– Да уж третий год. Прихожу убираться три раза в неделю. А так Людмила Матвеевна по дому все сама делала, вечером она в школе, а днем дома. Женщина она работящая, не избалованная, хорошая хозяйка, все у нее по местам, и поесть приготовит, и мужу рубашки погладит, я сколько раз предлагала ей помочь, мол, что вы все сами. Всегда она веселая такая, не ходит, а порхает по дому. И вдруг это несчастье.
– Веселая? Говорят, у Людмилы Матвеевны в последнее время на работе были неприятности.
– Может, и были. Я о том не знаю. Хотя да, в последнее время она все больше молчала, вроде как сама в себе. Мне ничего не говорила, а я с вопросами, знамо дело, не лезла. Но мне кажется, она из-за Вики больше переживала.
– Из-за дочери?
– Ага. Разболелась та что-то, пришлось ее в санаторий отправить, а девочка в спецшколе учится, Людмила Матвеевна беспокоилась, как бы это на учебе не сказалось…
– В каком она санатории?
– Не знаю. Вчера на похоронах Вика была, конечно. Не скажу, что выглядела она больной, улыбалась даже, видать, еще не поняла, что произошло. Ребенок, чего взять…
– Сколько ей лет?
– Четырнадцать. Такая умница, и красавица, вся в родителей. Людмила Матвеевна женщина красивая была, о самом-то и говорить нечего, и дочка просто загляденье. Семья у них хорошая, дружная. Любо-дорого посмотреть. Ни разу я не слышала, чтоб Владимир Сергеевич жену Людой назвал, всегда Людочка. На обед приедет, поцелует, просто как в медовый месяц, внимательный, ласковый… Людмила Матвеевна так и говорила: «Мне его бог послал», у нее жизнь-то по молодости тяжелой была, росла без родителей, у тетки. Куском хлеба попрекали. Вот господь за все ее мытарства и дал ей такого мужа. – Лидия Михайловна тяжело вздохнула и повторила: – Как такое могло случиться?
– Утонула Людмила Матвеевна в состоянии алкогольного опьянения, – заметила я, наблюдая за реакцией домработницы.
– Вот уж не знаю… – покачала она головой и поджала губы.
– Вы не замечали, чтобы она выпивала?
– Да что вы… – отмахнулась она. – Выпивала… смех один. Вон, соседка моя, любительница, хоть и врет, что ни-ни… а чего врать, если с утра опухшая да глаза красные, а руки ходуном ходят?
– И все-таки в тот вечер она выпила, и немало.
– Не знаю, что и сказать. Только совсем это на нее не похоже. – Лидия Михайловна посмотрела на меня и голос понизила: – Владимир Сергеевич просил меня помалкивать. Тут журналисты были, выспрашивали.
– У вас были?
– Нет, что вы. Возле их дома вертелись. Двое. Все чего-то фотографировали. Совести у людей нет. Я вчера у них в доме была. Когда на кладбище поехали, я полы вымыла, как положено. Посуду убрала, ну и осталась, думаю, вдруг понадоблюсь. А эти в дверь звонят. Я сразу Владимиру Сергеевичу на мобильный, так и так. Он мне и сказал: «Очень вас прошу, Лидия Михайловна, с посторонними о нашей семье не говорить. Вы нам человек не чужой, и я надеюсь, вы меня правильно поймете. Не хочу, чтобы о Людочкиной смерти судачили, она прекрасный человек, а несчастье это не повод для глупых сплетен».
– Мне-то вы можете рассказать, не опасаясь, – заверила я. – В несчастном случае следует разобраться, верно? Вот вы уверены, что к спиртному Людмила Матвеевна была равнодушна, но…
– Да знаю, знаю. Бутылку коньяка в комнате отдыха нашли, неужто она и впрямь целую бутылку выпила? Просто в голове не укладывается.
– Разные бывают обстоятельства. Предположим, скверно на душе у нее было, вот она и решила выпить, отвлечься.
