Необыкновенные приключения доктора - Михаил Булгаков 2 стр.

— Не извольте беспокоиться. Тут не тронут. Вон они, наши! Вон они! Не ежели бы версты две подальше,— он только рукой махнул.

А кругом:

— Гыр… гыр!

Хоть бы одно слово я понимал! А Шугаев понимает и сам разговаривает. И руками, и языком. Скачут рядом, шашками побрякивают. В жизнь не ездил с таким конвоем…

Горит аул. Узуна гонят. Ночь холодная. Жмемся к костру. Пламя играет на рукоятках. Они сидят поджавши ноги и загадочно смотрят на красный крест на моем рукаве. Это замиренные, покорившиеся. Наши союзники. Шугаев пальцами и языком рассказывает, что я самый главный и важный доктор. Те кивают головами, на лицах почтение, в глазах блеск. Но ежели бы версты две подальше…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Декабрь.

Эшелон готов. Пьяны все. Командир, казаки, кондукторская бригада и, что хуже всего, машинист. Мороз 18 градусов. Теплушки как лед. Печки ни одной. Выехали ночью глубокой. Задвинули двери теплушки. Закутались во что попало. Спиртом я сам поил всех санитаров. Не пропадать же, в самом деле, людям! Колыхнулась теплушка, залязгало, застучало внизу. Покатились.

Не помню, как я заснул и как выскочил. Но зато ясно помню, как я, скатываясь под откос, запорошенный снегом, видел, что вагоны с треском раздавливало, как спичечные коробки. Они лезли друг на друга. В мутном рассвете сыпались из вагонов люди. Стон и вой. Машинист загнал, несмотря на огонь семафора, эшелон на встречный поезд…

Шугаева жалко. Ногу переломил.

До утра в станционной комнате перевязывал раненых и осматривал убитых…

Когда перевязал последнего, вышел на загроможденное обломками полотно. Посмотрел на бледное небо. Посмотрел кругом…

Тень фельдшера Голендрюка встала передо мной… Но куда, к черту! Я интеллигент.

Февраль.

Хаос. Станция горела. Потом несся в поезде. Швыряло последнюю теплушку… Безумие какое-то.

И сюда накатилась волна. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сегодня я сообразил наконец. О, бессмертный Голендрюк! Довольно глупости, безумия. В один год я перевидал столько, что хватило бы Майн Риду на 10 томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами. Быть интеллигентом вовсе не значит обязательно быть идиотом…

Довольно!

Все ближе море! Море! Море!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Проклятие войнам отныне и вовеки!

Комментарии (В. И. Лосев; М. О. Чудакова [1])

Впервые — Рупор. 1922. Вып. 2.

Печатается по указанному изданию.

Рассказ по объему небольшой, но по содержащейся в нем информации (явной и потенциальной) представляет исключительную ценность. Булгаков изображает в нем свои метания, скитания и страдания (в форме калейдоскопических приключений) в годы бешеных кровавых событий в России (конец 1918 — начало 1920 г.).

Рассказ составлен в виде записной книжки, как и «Записки на манжетах», «Морфий» и другие сочинения. Ничего удивительного в этом нет, поскольку Булгаков в течение нескольких лет вел дневниковые записи, которые и стали основой, канвой ряда литературных произведений.

Но, видимо, «литературная обработка» дневниковых записей представляла для писателя определенные трудности, поскольку фиксировались события в дневнике в одних политических условиях, а «обрабатывались» в совершенно иных. Едва ли дневниковые записи, скажем, конца 1919 г. сильно отличались по политическому смыслу и накалу от тех идей и мыслей, которые были изложены Булгаковым в ярчайшей статье «Грядущие перспективы», опубликованной в ноябре того же года. Все свои надежды и планы Булгаков связывал в то время с белым движением.

Так что в рассказе, выходившем в свет в Москве образца 1922 г., прежние идеи и мысли появиться не могли, да и сама «фактура» событий, несомненно, должна была трансформироваться в приемлемо-разумную хронику; некоторые же важные события в период примерно с марта по август 1919 г. писатель вынужден был зашифровать, представив их в виде таинственных намеков… Они позволяли по-разному трактовать участие писателя в событиях того времени. Они же и сейчас служат укором исследователям-булгаковедам, мало что выяснившим в биографии писателя этого периода.

