«Пусть суд не будет слишком строгим…»
И когда веки его закрылись под собственным весом, мысленным взором он увидел Барбару, бледные губы которой шептали: «Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Он заснул прежде, чем часы показали половину пятого.
Во сне он лежал в коме, не мог ни двинуться, ни сказать хоть слово, тем не менее ощущал окружающий его мир. Врачи в белых халатах и черных лыжных шапочках с прорезями для глаз всаживали скальпели в его плоть, вырезая веточки с кровавыми листочками.
Вернувшаяся боль, тупая, но настойчивая, разбудила его в 8:40 утра в ту же среду.
Поначалу он не мог вспомнить, какие из ночных кошмаров были реальными, а какие только приснились ему. Потом смог.
Ему хотелось принять еще таблетку «Викодина».
Вместо этого в ванной он вытряхнул из пузырька две таблетки аспирина.
Чтобы запить аспирин апельсиновым соком, спустился на кухню. Тарелка из-под лазаньи, которую он забыл поставить в посудомоечную машину, стояла на столе рядом с пустой бутылкой из-под пива «Элефант», которая так и осталась на письме доктора Феррьера.
Кухню заливал утренний свет. Кто-то поднял жалюзи. Ночью, когда он ушел спать, они были опушены.
К холодильнику липкой лентой был прикреплен сложенный листок бумаги, четвертая записка от убийцы.
Глава 18
Он прекрасно помнил, что запер дверь черного хода на врезной замок, когда вернулся из гаража со щипцами. Теперь дверь была закрыта, но не заперта.
Выйдя на крыльцо, Билли оглядел лес на западе. Несколько вязов росли ближе к дому, далее сосны…
Утреннее солнце наклоняло тени деревьев, практически не освещая землю под ними.
Он искал отблеск солнечных лучей от стекла бинокля, а обнаружил какое-то движение. Что двигалось, разглядеть не смог, что-то таинственное, бесформенное, необъяснимое.
Билли уже подумал, что столкнулся с чем-то сверхъестественным, но тут неведомое существо вышло из-под деревьев, и Билли понял, что перед ним всего лишь олени, самец, две самки, олененок.
Он подумал, что из леса их выгнала какая-то опасность, но нет, они остановились, пройдя пару ярдов, и принялись щипать нежную травку лужайки.
Вернувшись в дом, чтобы не мешать оленям завтракать, Билли запер дверь, хотя врезной замок более не обеспечивал безопасность. Если у убийцы не было ключа, то были отмычки, и он знал, как ими пользоваться.
Не трогая записки, Билли открыл холодильник. Достал пакет апельсинового сока. Запивая им таблетки аспирина, он смотрел на записку, приклеенную к холодильнику. Но не прикоснулся к ней.
Положил в тостер две оладьи. Когда они подрумянились, намазал ореховым маслом, съел за кухонным столом.
Если бы он не стал читать записку, если бы сжег в раковине, а пепел смыл водой, он бы тем самым вышел из игры.
Но это он, увы, уже проходил: бездействие тоже расценивалось как выбор.
Существовала и другая проблема: теперь он сам стал жертвой нападения. И рыболовные крючки были только началом.
«Ты готов к своей первой ране?»
Выродок не подчеркнул слово «первой», никак его не выделил, но Билли понимал, на что делалось ударение. Недостатков у него хватало, но самообман среди них не значился.
Если бы он не стал читать записку, то не узнал бы, с какой стороны опасность будет грозить на этот раз. И когда топор упадет ему на шею, он не услышит даже посвист лезвия, рассекающего воздух над его головой.
А кроме того, еще в прошлую ночь Билли понял, что для убийцы это никакая не игра. Потеряв соперника, выродок не поднимет мяч с земли, чтобы уйти домой. Он по-прежнему продолжит путь к намеченной им цели.
Билли хотелось вырезать листья.
Или решать кроссворды. Это у него получалось.
Постирать, навести порядок во дворе, почистить ливневые канавы, покрасить почтовый ящик: он мог раствориться в повседневных делах и найти в них успокоение.
Ему хотелось поработать в таверне, чтобы часы текли в повторяющихся движениях и пустых разговорах.
Всю загадочность жизни (и ее драматизм) он находил в визитах в «Шепчущиеся сосны», в отрывочных словах, которые иногда произносила Барбара, в его несгибаемой уверенности в том, что для нее есть надежда. Больше ему ничего не требовалось. Больше у него ничего не было.
Ничего не было до этого. В этом он не нуждался, ничего такого не хотел… но деваться-то было некуда.
Доев оладьи, он отнес тарелку, нож и вилку к раковине. Помыл, вытер, убрал.
