Корнеев содержит гостиницу два года. Примерно тогда он и в Москве появился, тихо приехал, с уголовниками не вязался. Видимо, деньги у него были, он Анной Шульц прикрылся и купил гостиницу ее покойного мужа. Не торопился он, приживался, оглядывался, надо думать, где-то сейф приглядел. Тут ему работник по металлу и понадобился. Зачем? Батистова и Сурмина он принял, будет теперь с ними разбираться. Нужна связь - как установить? Гостиница... Кто входит в гостиницу без приглашения?
Жилец отпадает, они его не примут. Электромонтер... водопроводчик... Можно, но посещение разовое, с человека глаз не спустят, как придет, так и уйдет. За едой они, конечно, сами ходят. Что еще? Прачка? Кто-то им стирает, ни Анна, ни Дарья простыни, полотенца да наволочки не осилят. Прачка.
На этом месте и прервал субинспектора Костя Воронцов. Когда Мелентьев начальника за дверь выставил, долго не мог успокоиться, мысли в порядок привести... "Мальчик-то взрослым стал, приметил, что я не в порядке, нервничаю. Вернется со свиданки, доложу, он обидится, что молчал целый день. Ладно, с Костей мы разберемся, - решил Мелентьев, - сейчас главное найти ход в гостиницу".
Константин Николаевич Воронцов, выйдя из кабинета, задумался. Иван Иванович сегодня на себя не походил. Наверно, он за Сурмина беспокоится, решил Воронцов, спускаясь по лестнице. На улице, под лучами заходящего солнца, заботы эти как бы побледнели, а вскоре и совсем растаяли. Он торопился на свидание, где ждала его первая любовь.
Костя родился в Москве, но не переставал удивляться этому загадочному, все время меняющемуся городу. Сегодня он шел по улице и любил ее всю, с обшарпанными домами, новостройкой, дребезжащим по бульварному кольцу трамваем, выползающим с Петровки автобусом, мороженщицей под часами и папиросниками, которые кинулись, завидев его, в подворотню. Мальчишки испуг только изображали, они-то знали, что Воронцов мужик мировой.
Он, чувствуя, что за ним наблюдают, сделал лицо строгое, "не заметил" высовывающиеся из подворотни чумазые мордашки, прошел на бульвар и услышал за спиной свист и гвалт высыпавшей на площадь ребятни. Лето, сейчас для них лафа, тепло, чуть прикрылся - и одет, народу на улице много, голодным не останешься. Нет у ребят проблем, пусть у взрослых голова болит.
"С беспризорностью пока справиться не можем, - думал Костя, поймав на лету и надкусывая клейкий липовый лист. - Крупская докладывала на президиуме Государственного ученого совета... Гривенник с колоды карт, копейку с каждой бутылки пива отчисляют на борьбу с беспризорностью. Ни людей, ни денег не хватает. Пока не хватает, - Костя засмотрелся на молодую пару. Отец держал на руке малыша, жена опиралась на руку мужа. - Все люди как люди: с детьми, с женами, а я, дурак, - с пистолетом", - кокетничал перед собой Костя, глянул на часы и пошел медленнее. До условленного часа оставалось еще порядочно, а заветная афишная тумба - за углом. На тумбе афиши менялись редко. Костя знал, что сейчас увидит поблекшие лица Савицкого и Максакова, которые и "вокал и сатирики" в ресторане "Арбатский подвал", где ежедневно цыганский хор под управлением А. X. Христофоровой. Неизвестные Косте Эржен и Удальцов исполняют комическую чечетку. Вот взглянуть бы, что за штука чечетка комическая. А в "Форуме" - сверхбоевик "Дом ненависти" и в главной роли - мировая артистка Пирль Уайт. Вот имечко себе отхватила, а не знает, что "мировая" на нормальном языке совсем даже не то, что она думает.