Конечно, Булгаков прекрасно понимал, что ему невозможно будет полностью скрыть свое белогвардейское прошлое, поэтому перед ним стояла сложная задача это прошлое показать в довольно мягких и гибких формах, что ему в основном и удалось сделать.

Можно предположить, что Булгаков уже в этот ранний московский период ясно осознал, что задуманный им роман-эпопею «Белая гвардия» реализовать в полном объеме (петлюровщина — власть чрезвычаек — война на Кавказе) при существующей власти будет невозможно. И рассказ «Необыкновенные приключения доктора» ценен прежде всего как схематическое изображение неосуществленного гигантского замысла писателя.

Начало своей литературной деятельности Булгаков датировал ноябрем 1919 года. «Как-то ночью, в 1919 году, глухой осенью ‹…› написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали. Потом напечатали несколько фельетонов» (автобиография, октябрь 1924 г. // Писатели. Автобиографии и портреты современных русских прозаиков. С. 55). Этим городом мог бы стать и Ростов (там выходило в ту осень множество газет и журналов), где Булгаков побывал, следуя военврачом на Северный Кавказ, и Грозный, где 13 (26) ноября в газете «Грозный» была опубликована недавно разысканная статья «Грядущие перспективы» с резкими характеристиками Февральской и Октябрьской революций.

П. С. Попов написал в 1940 году, следуя за словами самого Булгакова: «Его литературный дебют относится к 19 ноября 1919 года». Т. Н. Кисельгоф, приехавшая к мужу, по-видимому, поздней осенью 1919 года, вспоминала: «Когда я приехала во Владикавказ, он мне сказал: «Я печатаюсь». В письме двоюродному брату К. П. Булгакову от 2 февраля 1921 года Булгаков напоминает: «Около года назад я писал тебе, что я начал печататься. Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах». Речь идет, таким образом, о печатании зимой 1919/20 годов на территории, контролируемой Добровольческой армией. Об этом же — запись в дневнике Ю. Слезкина (от 21 февраля 1932 г.), так вспоминающего о знакомстве с Булгаковым: «Встретились мы во Владикавказе при белых. Он был военным врачом и сотрудничал в газете в качестве корреспондента».

В первые месяцы после дебюта Булгаков печатает в газетах статьи, корреспонденции и рассказы. Они не разысканы; один из них — «Дань восхищения» — был опубликован в первую неделю февраля 1920 года в какой-то из северокавказских газет.

Сохранились лишь вырезанные из нее фрагменты, посланные автором год спустя родным в Киев — с прозрачным для них намеком на биографическую основу рассказа.

Этот первоначальный пласт был перечеркнут в марте 1920 года. Литературную работу пришлось начинать заново — и в ином идеологическом ключе. Во Владикавказе советского времени Булгаков выступал в печати как театральный рецензент; в его публикациях 1920—1921 годов уже не слышен убежденный голос недавнего газетного публициста. Старание примениться к новым общественно-литературным обстоятельствам приводит его к сочинению пьес, большинство из которых идет на сцене местного театра. «Не могу выразить, как иногда мучительно мне приходится,— пишет он сестре Вере 6 апреля 1921 года.— Думаю, что это Вы поймете сами… Творчество мое резко разделяется на две части: подлинное и вымученное» (Булгаков М. А. Письма к родным (1921—1922 гг.). Публ. Е. А. Земской // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 35. № 5. 1976. С. 458).

В сентябре 1921 года Булгаков приезжает «без денег, без вещей в Москву с тем, чтобы остаться в ней навсегда» (автобиография 1924 г.). Он снова — в третий раз — оказался в положении дебютанта, перечеркнув — уже по собственной воле — недавние драматургические опыты («перечитав их, торопливо уничтожил» — Там же). Вхождение в литературную жизнь Москвы совершалось с мучительными трудностями. Булгакову пришлось вести хронику в газетах — «Торгово-промышленный вестник» (декабрь 1921 — январь 1922 г.), «Рабочий» (с 1 марта 1922 г., под псевдонимом «Михаил Булл», «М. Булл», «Булл», под инициалами). В письме к сестре Наде от 24 марта 1922 года он сетует: «Работой я буквально задавлен. Не имею времени писать» (Вопросы литературы. 1984. № 11. С. 213).