– Да с чего скверно-то? – всплеснула руками женщина. – В толк не возьму.
– Вот чтобы это выяснить, я и пришла к вам.
– Вы что ж думаете, она сама, что ли? – Голос она опять понизила и последние слова произнесла шепотом. Я пожала плечами. – Быть этого не может. Я так Ленке и сказала.
– Что за Ленка? – насторожилась я.
– Да у Сапруновых, что напротив живут, домработница. Такая балаболка. Вчера прибежала и давай трындеть: вся улица, говорит, болтает, что Людмила сама из жизни ушла. Выпила для храбрости и бултых…
– А что за причина у нее была, Ленка не сказала?
– Конечно, как же без этого. На работе у нее все разладилось. Но вы сами подумайте, неужто женщина, у которой такой хороший муж, ребеночек, руки на себя наложит из-за какой-то работы? Смех один. В деньгах она не нуждалась, ну и плюнула бы на эту службу.
– Разумно, – согласилась я. – Одно смущает: коньяк в таких количествах без повода не пьют, если человек к спиртному равнодушен.
– Это я не знаю. Может, правда из-за работы переживала, вот и выпила. Потом решила в бассейне искупаться, чтоб хмель вышел, беда и приключилась. Уж вы мне поверьте, я сама все эти дни только и думаю, что да как… В голове у меня эта бутылка не укладывается. Откуда соседи-то узнали, та же Ленка… я ни словечка никому… вот ведь. Сама Людмила не могла, нет. А Ленке лишь бы сболтнуть чего, сначала с машиной этой пристала, потом…
– С какой машиной? – насторожилась я.
– Ой, да чепуха, ей-богу… – махнула она рукой.
– Вы мне все-таки расскажите, – не отставала я.
– Ленка говорит, что машина к нашему дому подъезжала, к хозяйскому, я имею в виду. Часов в восемь вечера. Такси. И выехали через их прогон, а они там елок осенью насажали, ну и елку одну помяли. А Сапрунов вроде в окно такси-то видел и жаловаться надумал, почему ездят где не положено. Хотел позвонить куда следует, да номер машины не успел заметить.
– Я не поняла, такси что, Людмила Матвеевна вызывала?
– Уж этого не знаю.
– А Ленка что по этому поводу говорит?
– Да ничего. Подъехала машина к нашей калитке, потом уехала, а приезжал ли кто или Люда уезжала, не ясно.
Это показалось мне интересным. Погибла Корзухина гораздо позднее, где-то в промежутке между двенадцатью и тремя часами ночи. Но неизвестный гость мог знать о причине перемены в настроении Людмилы, хотя почему обязательно гость? С таким же успехом сама Корзухина могла к кому-то отправиться. Если все-таки был гость, хотелось бы знать, когда он дом покинул и есть ли у него алиби на момент… я едва не подумала «убийства» и в досаде нахмурилась, поспешно попеняв себе: речь идет о несчастном случае или о самоубийстве. Если все-таки о самоубийстве, вполне возможно, что к такому шагу Корзухину кто-то подтолкнул. В общем, такси очень меня заинтересовало.
– А имя-отчество Сапрунова не подскажете?
– Виктор Альбертович.
Я удовлетворенно кивнула, с Виктором Альбертовичем мы были очень хорошо знакомы.
– Скажите, – помедлив, спросила я, – вчера на похоронах было много родственников?
– Народу много было, а уж кто родня, кто нет, не знаю. Людмила Матвеевна говорила, нет из близких у нее никого, только тетка, которая ее воспитала, но та в прошлом году померла. А у Владимира Сергеевича родители живы, они из района приехали. Немолодые уже, но посмотреть на них приятно, такие хорошие люди, оттого и сына достойного вырастили, ведь когда ребенок растет в любви и согласии… – Тут Лидия Михайловна отвлеклась на свои проблемы, но после десятиминутного отступления вспомнила о родственниках Корзухина. – За сына они очень переживали. Мама-то его все время повторяла: «Видно, у него судьба такая».
