— Ах боже мой! — повторил Планше.
— Мадам Трюшен превосходная женщина, — продолжал д’Артаньян, — береги ее, понимаешь?
И он похлопал лавочника по плечу.
В эту минуту Планше заметил, что Трюшен и Портос скрылись в беседке. Трюшен с чисто фламандским изяществом делала для Портоса серьги из вишен, а Портос таял от любви, как Самсон перед Далилой.[*]
Планше схватил д’Артаньяна за руку и потащил его к беседке.
Нужно отдать справедливость Портосу, что он нисколько не смутился… по-видимому, он считал, что не делает ничего дурного. Трюшен тоже не смутилась, и это не понравилось Планше. Но он видывал в своей лавке много важных людей и научился спокойно выносить неприятности.
Он взял Портоса под руку и предложил ему посмотреть лошадей. Портос заявил, что он устал. Тогда Планше предложил барону дю Валлону отведать абрикотин собственного приготовления, который, по его уверению, был чудом искусства. Барон согласился.
Так весь день Планше принужден был угождать своему врагу. Он принес свой буфет в жертву своему самолюбию.
Д’Артаньян вернулся через два часа.
— Все приготовлено, — сказал он. — Я видел его величество перед отъездом на охоту; сегодня вечером король нас ждет.
— Король меня ждет? — вскричал Портос, выпрямляясь.
Сердце человеческое неустойчиво, как волна, и нужно признаться, что с этой минуты Портос перестал смотреть на мадам Трюшен с той нежностью, которая размягчила сердце фламандки.
Планше изо всех сил стал раздувать пламя его честолюбия. Он рассказал, или, вернее, оживил в памяти барона все блестящие дела последнего царствования: битвы, осады, торжественные церемонии. Он напомнил о роскоши англичан, об удачах трех храбрых приятелей и о том, как д’Артаньян, вначале самый скромный из них, в конце концов сделался их вожаком.
Он пробудил в Портосе энтузиазм, воскресив перед ним ушедшую молодость, он расхвалил душевное благородство этого большого барина и его священное уважение к правам дружбы; Планше был красноречив, Планше был искусен. Он очаровал Портоса, поверг в трепет Трюшен и заставил д’Артаньяна погрузиться в воспоминания.
В шесть часов мушкетер приказал готовить лошадей и велел Портосу одеваться. Он поблагодарил Планше за гостеприимство и бросил несколько слов насчет того, что для него можно будет подыскать какую-нибудь должность при дворе, что немедленно возвысило бы Планше в глазах Трюшен, ибо бедный лавочник, несмотря на всю свою доброту, щедрость и преданность, очень проиграл в сравнении с двумя знатными гостями.
Женщины всегда таковы: им страстно хочется того, чего у них нет, а добившись желаемого, они испытывают чувство разочарования.
Оказав такую услугу своему другу Планше, д’Артаньян тихонько шепнул Портосу:
— У вас, друг мой, очень красивое кольцо.
— Триста пистолей, — вздохнул Портос.
— Госпожа Трюшен будет лучше помнить вас, если вы оставите ей это кольцо.
Портос заколебался.
— Вы находите, что оно недостаточно красиво? — спросил мушкетер. — Я вас понимаю: такой важный барин, как вы, не может останавливаться в доме бывшего слуги, не заплатив ему щедро за гостеприимство. Но, поверьте мне, у Планше такое золотое сердце, что он забудет о вашем доходе в сто тысяч ливров.
— Мне хочется, — начал Портос, крайне польщенный этими словами, — подарить госпоже Трюшен небольшую ферму в Брасье; это тоже недурное колечко… двенадцать десятин.
— Это слишком, мой добрый Портос, слишком… Приберегите это для дальнейшего.
И, сняв с пальца Портоса брильянтовый перстень, д’Артаньян подошел к Трюшен.
— Сударыня, — начал он, — барон не знает, как упросить вас принять, из любви к нему, это колечко. Господин дю Валлон один из самых щедрых и скромных людей в мире. Он хотел подарить вам ферму в Брасье; я отсоветовал ему.
— Ах! — воскликнула Трюшен, пожирая глазами брильянт.
— Как вы щедры, барон! — вскричал растроганный Планше.
— Мой добрый друг! — пробормотал Портос, очень довольный тем, что д’Артаньян так хорошо выразил его мысль.
Эти восклицания явились патетической развязкой дня, который мог закончиться не очень приятно для Планше. В числе действующих лиц был д’Артаньян, а там, где д’Артаньян распоряжался, все кончалось по его вкусу и желанию.
