Я удобно устроился на мягком ковре в нескольких шагах от костра.
Заботливый Джинн протянул мне чашечку с кофе. Я обрадовался, вдохнул его густой аромат и с удивлением отодвинул чашку.
— Странно, мне больше не нравится этот запах. Что происходит с моими милыми маленькими дурными привычками? И что, интересно, я без них буду делать?!
Ряд экспериментов показал, что запахи вкусной еды и табачного дыма тоже не вызывают у меня никакого энтузиазма, скорее наоборот. Да и не хотелось мне ни есть, ни курить, ни даже спать. Вообще-то очень удобно, но я начал нервничать: мой разум во весь голос орал, что со мной «не все в порядке».
Тоже мне новость, конечно…
— Кажется, я все-таки превращаюсь в ангела. Какой ужас! — Тихо пожаловался я Джинну.
— Ты ни в кого не превращаешься. Просто ты возвращаешься к себе, Владыка.
— Спокойно сказал он. — Когда-то ты прекрасно обходился без сна и еды — я уже не говорю обо всем остальном! — просто потому, что не знал, что существуют такие вещи как сон и еда… или тебе не было до них дела.
— Хочешь открою тебе тайну, дружище? — Невесело усмехнулся я. — Мне страшно.
— Это пройдет. — Пообещал он. — Когда-то ты вполне обходился и без страха…
— Мне все время кажется, что этот могущественный тип, которого ты называешь «владыкой», только и ждет удачного момента, чтобы сожрать меня с потрохами и остаться на хозяйстве. — Пожаловался я.
— Не выдумывай, ладно? — Покровительственно улыбнулся он. — Никто тебя не «сожрет», даже если очень попросишь… Ты весьма забавно это себе представляешь! Послушать тебя, так выходит, что есть ты сам, и есть кто-то еще — могущественный чужак, претендующий на то, чтобы занять твое тело. Но ты — это только ты, Владыка, и изменить сей факт невозможно. — Отточенным движением старого фокусника Джинн извлек из воздуха колоду карт и помахал ею перед моим носом. — Эту колоду карт можно перетасовать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно — так, что не сойдется даже самый простой.
Но колода-то всегда одна и та же: четыре масти и пятьдесят две карты. Если что и изменится так это их порядок. Можешь считать, что ты — такая же колода карт, и как раз сейчас тебя тасует очень хороший шулер, вот и все.
— Хочешь сказать, что скоро сойдется даже самый сложный пасьянс? — Слабо улыбнулся я. — Ты здорово все объяснил, но мне все равно страшно…
Наверное ты прав, дружище, и это пройдет, но какое мне дело до этого светлого будущего, если здесь и сейчас — невыносимо!
— Знаешь, я слышал, что люди, которые очень долго просидели в темнице, нередко боятся выходить на свободу. У тебя тот самый случай, Владыка. — Сочувственно сказал Джинн. — Что они с тобой сделали?!
— Кто — они? — Насторожился я.
— Твои тюремщики, или товарищи по заключению — называй, как хочешь.
Просто люди, среди которых ты слишком долго жил. Которые сами слишком долго жили друг возле друга. В отличие от них, тебе очень повезло, Владыка: хочешь ты, или нет, а тебе прийдется покинуть свою темницу. Так уж все сложилось.
— И что является «темницей» в моем случае? — Нахмурился я.
— Вот это. — Прохладный палец Джинна осторожно прикоснулся к моему лбу.
— Знал бы ты, в каком количестве душеспасительных книжек описаны подобные сцены! — Нервно рассмеялся я. — А сейчас ты скажешь, что «дао, выраженное словами, не есть настоящее дао» и шарахнешь меня по голове чем-нибудь тяжелым. После этого сатори я непременно просветлею, и все будет хорошо!
— С чего это я должен бить тебя по голове, Владыка? — Изумленно спросил Джинн. — Неужели тебе это нравится?
— Нет. — Честно признался я. — Просто выпендриваюсь помаленьку, не обращай внимания. Уверен, что эта шутка могла бы понравиться Анатолю, но он уже дрыхнет, как и все остальные… Знаешь, наверное мне просто требуется найти себе какое-нибудь путное занятие, чтобы не слишком отвлекаться на все эти глупые страхи. Может быть, посмотрим твой волшебный телевизор? Узнаем, что новенького…
— Не думаю, что пейзажи опустевших городов поднимут твое настроение. — Нерешительно сказал Джинн. — Насколько я успел тебя изучить, ты не слишком любишь людей, но тебе становится спокойнее, когда ты видишь, что они находятся там, где им полагается: сидят в своих домах, производят бессмысленные действия, именуемые работой, развлекаются, или ходят по магазинам. Тебя это успокаивает, как порядок на кухне хорошую хозяйку, разве не так?