По тому, как сердце забилось, Костя понял: время. Главное, чтобы пришла. Пусть мучает и невесть что из себя изображает - только увидеть, за руку взять, как бы невзначай губами волос коснуться, запах колдовской ощутить. Он уже знал: французские духи "Коти", три рубля грамм. С ума сойти! Он дошел до угла, не завернул, отмерил пятьдесят шагов в обратную сторону, подошел к тумбе. Афиши сменили, к чему бы это? Теперь не придет. Он тупо смотрел на бумажные незнакомые лица. Какие-то Пат и Паташон. Костя тронул пальцем заскорузлую от клея бумагу, хотел сосредоточиться, прочитать, что же тут написано... глаза ему закрыли прохладные ладони. Он прижал эти ладони к лицу и неожиданно для себя поцеловал, осторожно поцеловал, боялся спугнуть. Так бы и стоял Костя, будто нет на этой улице ни единой души... Сердце замирает, сейчас разорвется...
- Здравствуй, - сказал он, снова целуя ладони, повернулся, словно не живой.
Даша похлопала Костю по щеке.
- Здравствуй. Отдай, самой нужны, - и спрятала руки за спину. - Где это ты руки целовать научился?
Костя не ответил, улыбнулся смущенно. Словами тут ничего не объяснишь. Даша взяла его под руку, раньше Костя стеснялся, теперь привык, даже удовольствие получал.
- Ты молодец, Даша, сегодня почти вовремя.
- На минуту раньше пришла. Ты из меня солдата воспитаешь.
- Каждый культурный человек должен быть точным, - Костя немного пришел в себя, даже глаза поднял. - Ты не голодная?
Дашу умилял этот вопрос, который Костя задавал каждый раз обязательно.
- Спасибо, - церемонно ответила Даша, - буржуи накормили меня.
Она придумала для Кости байку, что работает прислугой в доме нэпмана.
Костя признался, что работает в милиции, но об уголовном розыске, тем более о должности своей умолчал. Не от недоверия, а от скромности - считал, похвальбой покажется.
Даша знала, где и кем работает Константин Николаевич Воронцов, но о службе никогда не расспрашивала. Он ценил ее за скромность особенно, забывая при этом о врожденном женском любопытстве. Лишь благодаря этому любопытству они и познакомились.
Однажды, еще до встречи Паненки с Корнеем, она с двумя мальчиками выходила из "Эрмитажа". Неожиданно мальчики переглянулись, подхватили ее и быстро назад, в тень. Притаились.
- Воронцов?
- Он. Подлюга. Слыхал, на этой неделе в Сокольниках в него в упор пальнули и промазали.
- Везучий, черт.
- О чем разговор, ребята? - спросила тогда Паненка.
И тут показали ей парня, скромно одетого, ничем не примечательного.
- Запомни его. Паненка, и остерегайся. Только с виду он прост, серьезный мальчонка, стреляет с обеих рук. Работает Воронцов Константин Николаевич в угро начальником.
Больше года прошло. Даша как-то из гостиницы от скуки убежала, решила по Тверской пройтись. Остановилась у витрины и почувствовала, что рассматривает кто-то ее. Дело привычное, могла уйти и не глянуть. Так нет, черт попутал. Узнала сразу, будто вчера видела: "Значит, не прост, курносый, и с двух рук стреляешь?" А он стоит, уставился, будто фотографирует.
- Скажите, как пройти к "Метрополю"? - спросила Даша, нарочно выбирая слова с "р": знала, нравится мужчинам, как она картавит славно.
Возможно, специально в Костю уголовники промахивались, берегли для Даши. Она его влет подстрелила. Костя стоял для окружающих, но Даша знала, он у ее ног валяется. Такое и раньше случалось, она оставляла тело и уходила. Но даже бывалая Паненка не видела, чтобы в восемь вечера посреди Тверской начальник уголовного розыска, вооруженный наверняка, на коленях стоял. "Я тебе покажу, как с двух рук стреляют! Небо с овчинку покажется. А ну, курносый, марш за мной!" И Костя пошел.
Даша познакомилась с Костей из озорства и любопытства. Разных мужчин она видела, но сотрудника уголовного розыска, да еще начальника, в ее коллекции не было. С Тверской Даша сразу свернула в переулок и больше уже никогда на центральных улицах с Воронцовым не гуляла. Совершенно ни к чему, чтобы Паненку вместе с ним видели.