Все облобызались. Благодаря щедрости барона Трюшен почувствовала свое настоящее место и, застенчиво краснея, подставила только лоб вельможе, с которым еще так недавно вела себя крайне фамильярно. Планше преисполнился скромности.
В припадке щедрости барон Портос охотно высыпал бы все содержимое своих карманов в руки кухарки и Селестена, но д’Артаньян остановил его.
— Теперь моя очередь, — сказал он.
И дал один пистоль служанке и два старику. Сам Гарпагон[*] возрадовался бы и сделался щедрым, услышав благословения, которые они стали воссылать мушкетеру.
Д’Артаньян попросил Планше проводить его до замка и пригласил Портоса в свою комнату. Ему удалось проскользнуть незаметным для тех, с кем ему не хотелось встречаться.
XV. Представление Портоса
В тот же день, в семь часов вечера, король давал в большом салоне аудиенцию голландскому посланнику. Аудиенция продолжалась четверть часа. После этого Людовик принял нескольких дам и мужчин, недавно представленных ко двору. В уголке за колонной стояли Портос и д’Артаньян и, в ожидании своей очереди, тихонько разговаривали.
— Вы знаете новость? — спросил мушкетер Портоса.
— Нет.
— Вот взгляните-ка!
Портос поднялся на цыпочки и увидел г-на Фуке в парадном костюме; министр вел к королю Арамиса.
— Арамис! — воскликнул Портос.
— Господин Фуке представляет его королю.
— Ах! — вырвалось у Портоса.
— За укрепления Бель-Иля, — продолжал д’Артаньян.
— А я?
— Вы? Вы, как я уже имел честь сказать вам, вы — добряк Портос, святая простота; поэтому вас просят посторожить немного Сен-Манде.
— Ах! — снова вырвалось у Портоса.
— Но, к счастью, я здесь, — успокоил его д’Артаньян, — и сейчас наступит моя очередь.
В этот момент Фуке обратился к королю со следующими словами:
— Государь, прошу милости у вашего величества. Господин д’Эрбле не честолюбив, но он знает, что может быть полезным. Вашему величеству нужно иметь агента в Риме, человека могущественного; мы можем получить кардинальскую шапку для господина д’Эрбле.
Король ничего не говорил.
— Я редко докучаю просьбами вашему величеству, — сказал Фуке.
— Нужно подумать, — отвечал король, всегда выражавший так свои колебания.
На эти слова нечего было ответить.
Фуке и Арамис переглянулись.
Король продолжал:
— Господин д’Эрбле может также послужить нам во Франции, например, в качестве архиепископа.
— Государь, — возразил Фуке со свойственной ему галантностью, — ваше величество осыпает милостями господина д’Эрбле; архиепископство может служить дополнением к кардинальской шапке благодаря щедротам короля: одно не исключает другого.
Находчивость Фуке понравилась королю, он улыбнулся.
— Сам д’Артаньян не ответил бы лучше, — кивнул он.
Не успел король произнести это имя, как перед ним вырос д’Артаньян.
— Ваше величество зовет меня? — спросил он.
Арамис и Фуке отступили назад.
— Позвольте, государь, — начал д’Артаньян, выводя Портоса, — позвольте мне представить вашему величеству господина барона дю Валлона, одного из храбрейших дворян Франции.
Увидя Портоса, Арамис побледнел; Фуке сжал кулаки под кружевными манжетами.
— Портос здесь! — шепнул Фуке Арамису.
— Тсс! Измена! — отвечал тот.
— Государь, — продолжал д’Артаньян, — еще шесть лет тому назад мне следовало бы представить господина дю Валлона вашему величеству. Но некоторые люди подобны звездам: они не движутся без спутников. Плеяда не может разъединиться. Вот почему, представляя вам господина дю Валлона, я выбрал ту минуту, когда ваше величество можете видеть рядом с ним господина д’Эрбле.
Арамис едва сдерживался. Он гордо посмотрел на д’Артаньяна, принимая брошенный ему вызов.
— Вот как! Они друзья? — удивился король.
— Самые близкие, государь, и один отвечает за другого. Спросите у епископа ваннского, кем был укреплен Бель-Иль.
Фуке попятился еще дальше.
— Бель-Иль, — холодно подтвердил Арамис, — был укреплен бароном.
И он указал на Портоса, который вторично поклонился.
Людовик смотрел и глазам не верил.
— Да, — сказал д’Артаньян, — а теперь благоволите спросить у господина барона, кто помогал ему в его работах.
— Арамис, — откровенно заявил Портос и указал на епископа.
«Что все это значит, — подумал епископ, — и какая развязка будет у этой комедии?»