— Все правильно. — Признал я. — Но я и не собирался пялиться на опустевшие города.
Честно говоря, мне уже давно хочется посмотреть на наших будущих противников, да все как-то руки не доходили… Это ведь возможно?
— Наверняка. — Кивнул Джинн, ставя на ковер уже знакомый мне маленький «SHARP», больше похожий на микроволновую печь, побывавшую в руках какого-нибудь древнего художника, чем на настоящий телевизор. — Вряд ли у них хватило прозорливости, чтобы окружить себя непроницаемым туманом…
— Ну, тогда крути кино! — Для того, чтобы выговорить эти слова, мне потребовалось произвести над собой ощутимое усилие — так бывает, когда в отчаянно жаркий майский полдень ныряешь с волнореза в еще по-весеннему ледяную воду: действительно очень хочется, но чертовски трудно решиться.
Джинн зажал в пригоршне штепсель, маленький экран стал немного светлее. Я не мигая уставился на него, с замирающим сердцем ожидая продолжения. Я очень старался дышать глубоко и спокойно, но это не слишком-то помогало: я нервничал куда сильнее, чем требовали обстоятельства! А потом я увидел совершенно невероятный пейзаж Эфиопии, их знаменитые столовые горы — в свое время в мои руки попали «Эфиопские хроники», один из самых причудливых памятников литературы позднего средневековья, я так и не одолел ее до конца, но моих скудных знаний вполне хватило, чтобы вспомнить, что эти причудливые горы с плоскими вершинами называются «амбы». Там тоже была ночь — ничего удивительного: по моим смутным расчетам эти самые амбы находились не так уж далеко отсюда! Я порылся в скудных познаниях по географии, которые обнаружились в моей дырявой памяти и удивленно заметил:
— Но мне кажется, что Эфиопия находится где-то на юге отсюда. Я ничего не перепутал?
— Все правильно. — Согласился Джинн.
— А мы идем на север. И повернуть назад мне вряд ли удастся, даже если очень захочется: что-то тянет меня на этот проклятый север, как магнит, я даже храм этого чертова Сетха не смог объехать — да ты и сам все знаешь!
Получается, что наши противники остались у нас за спиной, и расстояние с каждым днем увеличивается… И как же, интересно, мы будем с ними сражаться? Идиотизм какой-то! Хотел бы я знать, какого маразматика назначили менеджером этого проекта?!
— Какая тебе разница? — Джинн пожал плечами. Моя заковыристая терминология его ничуть не смутила, по крайней мере, он не стал интересоваться: ни кто такой «маразматик», ни даже что такое «менеджер проекта». — В назначенный день мы все соберемся в одном месте, Владыка, а все остальное не имеет значения… И потом, кроме этого лагеря у наших противников есть и другие. Все они находятся гораздо севернее, где-то за морем. Как раз там, куда мы направляемся. Хочешь увидеть тех, кто ждет тебя там?
— Мне в общем-то, все равно… Хотя, с ними можно подождать, если уж они где-то за морем. Начинать все-таки следует с ближайших соседей, заодно узнаем, не собираются ли они свалиться нам на голову, не дожидаясь этого самого «назначенного дня». Не люблю сюрпризы!
— Мудрое решение. — Одобрил он. — А кого из них ты хочешь увидеть? Видишь ли, их там довольно много, и каждый сидит на вершине своей горы.
— Хорошо устроились! — Фыркнул я. — Могу им только позавидовать: у нас тут настоящее общежитие, да еще и для всего человечества сразу… Что ж, думаю, для начала было бы неплохо увидеть самого могущественного из них.
Чтобы сразу понять, насколько все круто!
— Самого могущественного? — Задумчиво переспросил Джинн. — Ладно, попробуем.
Экран замелькал, потом на нем появилась другая картинка. Судя по всему, на этот раз мне показывали вершину одной из столовых гор: ровная площадка, на которой возвышалось небольшое древнее сооружение, наверное, один из знаменитых эфиопских храмов, вырубленных в неподатливом теле горы, этакая голубая мечта археолога. Впрочем, я мог и ошибиться: старушка луна — не самый надежный осветительный прибор во Вселенной! Возле этого сооружения стоял какой-то дядя. На мой неприхотливый вкус, он выглядел более чем внушительно, настоящий герой древних легенд: высокий, широкоплечий, в широкополой шляпе и развевающемся на ветру белоснежном плаще совершенно неописуемых размеров. Потом он повернулся ко мне лицом — словно почувствовал, что за ним наблюдают — и я увидел, что у этого грозного дяди наличествовала роскошная седая борода и всего один глаз — по крайней мере, второй был прикрыт черной пиратской повязкой.