В первый день они погуляли полчаса и разошлись, договорившись встретиться через день. Вместо Кости на свидание явился какой-то хмурый и озабоченный парень, пробормотал, что Константин Николаевич на заседании, и передал записку, мол, просит позвонить завтра. Даша хотела отдать бумажку с телефоном Корнею, пусть распорядится по усмотрению, не отдала. Она решила его сначала своим рабом сделать, а уж потом посмотреть, как приспособить парня. На третьем свидании Костя признался, что работает в милиции, взглянул вопросительно, но, так как Даша никакого интереса не выказала, пояснил, что занимается беспризорниками. О ребятах, живущих на улице, он мог говорить бесконечно. Даша молчала, наливалась злобой, ждала, когда курносый поведет себя как нормальный мужик, тогда она и отыграется. Как именно и за что отыграется, Даша не знала. Она, прошедшая огонь, воду и медные трубы, неожиданно выяснила, что не знает обыкновенной жизни с простыми человеческими заботами. Главное - оказалось, что она не все знает о мужчинах.
Курносый был влюблен, все признаки были налицо. Он смотрел больными, лихорадочно блестевшими глазами, пытался дотронуться до нее без надобности. Если она "случайно" прижималась к нему, вздрагивал, забывал, о чем говорит, и смешно краснел. Однако про любовь не говорил.
"Давай, давай, чего маешься, - торопила его мысленно Даша. - Какой отмычкой воспользуешься?
У тебя день рождения и ты предлагаешь отметить его вдвоем? Ты не можешь без меня жить, я не должна быть мещанкой? Мужчины перестраивают мир, и женщины должны им помогать? Ты устал и одинок? Чего там еще у вас, мужиков, имеется? Деньги? У тебя денег нет, ясно, как божий день. Оружие? Пистолет у тебя в левом внутреннем кармане пиджака, давай, курносый! Ну и скука с тобой!"
"Давай, давай, чего маешься, - торопила его мысленно Даша. - Какой отмычкой воспользуешься?
У тебя день рождения и ты предлагаешь отметить его вдвоем? Ты не можешь без меня жить, я не должна быть мещанкой? Мужчины перестраивают мир, и женщины должны им помогать? Ты устал и одинок? Чего там еще у вас, мужиков, имеется? Деньги? У тебя денег нет, ясно, как божий день. Оружие? Пистолет у тебя в левом внутреннем кармане пиджака, давай, курносый! Ну и скука с тобой!"
Даша лгала себе, скучно ей не было. Этот парень был абсолютной загадкой. Начать с того, что она не могла понять, сколько ему лет. По виду понятно - около четвертака, по уму сколько? То он смотрит и мычит, как дитя малое, то глянет свысока, скажет снисходительно, и уже не он, а Даша словно девочка с бантиками. Известно, оружие для мужчин - любимая игрушка. Имеет парень нож, так то в один карман сунет, то в другой, не набахвалится. Курносый ни разу и не намекнул, что всегда при оружии. Жарко, парится в пиджаке, нет по-человечески объяснить, чушь какую-то про насморк несет. И вообще чокнутый, про девок своих не рассказывает, подвигами не хвастается, а ведь воевал и сейчас работенка у него - как в сказке: чем дальше, тем страшнее. А как интересно послушать! Множество историй Даша слышала и от мальчиков, и от людей серьезных, менты в тех историях подлые и трусливые. А как ситуация с другой стороны видится?
Однажды Даша спросила:
- Костя, ты воевал?
- Все воевали, - он вздохнул. - Страшное дело.
- Беляки, они ведь звери, - подзадорила Даша.
- Понимаешь, Даша, порой зверем любой может стать: и белый, и красный, он обнял за плечи дружески. - Надо добиться, чтобы любой человек не забывал, что он, - Костя сделал паузу и произнес по слогам: - че-ло-век. Высшее звание.