– Насчет судьбы, пожалуй, я соглашусь, – пробормотала я. – А дочка Корзухина от первого брака на похороны приезжала?
– Была, – кивнула Лидия Михайловна. – Утром, часов в десять, приехала. А с кладбища сразу к себе вернулась. Владимир Сергеевич мне объяснил, что работа у нее важная. Я, признаться, и не знала, что у него еще дочка есть. Он вчера подвел ее ко мне и говорит: «Вот, Лидия Михайловна, моя старшая», а у меня и глаза на лоб. В соседней области она живет, училась там на художницу и осталась.
– Она что, ни разу к отцу не приезжала?
– Не знаю, при мне – нет. Но я ведь три дня в неделю прихожу. Что там у них в остальное время делается – не знаю.
– В доме, скорее всего, были ее фотографии.
– Да не было никаких фотографий, то есть снимков полно, но везде они втроем. И Людмила о том, что у Владимира Сергеевича еще дочка есть, мне ни разу не обмолвилась, почему я и удивилась.
– С отцом у них какие отношения? Не обратили внимания?
– Хорошие, какие еще?
– То есть ничего такого вы вчера не заметили? – «Ничего такого» я выделила, а теперь Лидия Михайловна смотрела на меня в замешательстве.
– Не приглядывалась я. Только подумала, что Владимир Сергеевич, должно быть, первый раз совсем молодым женился, дочка-то уж взрослая.
– Ей двадцать шесть лет.
– Вот-вот. Неряшливая она какая-то. И на отца совсем не похожа. Она старалась возле Вики держаться, обнимала ее, а та все к отцу, все к отцу, вроде как дичилась ее. Уж вы меня простите, я ведь по хозяйству хлопотала, мне вокруг смотреть было некогда. Но старшая-то мне не приглянулась, если честно. Смотрела исподлобья, вроде чем-то недовольная. Я вот вам наговорю сейчас, а вы решите, что я вроде Ленки, – забеспокоилась женщина.
– Это вы напрасно, – заверила я.
Мы еще немного поболтали, однако больше ничего заслуживающего внимания я не услышала и поспешила проститься. Лидия Михайловна проводила меня до порога.
– Вы Владимиру Сергеевичу не рассказывайте, что вас опять беспокоили, ему сейчас тяжело… – со вздохом заметила я.
– Что вы, я понимаю. Буду молчать.
Покинув Лидию Михайловну, я отправилась в родную контору с единственной целью: встретиться с Сапруновым. Оттого, войдя в здание, сразу же поднялась на второй этаж, где был его отдел. Сапрунов мужик занятный, не то что умен, но хитер, без сомнения. Должность свою он уважал и даже кичился ею. С теми, кто был выше его, говорил с подобострастием, причем не чурался откровенной лести, с подчиненными вел себя барином. Мог обложить матом и этим гордился: мнил себя знатоком русской души и любил повторять: «С простым народом по-простому и надо». По-простому, значит, по-хамски, и непременно с матерком. Занятно было наблюдать, как Сапрунов входил в приемную Деда с ритуальными поклонами в сторону Ритки и заветной двери, на цыпочках и, понизив голос до шелеста, спрашивал: «У себя?» Впрочем, в этом смысле он был не одинок.
Ко мне у него двойственное отношение. С одной стороны, он справедливо считает мою должность незначительной, с другой – хорошо осведомлен о большой любви ко мне Деда и в конце концов выработал линию поведения отечески-ласковую. Добродушно «тыкает» и только что по головке не гладит. Однажды я пришла на работу с Сашкой, и нелегкая столкнула нас с Сапруновым в лифте. Он полез к моей собаке, решив, что и с ней подружиться будет нелишним, а Сашка из вредности его укусил, больше для острастки, чем всерьез. Сапрунов недели две с умилением всем об этом рассказывал. «Цапнула меня за палец собачонка», – состроив умильную гримасу, говорил он и начинал весело ржать.