— Ой! — Тихо сказал я. — Кажется, я знаю, кто это! Да нет, какого черта, это точно он!
Одноглазый, в шляпе… Все сходится! Один, собственной персоной. Он же Вотан, Игг, Видур, и так далее — всего тысяча имен, если верить умным книжкам. Что он здесь делает, хотел бы я знать?! Это же не его улица! Его владения далеко отсюда, на севере… Ох, меньше всего на свете мне хотелось бы с ним сражаться, дружище! Во-первых, он делает это гораздо лучше — если уж безумцы викинги считали его своим богом войны! — а во-вторых… Он мне всегда ужасно нравился, если честно!
— Нравился, или нет… Это не имеет значения, Владыка. Только глупцы сражаются с теми, кого ненавидят.
— А с кем, в таком случае, сражаются мудрецы? — С невеселой усмешкой поинтересовался я.
— Мудрецы вообще ни с кем не сражаются — разве что с собственной глупостью. — Невозмутимо отозвался Джинн. — Это тоже не твой случай, Владыка. Ты — не глупец и не мудрец, а только рука судьбы. Поэтому ты будешь сражаться с кем прийдется — только и всего.
— Ну-ну! — Растерянно буркнул я. И снова уставился на экран телевизора: кажется, там происходило что-то интересное.
«Интересное» — это еще слабо сказано! Одноглазый извлек из-под плаща здоровенный меч — думаю, мне самому эта чудовищная железяка могла бы пригодиться разве что в качестве хорошей штанги, да и то не сейчас, а только после нескольких лет упорных занятий атлетизмом. Было слишком темно, и я не сразу разглядел, что именно он проделывает со своим оружием. Потом понял, и меня слегка передернуло: он аккуратно вспорол свою левую руку, отвел ее в сторону, чтобы кровь не замарала белоснежную одежду, и принялся увлеченно рисовать что-то над низким входом в древний храм указательным пальцем правой руки, время от времени погружая его в рану, как перо в чернильницу. Результат его усилий напоминал зеркальное отражение буквы Z, только углы этого зигзага были острыми.
* * *Покончив с рисованием, одноглазый заговорил — не слишком громко, отрывисто, с неподражаемой уверенностью в своих силах, словно отдавал приказ старому, надежному слуге. Его речь показалась мне незнакомой — и это после всех заверений Джинна, что знание иностранных языков больше не имеет никакого значения! Впрочем, возможно, Один просто произносил какое-то неизвестное мне заклинание…
— Что он делает? — Нетерпеливо спросил я — не то Джинна, не то равнодушное звездное небо над собственной головой. Но они молчали.
— Что ты делаешь? — Сначала этот голос показался мне запаздывающим искаженным эхом моего собственного, потом я понял, что он доносится из телевизора и принадлежит широкоплечему мужчине в джинсах и кожаной летной куртке, который только что вышел откуда-то из темноты и оказался в зоне моей видимости. В его лице было что-то смутно знакомое. Приглядевшись, я чуть не стал обладателем здоровенного синяка на груди: с такой страшной силой бухнулась вниз моя нижняя челюсть. Это был актер Марлон Брандо собственной персоной, но не обрюзгший старик, каким он стал в конце своей биографии, а худой и здорово помолодевший — сейчас он выглядел, как в свои лучшие времена.
— Хотел бы я знать, что он-то здесь забыл?! — Ошеломленно спросил я.
Джинн снова промолчал, но удивленно покосился на меня: кажется, он не ожидал, что среди наших будущих противников у меня обнаружится знакомый.
Впрочем, Марлон Брандо и не был моим знакомым — не в большей мере, чем для миллионов других любителей кино… Пока я удивлялся, этот красавчик энергично наседал на одноглазого.
— С кем ты успел подраться, Один? Неужели сюда приходил этот загадочный убийца?
Или ты просто решил снова навестить Аида и на сей раз выбрал кратчайший путь?… Да ты уже перемазал своей кровью вход в мое жилище! Но зачем?
Просто так, для красоты? Очень мило с твоей стороны, но мне не нравится, если честно… А что это за знак? Опять твоя загадочная дикарская магия? Я думаю, тебе надо срочно перевязать руку. Или ты все-таки собираешься истекать кровью, пока не увидишься с Аидом? Не стоит трудиться: вряд ли он успел протрезветь.