- Я слышала, среди этих, как они... - Даша вроде бы замялась, уголовников, что ли... "людьми" самых бывалых, заслуженных называют.
- Уголовники народ чудной, смешные они, - он улыбнулся.
Даша оторопела, все готова была услышать, но такое... "Корней смешной? Действительно, можно от смеха умереть".
А Костя продолжал:
- Знаешь, Даша, я с фронта вернулся, хотел на завод, а меня в милицию определили. "Я рабочий!" - кричу, а мне: "Ты сначала большевик..."
- Ты партиец?
- В Кронштадте вступил. Был там такой момент, совсем грустный. Умирать, думаю, всегда неприятно, а в восемнадцать так обидно до слез. Страшно стало, вот-вот побегу либо закричу несуразное, понимаешь, опереться мне было не на что, а без опоры, чую, пропаду позорно. Попросился я в партию. Нечестно, конечно. Другие от сознательности вступают, а я от слабости. Знаешь, на миру и смерть красна.
- На миру! - Даша фыркнула. - Это кто же, кроме тебя да комиссара, про твою партийную бумажку знал?
- Не надо так, - он взглянул строго. - Ты повзрослеешь, Даша, стыдиться этих слов будешь. Маленькая ты, Даша. Билета мне тогда не дали, откуда у комиссара документы могли быть? У нас ни воды, ни патронов, только злости навалом, на всех хватало. Поднялись люди в атаку, и я со всеми, ведь слово дал. Кто жив остался (комиссар не дошел), позже люди за меня сказали. В Питере партбилет и орден дали... Ну, это к делу не относится.
Они долго тогда молчали. Даша смотрела на Костю, она с того момента звать его про себя курносым перестала, и он ей красивым и рослым показался. Ни ростом, ни красотой Костя не мог похвастаться.
- Так за что же тебя в милицию?
- А что я мог? - Костя пожал плечами. - Кому-то надо - чем я других лучше? Начал работать - так разозлился! Обидно мне, Даша, стало. Столько хороших парней полегло, народ море крови пролил, завоевал жизнь счастливую. Так нет тебе, какие-то "кривые", "косые", "ширмачи", "паханы" жить нормально не дают. Ну, думаю, передавлю, не дам им пощады! - он рассмеялся, махнул рукой. - Молодые все одинаковые: давай вперед, все ясно и понятно. Хорошие - направо, плохие - налево. Жизнь мне быстро мозги вправила. Где хорошие? Где плохие? Слово-то какое - уголовник. Приглядеться, в каждом человек прячется, в другом так далеко закопался - совсем не видно, однако есть точно, можно раскопать, обязаны. Уголовник! От какого слова произошло, думала? В угол человека загнали, он по слабости стал уголовником. Его надо из угла вывести, каждого отдельно. Человек так устроен: его боль - самая больная, обида - самая обидная.
- Хватит! - Даша отстранилась, чуть не ударила. - Много ты понимаешь! Думаешь, умный? Костя видел, ударить хочет. Не отстранился.
- Прости, обидеть не хотел.
- А мне ни к чему, - Даша прикусила губу, отвернулась. - Врешь все, слушать противно. Сам же говорил, с сопляками возишься. Ничего ты про загнанных в угол не знаешь, не придумывай.
Костя не ответил, скоро они в тот вечер расстались. Даша не звонила неделю. Костя брал банду, в перестрелке его контузило. Отлеживаясь на диване, думал о Даше. Не простая она, видно, жизнь девчонку не по шерстке гладила. И решил, что, прежде чем в прислуги устроиться, уличной была. Каким ни был Костя сознательным, однако от мысли, что Даша в прошлом проститутка, ему стало хуже.
Врач сердился, грозил, что если Воронцов не прекратит о работе думать, то положит в больницу. Даша позвонила, и они снова встретились.
Роман молодых отметил двухмесячный юбилей, когда Мелентьев получил данные на Корнея и начал комбинацию, которая называется "Ввод сотрудника в среду".