В ванной снял повязку. Каждый крючок проткнул его дважды. На лбу краснели шесть ранок, вроде бы воспаленных.
Он осторожно промыл их водой, вновь продезинфицировал спиртом и перекисью водорода, смазал «Неоспорином», закрыл чистой марлевой салфеткой, закрепил ее скотчем.
На ощупь лоб был холодным. Будь крючки грязными, его меры предосторожности не остановили бы инфекцию, особенно если острие или зубец крючка поцарапали бы кость.
Насчет столбняка он мог не беспокоиться. Четырьмя годами раньше, перестраивая часть гаража под столярную мастерскую, он сильно поранил руку ржавой петлей, и ему ввели противостолбнячную сыворотку. Нет, насчет столбняка он не беспокоился. От столбняка он умереть не мог.
Он также знал, что не умрет и от заражения крови, вызванного грязными крючками. Этой ложной тревогой его разум хотел хоть на время уйти от реальных и куда более серьезных угроз.
Вернувшись на кухню, он отлепил записку от передней панели холодильника.
Вместо того чтобы выбросить или сжечь, развернул, расправил на столе и прочитал:
«Этим утром оставайся дома. Мой компаньон придет к тебе в 11:00. Подожди его на переднем крыльце.
Если ты не останешься дома, я убью ребенка.
Если ты обратишься в полицию, я убью ребенка.
Ты вроде бы такой злой. Разве я не протянул тебе руку дружбы? Да, протянул».
Компаньон. Это слово встревожило Билли. Совершенно ему не понравилось.
В редких случаях социопаты-убийцы работали в паре. Копы называли таких «дружки-убийцы». Хиллсайдский душитель в Лос-Анджелесе, который на поверку оказался парой кузенов. Вашингтонский снайпер — тоже два человека.
В семье Мэнсона убийц было больше.
Простак-бармен при наилучшем раскладе мог надеяться вывести на чистую воду одного безжалостного психопата. Но не двоих.
Мысли обратиться в полицию у Билли не возникало. Выродок дважды доказал свою искренность: в случае неповиновения точно убил бы ребенка.
В данном случае по крайней мере он мог сохранить жизнь одному, не вынося смертный приговор другому.
С первыми четырьмя строчками записки все было понятно. А вот с толкованием двух последних у Билли возникли определенные трудности.
«Разве я не протянул тебе руку дружбы?»
Насмешка не вызывала сомнений. Билли отметил и другое: предложенная информация может оказаться ему полезной, только если он сообразит, что к чему.
Многократное прочтение записки, шесть раз, восемь, даже десять, ясности не внесло. Раздражения прибавило.
С этой запиской у Билли вновь появились вещественные улики. Не так чтобы много и не очень весомые, чтобы убедить полицию, но эту записку он собирался сохранить.
В гостиной Билли оглядел свою библиотеку. В последние годы она для него ровным счетом ничего не значила, разве что приходилось стирать с книг пыль.
Он выбрал «В наше время». Сунул записку убийцы между первыми страницами, вернул книгу на полку.
Подумал о мертвом Лэнни Олсене, сидящем в кресле с приключенческим романом на коленях.
В спальне вытащил из-под подушки «смит-и-вессон».
Поднимая револьвер, вспомнил ощущения после выстрела. Ствол хотел взлететь вверх. Рукоятка вдавилась в ладонь. Отдача передалась через кисть и руку в плечо.
На комоде стояла открытая коробка с патронами. Он положил по три в каждый из двух передних карманов брюк.
Решил, что этого достаточно. Ему предстояла стычка, а не война. Неистовая, жестокая, но короткая.
Покрывалом Билли не пользовался, но подушки взбил. И прежде чем накрыть одеялом простыню, заправил ее так, что она напоминала кожу барабана.
А беря револьвер с ночного столика, вспомнил уже не только отдачу, но и другое: что ощущаешь, убивая человека.
Глава 19
Билли позвонил Джекки О'Харе на мобильник, и тот ответил фразой, которую обычно использовал, когда работал за стойкой: «Что я могу для вас сделать?»
— Босс, это Билли.
— Эй, Билли, ты знаешь, о чем говорили в таверне вчера вечером?
— О спорте?
— Черта с два. Мы не спортивный бар.
Глядя в окно кухни, выходящее на лужайку, с которой уже ушли олени, Билли сказал: «Извини».
— Парни в спортивном баре… для них выпивка ничего не значит.
— Просто способ развеяться.
— Просто способ развеяться.
— Совершенно верно. Они с тем же успехом могут курить травку или пить то пойло, которое в «Старбакс» называют кофе. Мы не чертов спортивный бар.
Все это Билли уже слышал, и не раз, поэтому попытался продвинуться к следующему этапу дискуссии.