— Не выдумывай, Паллада. — С царственной снисходительностью сказал одноглазый. — Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение — отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов — именно то, в чем мы сейчас нуждаемся… А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.
— Так это знак защиты? Спасибо. — Улыбнулся Марлон Брандо. — Думаешь, он поможет?
— Сомневаюсь. — Невозмутимо признался одноглазый. — Если бы я знал имя того, кто охотится за вашими жизнями, от моей защиты было бы куда больше пользы. Впрочем, в отличие от твоих дурней Хранителей моя руна хотя бы не поленится поднять тревогу.
Это — все, что я могу сейчас сделать, но согласись, что это — гораздо лучше, чем ничего…
А когда ты успела снова нацепить на себя это тело, Афина? Скажи, неужели тебе до сих пор не надоело выглядеть подобным образом?
— Мой облик — не твоя забота! — Гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом почему-то резко сменил тон и добавил почти виновато:
— Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды… или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее — словно и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки прийдет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные — и даже не стыжусь в этом признаться!
— Брандо уже второй раз назвал этого парня Одином, так что я угадал, к сожалению! — Шепнул я Джинну. — Что ж, ничего не попишешь! Но от кого им потребовалось защищаться, хотел бы я знать? От меня, вроде, еще рано — особенно, если учесть, что мы идем в другую сторону… И, между прочим, Один назвал Марлона Брандо Палладой, а потом — Афиной. Неужели это сама Афина Паллада, собственной персоной? И если я все правильно понял, она просто изменила внешность… В таком случае, у этой мудрой — если, конечно, верить мифам! — богини на редкость банальный вкус! Почему именно Марлон Брандо? На ее месте я бы… — Джинн укоризненно на меня покосился. Можно было подумать, что мы сидим в кинотеатре, и я не даю ему спокойно посмотреть фильм.
В общем, я устыдился и заткнулся. Оно и к лучшему: события на экране телевизора были гораздо увлекательнее моего монолога.
Во-первых, там появилось еще одно действующее лицо. Сначала я никак не мог понять, что это за существо. Оно было определенно похоже на очень большую собаку, но я никогда в жизни не видел, чтобы у взрослой собаки была такая непропорционально огромная голова, толстые, как у щенка лапы и подметающие землю уши. Потом я понял, в чем дело, и изумился — уже в который раз за этот вечер! Это была игрушечная собака.
Здоровенный плюшевый пес, который, тем не менее, вел себя как самый настоящий живой домашний любимец: он крутился под ногами, пытался водрузить свои комичные толстые лапы на плечи Одина и восторженно повизгивал.
— Оставь меня в покое, волчий корм! — Сурово проворчал Один. — Еще, чего доброго, перемажешься моей кровью — кто ведает, во что ты тогда превратишься! Хватит с нас и тех чудовищ, которыми населил мир безумец Лодур…
— А может быть, это пойдет ему на пользу? — Рассеянно осведомился Марлон Брандо (у меня пока в голове не укладывалось, что его тело — всего лишь вечерний туалет Афины Паллады).
— Может быть. — Хмуро согласился Один. — Впрочем, этому отродью ничто не поможет стать настоящим зверем… Знаешь, Паллада, я бы не отказался от хорошего ужина — желательно, в твоей компании. У меня был трудный день.
— Мне как раз очень хотелось спросить, где ты пропадал. — Кивнул Марлон Брандо, слегка пригибаясь, чтобы войти в древнее строение. Один последовал за ним, согнувшись чуть ли не вдвое. Внутри помещения было гораздо светлее: здесь горели немногочисленные, но яркие факелы. Я увидел неровные каменные ступеньки, ведущие вниз: судя по всему, маленький храм был не жильем, а чем-то вроде холла — всего лишь входом в просторное подземелье. Мои новые знакомцы торопливо спускались вниз, игрушечный пес вприпрыжку следовал за ними, отчаянно мотая здоровенными ушами.
— Я вызвал сюда всех своих валькирий, — на ходу говорил Один, — потом за полдня облетел с ними все амбы. Убеждал твоих многочисленных родичей, что теперь они нуждаются в хорошей охране. В конце концов, все согласились с моими доводами: смерть Диониса и Афродиты сделала их более сговорчивыми. Да и Арес мне здорово помог: он не постыдился рассказать остальным, что мои воительницы спасли его шкуру.
У него все задатки благородного мужа: он даже готов говорить правду, когда это может принести пользу его друзьям… Только у твоего отца хватило мудрости не вступать со мной в бессмысленные пререкания. Зевс сразу же согласился впустить в свой дом восьмерых валькирий. Даже поблагодарил меня за помощь, в отличие от некоторых…