— Как! — воскликнул король. — Господин кардинал… я хотел сказать — епископ… называется Арамисом?
— Военное прозвище, — объяснил д’Артаньян.
— Дружеское, — поправил Арамис.
— Зачем скромничать? — вскричал д’Артаньян. — Под одеждой священника, государь, скрывается самый блестящий офицер, самый бесстрашный дворянин, самый ученый богослов вашего королевства.
Людовик поднял голову.
— И инженер! — добавил он, любуясь замечательным лицом Арамиса.
— Инженер по случаю, государь, — поклонился Арамис.
— Мой товарищ мушкетер, государь, — горячо сказал д’Артаньян, — советы которого сотни раз помогали министрам вашего отца… Словом, господин д’Эрбле вместе с господином дю Валлоном, мной и известным вашему величеству графом де Ла Фер… составляли квартет, о котором было много разговоров при покойном короле и во время несовершеннолетия вашего величества.
— И он укрепил Бель-Иль! — многозначительно повторил король.
Арамис выступил вперед.
— Чтобы послужить сыну, как я служил отцу, — закончил он.
Д’Артаньян не спускал с Арамиса глаз, когда тот произносил эти слова. Он уловил в них столько истинного почтения, столько горячей преданности, столько искренности, что он, д’Артаньян, вечный скептик, он, непогрешимый д’Артаньян, поверил.
«Таким тоном не лгут», — подумал он.
Людовик был тронут.
— В таком случае, — обратился он к Фуке, с тревогой ожидавшему конца этой сцены, — кардинальская шапка вам обеспечена. Даю вам слово, господин д’Эрбле, что, как только откроется вакансия, вы станете кардиналом. Поблагодарите господина Фуке.
Слова эти были услышаны Кольбером и больно ранили его сердце. Он поспешно вышел из зала.
— Теперь ваша очередь, господин дю Валлон, — повернулся к нему король, — просите… Я люблю награждать слуг моего отца.
— Государь… — начал Портос.
Продолжать он был не в состоянии.
— Государь! — воскликнул д’Артаньян. — Этот достойный дворянин подавлен величием вашей особы, несмотря на то что мужественно выносил огонь орудий тысячи неприятелей. Но я знаю, о чем он думает, и так как я больше привык смотреть на солнце, то я открою вам его мысли: ему ничего не нужно, он ничего не желает, кроме счастья созерцать ваше величество в течение четверти часа.
— Вы сегодня ужинаете со мной, — произнес король, с милостивой улыбкой поклонившись Портосу.
Портос побагровел от радости и гордости.
Король отпустил его, и д’Артаньян, поцеловав друга, отвел его в сторону.
— За столом садитесь возле меня, — шепнул ему на ухо Портос.
— Хорошо, мой друг.
— Арамис на меня дуется, не правда ли?
— Никогда в жизни Арамис не любил вас больше, чем сейчас. Подумайте только: я выхлопотал для него кардинальскую шапку!
— Это правда, — заметил Портос. — Кстати: король любит, когда за его столом много едят?
— Это ему льстит, — сказал д’Артаньян. — У него королевский аппетит.
— Я восхищен, — обрадовался Портос.
XVI. Объяснение
Арамис круто повернулся, подошел к Портосу, стоявшему за колонной, и пожал ему руку.
— Убежали из моей тюрьмы?
— Не браните его, — сказал д’Артаньян, — это я, дорогой Арамис, выпустил его на свободу.
— Друг мой! — произнес Арамис, глядя на Портоса. — Разве вы потеряли терпение?
Д’Артаньян пришел Портосу на выручку.
— Вы, духовные лица, — обратился он к Арамису, — большие политики. Мы же, военные, идем прямо к цели. Вот и все. Я навестил милейшего Безмо.
Арамис насторожился.
— Ах, вы напомнили мне, что у меня есть для вас письмо господина Безмо! — И Портос подал епископу знакомое нам письмо.
Арамис попросил позволения прочитать его и прочитал, не вызвав у д’Артаньяна ни малейшего беспокойства, так как содержание письма ему было известно. К тому же Арамис так хорошо владел собою, что, глядя на него, д’Артаньян не мог не восхищаться. Прочитав послание, Арамис положил его в карман с совершенно спокойным видом.
— Итак, дорогой капитан, вы сказали… — начал он.
— Я сказал, — продолжал мушкетер, — что сделал Безмо служебный визит.
— Служебный? — переспросил Арамис.