Я шла по коридору, когда Сапрунов появился из своего кабинета. Завидев меня, растянул рот в улыбке и раскинул руки, точно готовясь принять меня в объятия.
– Оленька, давно тебя не видел. А похорошела-то как…
– Здравствуйте, Виктор Альбертович, – расплылась я в ответной улыбке. – А я к вам.
– Серьезно? Ну, заходи, заходи.
Мы прошли в его кабинет, он устроился за столом, кивнув мне на кресло, и изобразил на лице готовность внимать.
– Как жизнь молодая? – будто спохватившись, спросил он.
– Отлично.
– Вижу, вижу… глаза сияют… побольше бы нам в коллектив таких красавиц, – брякнул он, но мгновенно одумался. – Шутка. Но так приятно посмотреть на красивую женщину, сразу работоспособность повышается.
– Буду заглядывать к вам почаще, – сказала я с максимальной серьезностью. – У меня вот какой вопрос. В субботу вечером к дому Корзухина подъезжало такси…
Напускное добродушие мгновенно улетучилось с лица Сапрунова. Сто двадцать килограммов пришли в движение, он перегнулся ко мне и, заглядывая в глаза, спросил:
– А что, у кого-то есть сомнение?
– В чем? – удивилась я. Сапрунов придал телу первоначальное положение.
– Почему тебя интересует это такси?
– Виктор Альбертович, дорогой, вы же понимаете, погиб не просто член нашего сообщества, а, так сказать, выдающийся член. И к этому следует отнестись со всей серьезностью.
– Это да, конечно, – пробормотал он. Глаза его забегали, дядя прикидывал, как следует отнестись к моим словам. – А ты-то почему? – через минуту с лукавством начал он. – Или там… – Он поднял глаза к потолку, намекая то ли на Деда, то ли на господа, то ли на обоих сразу. Наши чиновники давно изобрели собственный язык, где не было четких фраз, зато бездна чувств и мыслей в каждом междометии.
– Ерунда, – отмахнулась я. – Ментам вас по пустякам беспокоить неудобно, вот и попросили меня по старой памяти.
– Ах, вот как… – Он задумался, а я мысленно чертыхнулась. Теперь пойдет гулять молва, что Дед пустил меня по следу, и очень быстро достигнет ушей Корзухина. Впрочем, он все равно узнает… Это проблема Деда, не моя.
– Так что там за история с такси? – поторопила я.
– Да какая история, – махнул он рукой. – Даже говорить об этом неловко. Я возле забора посадил голубые ели, чтоб воздух облагородить. Между прочим, для всех старался. А тут машина эта, вместо того, чтоб на дороге развернуться, поехала вдоль нашего забора, хотела на соседнюю улицу попасть. А у нас там даже асфальта нет, дорога песчаная… сплошное хулиганство. Еще и елку одну придавила, не знаю, выживет ли теперь. – Конечно, можно было посоветовать Сапрунову сажать елки на своей территории, но раз он для всех старался… в конце концов, деревья сажал, а не мусор за забор выбрасывал. – Я и велел домработнице номера записать. Ведь явное нарушение. Машины должны по дорогам ездить, а не между заборами частных владений.
– И что, удалось ей номера записать?
– Только первые две цифры. Двадцать три.
– А что за такси?
– «Момент». В общем, звонить я не стал, хотя надо бы водителя наказать, чтоб другим неповадно было.
– А кто на такси приехал, не заметили?
– Я машину увидел, когда та уже за угол поворачивала.
– В салоне был только водитель? – Сапрунов кивнул. – Время помните?
– Это точно скажу: 19.55, я собирался новости смотреть.
– Ясно. Так и передам. – Я собралась уходить, но Виктор Альбертович меня остановил:
– Оля, а чего менты говорят?
– Несчастный случай, – пожала я плечами.
– Мне-то можешь сказать, я ведь никому… Самоубийством дамочка покончила?
– Вы ее хорошо знали?
– Вообще не знал. Супруга моя иногда с ней общалась.
