделать.
Гаал скрипнул зубами.
— Однако, — тут Аваким намеренно медленно уселся в кресло, — магнитофон, который вы сейчас видите перед собой и который с первого взгляда является магнитофоном, исправно выполняющим свои функции, имеет также еще одно свойство. Он создает мертвую зону для любого подслушивающего устройства. Думаю этот орешек они не сразу раскусят.
— Значит, я могу говорить свободно?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда я требую, чтобы мое дело немедленно было передано Императору.
Аваким улыбнулся ледяной улыбкой и внезапно оказалось, что на его лице все же нашлось для нее место, правда, при этом щекам пришлось немного потесниться.
— Вы из провинции, — сказал он.
— Это не мешает быть гражданином Империи, таким же, как вы, или любой другой член Комитета Народной Безопасности.
— Несомненно, несомненно. Я просто хочу сказать, что будучи провинциалом, вы не совсем понимаете, что такое жизнь на Транторе. Император не слушает никаких дел.
— К кому же тогда апеллировать после Комитета? Существует другая процедура?
— Никоим образом. Ни о какой практической апелляции речи и быть не может. Легально вы можете апеллировать к Императору, но дело никогда до него не дойдет. Император на сегодняшний день совсем не то, что Император из династии Энтуизов. Трантор находится сейчас в руках аристократических фамилий, члены которых и составляют Комитет Народной Безопасности. В свое время такое положение вещей было четко предсказано психоисторией.
— В самом деле? — сказал Гаал. — в таком случае, если доктор Сэлдон может предсказывать события на пятьсот лет вперед, то…
— Он может предсказывать их на пятнадцать тысяч лет вперед.
— Если на пятнадцать тысяч, то что же он тогда не предсказал вчера моего ареста и не предупредил меня о нем? Хотя нет, простите.
Гаал сел на стул и подпер голову ладонью.
— Я вполне понимаю, что психоисторическая наука и не может достаточно точно предсказывать будущее для отдельного индивидуума. Я надеюсь, что вы понимаете, что я сейчас просто не в своей тарелке.
— Но вы ошибаетесь. Доктор Сэлдон считал, что вы будете арестованы сегодня утром.
— Что?
— Это, конечно, очень жаль, но это так. Комитет стал проявлять все большую враждебность к его действиям. На новых членов группы оказывают все большее давление. Графики показывают, что для наших целей наиболее выгодно разрешить конфликт именно сейчас. Сам по себе Комитет действовал еще не совсем уверенно. Поэтому доктору Сэлдону пришлось посетить вас вчера, чтобы заставить их действовать более решительнее. Другой причины не было.
У Гаала перехватило дыхание.
— Так значит…
— Прошу вас. Это было необходимо. Доктор Сэлдон подтолкнул Комитет на ваш арест вовсе не из-за каких-то личных неприязней. Вы должны понять, что все планы доктора Сэлдона, обоснованные математическим аппаратом, над которым он работал более восемнадцати лет, включает любые случайности, в которых содержатся разные вероятности. Это — одно из них. Меня послали сюда только с одной целью — сказать, что вам нечего бояться. Все кончится хорошо: почти наверняка для нашего проекта и с хорошей вероятностью для вас.