— Для наших клиентов выпивка — подлинная церемония.
— Больше, чем церемония. Чуть ли не священнодействие. Не для всех, но для большинства. Это причастие.
— Понятно. Так они говорили о снежном человеке?
— Если бы. В лучших, действительно лучших барах разговор обычно вертится вокруг снежного человека, летающих тарелок, исчезнувшего континента Атлантида, случившегося с динозаврами…
— …темной стороны Луны, — прервал его Билли, — лох-несского чудовища, Туринской плащаницы…
— …призраков, Бермудского треугольника, всего этого джентльменского набора. Но нынче эти темы не в моде.
— Это мне известно, — признал Билли.
— Они говорили о тех профессорах из Гарварда, Йеля и Принстона, ученых, которые заявляют, что они используют клонирование, стволовые клетки и достижения генной инженерии для создания суперрасы.
— Которая будет умнее, быстрее и лучше нас, — вставил Билли.
— Они будут настолько лучше нас, — уточнил Джекки, — что в них не будет ничего человеческого. Это статья в «Тайм» или «Ньюсуик», и эти ученые на фотографиях улыбаются и очень горды собой.
— Они называют это постчеловеческим будущим, — добавил Билли.
— А что случится с нами, когда мы станем «пост»? — вопросил Джекки. — Суперраса! Эти парни не слышали про Гитлера?
— Они считают себя другими.
— У них нет зеркала? Какие-то идиоты скрещивают гены людей и животных, чтобы создать новые… новых тварей? Один из них хочет создать свинью с человеческим мозгом.
— Это же надо.
— В журнале не говорится, почему именно свинью, словно совершенно очевидно, что это должна быть свинья, а не кошка, корова или бурундук. Господи, Билли, с человеческим мозгом трудно жить даже в человеческом теле, не так ли? Это же будет сущий ад, если человеческий мозг попадет в тело свиньи.
— Может, мы не проживем так долго, чтобы это увидеть.
— Увидишь, если не собираешься умереть завтра. Мне гораздо больше нравится снежный человек. И еще больше Бермудский треугольник и призраки. А теперь все безумное дерьмо становится реальностью.
— Я позвонил, чтобы дать тебе знать, что сегодня не смогу выйти на работу, — Билли решил, что с прелюдией можно заканчивать.
— А что такое? — в голосе Джекки слышалась искренняя обеспокоенность. — Ты заболел?
— Легкое недомогание.
— По голосу не чувствуется, что ты простужен.
— Не думаю, что это простуда. Что-то с животом.
— Иногда летняя простуда так и начинается.
Лучше прими цинк. Есть такой цинковый гель, который выжимается в нос. Он действительно помогает. Рубит простуду под корень.
— Я его куплю.
— Принимать витамин С уже поздно. Его следовало принимать постоянно.
— Я куплю цинковый гель. Я позвонил слишком рано? Ты вчера закрывал таверну?
— Нет. Я приехал домой в десять часов. После всех этих разговоров о свиньях с человеческими мозгами меня потянуло домой.
— Значит, таверну закрывал Стив Зиллис?
— Да. Он — парень надежный. Все, что я рассказал тебе вчера о нем… лучше бы не рассказывал. Если он хочет рубить манекены и арбузы у себя во дворе, это его личное дело, раз свою работу он выполняет.
Частенько вечером по вторникам в таверну заглядывало меньше народу, чем в другие дни недели. И если поток посетителей сильно редел, Джекки предпочитал закрывать таверну не в два часа ночи, как обычно, а раньше. Открытый бар с несколькими посетителями в столь поздний час — приманка для грабителей, риск для работников.
— Посетителей хватало?
— Стив сказал, что после одиннадцати словно наступил конец света. Ему пришлось открыть дверь и выглянуть наружу, чтобы убедиться, что таверну не телепортировали на Луну или куда-то еще. Он погасил свет еще до полуночи. Слава богу, на неделе только один вторник.
— Люди хотят какое-то время проводить с семьей. Это бич семейных баров.
— Ты у нас шутник, не так ли?
— Обычно нет.
— Если ты положишь цинковый гель поглубже в нос, а лучше тебе не станет, перезвони мне, и я посоветую что-нибудь еще.
— Я думаю, из тебя получился бы прекрасный священник, Джекки. Действительно так думаю.
— Поправляйся, хорошо? В твое отсутствие посетителям тебя недостает.
— Правда?
— Ну, не знаю. Во всяком случае, они не говорят, что их это радует.
При сложившихся обстоятельствах, возможно, только Джекки О'Хара мог заставить Билли улыбнуться. Он положил трубку. Посмотрел на часы. Десять тридцать одна.