– И каково впечатление?
– Дамочка такая… – Он повертел в воздухе рукой. – Слишком уж… а муж ее пока звезд с неба не хватает.
– Она вашей супруге о личной жизни рассказывала?
– Бабы без этого не могут. Хвалилась, как у них все распрекрасно. Вот и дохвалилась.
– Это вы что сейчас имеете в виду? – воодушевилась я.
– В тихом омуте черти водятся, – с убежденностью, достойной лучшего применения, заявил он. – Такая вся… а, как выяснилось, поддать любила, – и усмехнулся от безусловного сознания своей правоты: людей без изъяна, с точки зрения Сапрунова, попросту не существует. Оспаривать данное утверждение я не собиралась.
– А вы уверены, что такси именно к их дому подъезжало?
– Домработница видела, как машина тронулась от их калитки. А вот как подъехала, не видела.
– Спасибо, – сказала я, торопясь убраться восвояси. Жаль, конечно, что домработница Лена не заметила, кто выходил из такси, но установить это вполне возможно, было бы хуже, явись гость Корзухиной на обычной машине.
Отправившись в свой кабинет (надо было дать людям возможность убедиться, что я помню о своем рабочем месте), я позвонила Вешнякову. Услышав о том, что надо установить, кто из водителей такси фирмы «Момент» в субботу в восемь вечера подвозил пассажира до дома Корзухина, Артем принялся по обыкновению ныть:
– Скажи на милость, почему мои ребята должны заниматься такой ерундой? Ладно, позвоню Быстрову.
– Быстров мне никто, а ты друг, к тому же преданный и любимый.
– Ты хоть представляешь…
– Представляю, – перебила его я. Артем задумался.
– Чего ты прицепилась к этому несчастному случаю? – вздохнул он. – Есть подозрения?
– Смутные.
– Это из-за первой жены?
– И из-за нее тоже. Точнее, сначала из-за нее, а теперь… сама не знаю, но что-то меня беспокоит.
– Ну, раз так… – Артем опять вздохнул.
– И еще, друг сердечный, хотелось бы иметь более-менее подробную биографию обеих женщин.
– Не наглей, у тебя Ларионов под боком.
– Какой от него толк? – в свою очередь вздохнула я.
– Быстро не обещаю, дел по горло.
– Не обещай, но постарайся.
– Ага, – хмыкнул Артем и отключился.
Побеседовать с водителем Корзухина так, чтобы об этом не узнал его шеф, было проблематично, хотя после моего разговора с Сапруновым долго сохранять тайну не удастся, однако мне хотелось немного продлить неведение Корзухина, потому что Дед на этом настаивал.
Я решила обратиться к Луганскому. Он с шофером Корзухина хорошо знаком, раз уж тот ездил с ними на рыбалку, и сможет убедить мужика в том, что под его хозяина я не копаю, внушив ему мысль быть со мной максимально откровенным.
Луганский поначалу отнесся к моей просьбе настороженно, однако в конце концов согласился и, перезвонив через час, сообщил, что я могу подъехать к водителю Корзухина домой. Там он появится часов в семь, так что в половине восьмого будет в самый раз. Времени у меня было пруд пруди, но тратить его на рутинную работу я сочла неразумным: Дед поручил мне ответственное задание, значит, всем остальным можно пренебречь.
И я поехала домой, погуляла с Сашкой и, прихватив его с собой, отправилась к Тимуру с намерением отобедать, а заодно предупредить его, что вечером у меня встреча. Тимура в «Шанхае» мы не застали, что очень огорчило мою собаку. Однако через час мы все-таки встретились, перекусили в кафе «Восток», у Тимура свободного времени было немного, и мы с Сашкой вновь оказались предоставленными самим себе. Поневоле пришлось возвращаться в контору и приступать к своим обычным обязанностям. Сашка носился по кабинету, разгоняя скуку, а потом задремал в кресле, там его и обнаружил Дед, заглянув ко мне весьма не вовремя.