- Так отвечай, где ты руки целовать научился? - спросила Даша, думая о том, что оно так в жизни и ведется: начальник на свиданке, а из подчиненного сейчас Корней душу вынимает.
Глава седьмая
БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!
На третий день пребывания беглецов в гостинице произошло невероятное: исчезла хозяйка заведения - Анна Францевна Шульц. Утром, как обычно, ровно в восемь у конторки появился ее супруг. Тихий и бледный, не поднимая глаз, Шульц прошелся по пустому холлу, в две минуты девятого удивленно взглянул на часы. Еще через три минуты он подошел к четвертому номеру (супруги спали в соседних комнатах) и деликатно постучал. Никто не ответил. Он постучал решительнее и позвал:
- Анхен! Дорогая, ты встала?
Не получив ответа, он нажал на ручку - дверь оказалась не запертой. На аккуратно застеленной кровати лежал конверт, а в нем - листок с одной фразой: "Будьте вы прокляты!"
Шульц не изменился в лице, не схватился за сердце, положил конверт в карман, открыл шкаф, убедился, что отсутствуют небольшой чемодан и шкатулка с драгоценностями.
Через несколько минут на зеркальном стекле парадной двери красовалось объявление: "Гостиница закрыта на ремонт". Швейцар Петр, расплющив о стекло нос, с минуту наблюдал за пустой улицей, потом пробежался по холлу и коридору первого этажа с мокрым веником, задержался у напевающего самовара и крикнул:
- Дарья!
Даша понесла Сынку и Хану завтрак, дверь второй день не запиралась, девушка ее толкнула подносом и вошла в номер.
- Мальчики, с добрым утром.
- Здравствуй, Паненка, - ответил стоявший на голове Сынок.
Хан выглянул из ванной, изо рта у него торчала зубная щетка; приветственно махнул рукой, хотя находившаяся в другой комнате Даша видеть его не могла.
- Степан, язык проглотил? - спросила Даша, повысив голос.
- С добрым утром, сестренка! - отозвался Хан.
- Черен ты для братца.
- Даша прошла через спальню, увернувшись от Сынка, который, продолжая стоять на голове, пытался схватить ее за руку.
Хан, намыливая лицо, взглянул в зеркало.
- Я поздоровался...
- Где Анна? - Даша схватила Хана за плечо, повернула к себе лицом.
- Анна? - Хан изобразил удивление. - Наверное, завтракает?
- Слушай, Степа, - Даша присела на край ванны, - я слышала, как ты ночью ее дверью скрипел. Анны нет в "гостинице, похоже, она ушла с концами. Где она?
- Верно, мы засиделись поздно, чай пили, - Хан пожал плечами. - Анна сказала, как обычно, до свидания.
- Врешь! Она, старая дура, в тебя, сосунка, влюбилась! Это же все видели. Думаешь, Корней не знает? Что ты ей наплел? Куда она рванула?
Хан сжал девушке руку так, что пальцы побелели. Даша зашептала:
- Ты, татарин, на мне силу не выказывай, - выдернула руку. - Еще раз тронешь, я тебя без Корнея порешу. Понял? Я тебя, ирод, спрашиваю, понял?
- Ладно, сестренка...
- В роли Джульетты - известная артистка Паненка. Ромео - Степан, кликуха - Хан, - сказал Сынок, наблюдавший за ними из-за приоткрытой двери. - Немочка сорвалась? Ай-яй-яй! Беда! - он ерничал, улыбался вроде бы, но смотрел серьезно. - Человек сошел на берег. К чему бы это? Не первая ли крыса бежала? Дали течь, идем ко дну?
- Брось, Даша, чего я Анне мог такого сказать? - спросил Хан, когда они все уселись в гостиной за стол.
- Жила, жила - и вдруг в бега кинулась? - Даша задумалась.
- Мужика она своего не любила, - ответил Хан. - А что вдруг - это со стороны так кажется. Может, копилось у нее годами, а ночью через край хлынуло? Женщина молодая, собой хороша, разве здесь для нее жизнь? Сестренка, это же тюрьма! - он постучал пальцем по столу.