— Да, — отвечал д’Артаньян. — И понятно, мы разговаривали о вас и о наших друзьях. Должен заметить, что Безмо принял меня холодно. Я простился с ним. Когда я шел домой, меня остановил какой-то солдат и попросил (он, наверное, узнал меня, несмотря на мой штатский костюм): «Капитан, не сделаете ли вы мне одолжение прочитать адрес на этом письме». И я прочитал: «Господину дю Валлону, в Сен-Манде, у господина Фуке». «Вот как! — подумал я. — Портос не вернулся в Пьерфон или в Бель-Иль, как я предполагал, Портос живет в Сен-Манде у господина Фуке! Господина Фуке нет в Сен-Манде. Значит, Портос или один, или с Арамисом, навестим его». И я отправился к Портосу.
— Отлично! — рассеянно кивнул Арамис.
— Вы мне не рассказали этого, — укоризненно заметил Портос.
— Времени не было, друг мой.
— И вы увезли Портоса в Фонтенбло?
— К Планше.
— Планше живет в Фонтенбло? — удивился Арамис.
— Да, возле кладбища! — необдуманно выпалил Портос.
— Как, возле кладбища? — подозрительно спросил Арамис.
«Отлично, — подумал мушкетер, — воспользуемся замешательством, раз оно наступило».
— Да, возле кладбища, — подтвердил Портос. — Планше превосходный малый и варит отличное варенье, но окна его дома выходят на кладбище. Это действует угнетающе. Вот и сегодня утром…
— Сегодня утром?.. — спросил Арамис, волнуясь все больше и больше.
Д’Артаньян повернулся спиной и стал выстукивать на оконном стекле марш.
— Сегодня утром, — продолжал Портос, — мы видели похороны.
— Вот как!
— Ужасно грустное зрелище. Я бы не стал жить в доме, откуда постоянно видишь мертвецов… А вот д’Артаньяну это, кажется, нравится.
— Д’Артаньян тоже видел эту церемонию?
— Не то что видел — пожирал глазами.
Арамис вздрогнул и обернулся к мушкетеру, но тот завязал оживленный разговор с де Сент-Эньяном. Арамис продолжал расспрашивать Портоса; выжав весь сок из этого исполинского лимона, он бросил его, подошел к д’Артаньяну и, хлопнув его по плечу, сказал:
— Друг мой, мы не ужинаем у короля.
— А я ужинаю.
— Вы можете уделить мне десять минут?
— Хоть двадцать. Раньше его величество не сядет за стол.
— Где мы будем разговаривать?
— Хотя бы здесь, на скамейке: король ушел, значит, можно присесть, и в зале никого нет.
— Так присядем.
Они сели. Арамис взял д’Артаньяна за руку.
— Признайтесь, дорогой друг, — начал он, — что вы внушили Портосу некоторое недоверие ко мне.
— Охотно признаюсь, но не в том, в чем вы меня подозреваете. Я видел, что Портос смертельно скучает, и решил, представив его королю, сделать и для него и для вас то, чего вы никогда бы не сделали.
— Что же именно?
— Расхвалить вас в присутствии короля.
— Благодарю вас. Вы как нельзя лучше привели в исполнение свое решение.
— И приблизил к вам уже уплывавшую кардинальскую шапку.
— Признаюсь, — продолжал Арамис со странной улыбкой, — вы положительно незаменимый человек по части облагодетельствования своих друзей.
— Вы, значит, согласны, что я действовал только в интересах Портоса?
— Я тоже хотел позаботиться о нем, но у вас руки длиннее.
Теперь наступила очередь улыбнуться д’Артаньяну.
— Позвольте, — остановил его Арамис, — мы должны сказать друг другу всю правду. Любите ли вы меня по-прежнему, дорогой д’Артаньян?
— Именно по-прежнему, — отвечал д’Артаньян, не очень связывая себя этим ответом.
— В таком случае благодарю вас, и будем говорить друг с другом совершенно откровенно, — предложил Арамис. — Вы приезжали в Бель-Иль ради короля?
— Разумеется!
— Значит, вы хотели отнять у нас удовольствие поднести королю укрепленный Бель-Иль?
— Но, мой друг, чтобы отнять у вас удовольствие, мне нужно было предварительно знать о вашем намерении.
— Вы приезжали в Бель-Иль, ничего не зная?
— О вас — да! Скажите на милость, каким образом мог я предположить, что Арамис сделался инженером, способным строить укрепления, как Полибий[*] или Архимед.[*]
— Это верно. Однако вы догадались, что я там?
— О да.
— И Портос тоже?
— Дражайший, я не мог догадаться, что Арамис стал инженером. Я не мог догадаться, что им стал Портос. Один латинский писатель сказал: «Оратором делаются, поэтом родятся».[*] Но он не говорил: «Портосом родятся, инженером делаются».