Рассказ «Необыкновенные приключения доктора» — один из самых первых напечатанных в Москве. Очевидна биографическая основа рассказа; в нем — кратчайшая летопись злоключений доктора Булгакова зимой 1918/19 годов (хотя в рассказе годы не названы). Особенно близка к фактам биографии автора главка 3 «Ночь со 2 на 3» ‹…›. Дата записи «…И мобилизовали» — 22 февраля — относит событие к моменту пребывания в Киеве красных; никаких данных о хотя бы кратковременной службе Булгакова у красных у его биографов нет. Главка 7, состоящая из двух фраз: «Кончено. Меня увозят»,— не датирована; этим оставлена принципиальная неясность относительно того, кто же именно увозит доктора N. Поскольку в последующей, 8-й главке он оказывается в белой армии, автор оставляет читателю возможность толковать мобилизацию его белыми как насильственную. Фиксируя и подчеркивая в рассказе безобидный облик мобилизованного доктора, мечтающего о дезертирстве, Булгаков решал не только литературные, но, возможно, и биографические задачи — он стремился окончательно затушевать опасный силуэт канувшего в прошлое жесткого публициста добровольческих газет.

Сочинение очевидным образом связано с «Записками на манжетах» — повествовательно-композиционным принципом (форма подневных записок от первого лица, членение на главки) и прямым хронологически-фабульным стыком. Название последней главки «Необыкновенных приключений» — «Великий провал» — уясняется в первой главе «Записок на манжетах», где идет речь о «катастрофе», то есть о поражении белой армии. «Все ближе море! Море!» — восклицания, завершающие рассказ, также расшифровываются в «Записках на манжетах» — как надежда героя на отъезд за границу. Вместе с рассказом «Богема» и «Записками на манжетах» «Необыкновенные приключения доктора» составляли в первый московский год некий общий контекст интенсивной переработки недавних впечатлений. Специфичность ситуации была в том, что часть впечатлений была получена автором в одной исторической ситуации, а перерабатывалась — в другой: военврач белой армии становился московским литератором.

В центре рассказа — фигура Врача, ставшего устойчивым персонажем творчества Булгакова (см. коммент. к «Запискам юного врача»). Дается еще одна сюжетная версия: как и герой «Морфия», «доктор N» ведет дневниковые записи, но, также не успев вступить на стезю литераторства, исчезает — он то ли убит, то ли утонул в момент эвакуации, то ли все же эвакуировался и оказался за границей. Все три варианта отражали биографические возможности самого Булгакова в 1920 году.

Композиционный прием, впервые печатно продемонстрированный Булгаковым в этом рассказе,— «бессвязные записки» оставшегося безвестным автора печатает его друг — станет постоянным («Морфий», «Записки покойника»). Мотив безымянности автора некоего сочинения («доктор N») также укрепится в творчестве Булгакова, получив особое и самостоятельное значение в последнем романе, героем которого станет безымянный Мастер.

Затекстовые примечания

1

…роман «Марья Лусьева за границей»…— Имеется в виду популярный в свое время роман известного писателя А. В. Амфитеатрова (1862—1938) «Марья Лусьева за границей» (СПб., 1912), рассказывающий о жизни проституток.

2

Почему я не родился сто лет тому назад? — Это одна из постоянных тем Булгакова после двух революций в России. Почти дословно об этом же писал Булгаков Н. А. Земской 31 декабря 1917 г.: «Я с умилением читаю старых авторов… и упиваюсь картинами старого времени. Ах, отчего я опоздал родиться! Отчего я не родился сто лет назад?»

3

…и детей у меня не будет…— Когда у Т. Н. Лаппа спросили, почему у них с Булгаковым не было детей, она ответила исчерпывающе коротко: «Потому что жизнь такая».