До прибытия «компаньона» меньше получаса.
Если Стив Зиллис закрыл таверну до полуночи, ему хватило времени, чтобы приехать к Лэнни, убить его, перенести труп в главную спальню, усадить в кресло.
Если бы Билли составлял список подозреваемых, Стив, наверное, не попал бы в первые строчки. Но иногда преступником оказывался именно тот, кто вызывал наименьшие подозрения.
Глава 20
На переднем крыльце стояли два кресла-качалки из тика с темно-зелеными подушками. Второе кресло требовалось Билли редко.
В это утро в белой футболке и кожаных брюках он сел в дальнее от лестницы, которая вела на крыльцо. Качаться не стал. Сидел неподвижно, как монумент.
Рядом с креслом стоял столик из тика. На нем, на пробковой подставке, стакан с «колой».
«Коку» он пить не собирался. Стакан поставил с тем, чтобы он отвлекал внимание от жестяной коробки крекеров «Риц».
На самом деле в коробке лежал револьвер с коротким стволом. А крекерам, числом три, нашлось место на столе у жестянки.
День выдался солнечный и жаркий. Виноградари нашли бы его излишне сухим, но Билли все устраивало.
С крыльца, между кедрами, он видел сельскую дорогу, которая поднималась на холм к его дому, а потом уходила дальше.
Автомобилей проезжало немного. Некоторые он узнавал, но не всегда помнил, кому они принадлежали.
С раскаленного солнцем асфальта уже поднимались горячие призраки.
В 10:53 вдали появился человек, пеший. Билли не ожидал, что компаньон будет добираться на встречу на попутках. Предположил, что этот пешеход направляется не к нему.
Поначалу фигура казалась миражом. Горячий воздух, поднимающийся от асфальта, искажал ее очертания. В какой-то момент человек даже исчез, но тут же появился вновь.
В ярком свете он казался высоким и тощим, неестественно тощим, словно недавно висел на кресте на кукурузном поле, отгоняя птиц большущими глазами.
Он свернул с шоссе на подъездную дорожку, потом с дорожки на траву лужайки и подошел к лестнице, ведущей на крыльцо, в 10:58.
— Мистер Уайлс? — спросил он.
— Да.
— Как я понимаю, вы меня ждете.
Голос у него был хриплым, словно у человека, который долгие годы вымачивал голосовые связки в виски и коптил их на сигаретном дыму.
— Как вас зовут? — спросил Билли.
— Я — Ральф Коттл, сэр.
Билли думал, что его вопрос проигнорируют. Если бы человек хотел назваться вымышленным именем, Джон Смит очень бы даже подошло. А Ральф Коттл… похоже, так незнакомца и звали.
Коттл действительно был неестественно тощим, но обычного роста. Его шея грозила сломаться под тяжестью головы.
На ногах были теннисные туфли, почерневшие от времени и грязи. Светло-коричневый летний костюм лоснился на локтях и коленях, да и висел на нем, как на вешалке. На мятой, в пятнах рубашке из полиэстра не хватало пуговицы.
Такой одеждой торговали на распродажах в самых дешевых магазинах в глубинке. И Коттл, похоже, носил ее достаточно долго.
— Мистер Уайлс, вы позволите мне пройти в тень?
Стоя у первой ступеньки, Коттл выглядел так, словно солнечный свет, навалившийся на плечи, вот-вот свалит его на землю. Он казался слишком хрупким, чтобы представлять угрозу, но внешность так обманчива.
— Второе кресло для вас.
— Премного вам благодарен, сэр. Я ценю вашу доброту.
Билли чуть напрягся, когда Коттл поднимался по ступенькам, но расслабился, едва тот сел в кресло-качалку.
Коттл тоже не стал раскачиваться: вероятно, у него не было сил, чтобы привести кресло в движение.
— Сэр, вы не будете возражать, если я закурю?
— Буду.
— Я понимаю. Это отвратительная привычка.
Из внутреннего кармана пиджака Коттл достал плоскую бутылку «Сигрэм», открутил крышку. Его костлявые руки тряслись. Он не спросил, можно ли ему выпить. Просто глотнул виски из горла.
Вероятно, уровень никотина в его крови позволял вежливо отреагировать на запрет курения. А вот алкоголь твердо заявил, что без дополнительной дозы ему не обойтись, и противиться этому голосу он не посмел.
Билли подозревал, что в других карманах Коттла найдется еще одна, а то и две плоские бутылки, не говоря уже о зажигалке, сигаретах и, возможно, паре самокруток с травкой. Становилось понятно, почему в такую жару Коттл в костюме: это была не только одежда, но и портмоне для его различных грехов.