4

Моя специальность — бактериология.— В письме Н. А. Земской (3.10.1917) есть такая просьба Булгакова: «Купи, пожалуйста, книгу Клопштока и Коварского „Практическое руководство по клинической химии, микроскопии и бактериологии“… и вышли мне». Напомним, что брат писателя Н. А. Булгаков («Николка Турбин») стал выдающимся бактериологом, работая в Институте Пастера в Париже.

5

Я с детства ненавидел Фенимора Купера.— Ср. с записью в дневнике писателя от 26 октября 1923 г.: «Сейчас я просмотрел „Последнего из могикан“, которого недавно купил для своей библиотеки. Какое обаяние в этом старом сентиментальном Купере!» Ф. Купер был одним из любимейших писателей Булгакова.

6

Меня мобилизовала пятая по счету власть.— Речь идет о власти гетмана П. П. Скоропадского, просуществовавшая с 29 апреля по 14 декабря 1918 г.

7

Пятую власть выкинули…— Свержение «Украинской державы» гетмана Скоропадского осуществили войска армии Симона Петлюры, образовав националистическую Директорию.

8

Ночь со 2-го на 3-е.— Событие это настолько врезалось в память писателя, что он многократно возвращался к нему в своих сочинениях. См., например, рассказ «В ночь на 3-е число».

9

Новую власть тоже выгнали.— На смену петлюровщине пришли войска большевиков. В Киев они вступили 5 февраля 1919 г.

10

…И мобилизовали.— Мобилизовать Булгакова могли в это время только красные. По сути, это почти единственный намек на то, что ему пришлось служить и в красных частях. Правда, 19 октября 1936 г., поступая на службу в Большой театр и заполняя анкету, писатель в графе «Участие в белой и других контрреволюционных армиях» записал: «В 1919 году, проживая в г. Киеве, последовательно призывался на службу в качестве врача всеми властями, занимавшими город». Но о самой службе в красных частях Булгаков нигде не обронил ни слова. И до сих пор этот отрезок времени остается тайной.

11

«Вы просите песен».— Популярный романс на музыку и слова Саши Макарова.

12

Кончено. Меня увозят.— Деникинская армия вступила в Киев 31 августа 1919 г. Население города приветствовало освободителей (правда, через некоторое время отношение к деникинцам стало меняться в худшую сторону — прежде всего из-за мародерства). Братья Булгаковы добровольно записались в Белую армию. Михаил Булгаков, как военврач, был отправлен на Кавказ. Но детали этого события по-прежнему остаются непроясненными.

13

…мутный вал… свой кинжал.— Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Казачья колыбельная песня» (1838):

14

Узун-Хаджи…— Узун Хайр Хаджи Хан (?—1920), имам и эмир так называемого Северо-Кавказского эмиратства, созданного при поддержке Турции на территории Чечни со столицей в ауле Ведено. В сложившейся после революции сложной ситуации Узун-Хаджи помогал большевикам, полагая сохранить свое эмиратство хотя бы относительно независимым. Боролся против Деникинской армии, поскольку смысл ее действий был для него абсолютно ясен: единая и неделимая Россия. Победа деникинцев была смертельно опасной для сепаратистов.

15

…в Чечен-ауле.— Чечен-аульский бой (15—16 октября 1919 г.) один из самых ярких и кровопролитных, в которых участвовал Булгаков в качестве военного врача в составе 3-го Терского полка. Позже ученые-историки, восстанавливавшие этот бой на основе источников, поражались точности, с которой описал сражение Михаил Булгаков.

16

Узун-Хаджи в роковом ауле…— Конечно, Булгаков не мог знать, что Узун-Хаджи предал своих союзников — местных чеченцев и красных партизан — и ушел со своим отрядом из аула.

17

Противный этот Лермонтов. Всегда терпеть не мог.— «Противность» Лермонтова, конечно, определяется в данном случае той кошмарной ситуацией, в которую попал Булгаков в «лермонтовских» местах.

18

«Тебя я, вольный сын эфира».— Из поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон».

19

…к декорации оперы «Демон».— Опера «Демон» написана композитором А. Г. Рубинштейном (1829—1894) в 1871 г.