Помнится, когда я был человеком, то сам это, популярное у соотечественников, увлечение не разделял. Во-первых, не хватало времени — слишком уж много его съедала работа. Ну а во-вторых, даже если толика времени освобождалась-таки, тратить его на грядках мне было банально жалко. Хотелось употребить свободные дни все же на отдых. То есть на восстановление сил. А в процессе копания в земле да возни с травой и посадками, как мне казалось, силы могли только тратиться.
Не скажу, что приютившая меня девушка придерживалась совершенно иной точки зрения. Ковыряться даже на небольшом огороде она не горела желанием и сама. И все же дачей обзавелась — наверняка унаследовав ее у родителей или других старших родственников.
Теперь о прежних хозяевах участка напоминали разве что несколько яблонь, да крохотная сараюшка с садовым инвентарем. Вся же остальная площадь, за исключением небольшого домика, была превращена в газон. Еще здесь имелась пара клумб. Только вот цветы на них, судя по пыльным и не шибко ярким лепесткам, излишком заботы избалованы тоже не были.
Путь от квартирного порога до машины я совершил в специальной корзине, которую Гуля купила еще в день нашего знакомства. Специально предназначенная для перевозки домашних питомцев, корзина эта, тем не менее, лично мне показалась тесной и неудобной. Такой, что ни выпрямиться в ней, ни даже шевельнуться лишний раз!
Еще больше мое впечатление от этого… хм, транспортного средства укрепилось уже по дороге на дачу. Поскольку даже в салоне машины никто не спешил меня освобождать. Добро, хоть везли на заднем сидении, а не сунули в багажник.
Это раньше, в бытность человеком, я думал, будто кошки по натуре малоподвижны и готовы пролежать не шелохнувшись сколь угодно. До чего же опрометчивыми теперь казались мне эти мысли! Во-первых, что мы, усатая братия, что другие обладатели острых когтей и зубов — прежде всего хищники. То есть активные участники естественного отбора. А он, смею напомнить, беспощаден, и особенно к лежебокам.
Во-вторых, когда тебе действительно ничто не угрожает, полежать, допустим, и впрямь не грех. Но только по собственной воле. А принуждение вольного зверя к безделью для него болезненно. Как, впрочем, и вообще к чему-либо.
Свое мнение на сей счет я охотно высказал в дороге — и Гуле, и двум ее подружкам, также изъявившим желание провести субботу подальше от городской духоты. А в ответ добился лишь нескольких реплик недовольства и порицания. Как будто сам был виноват: сам-де себя засунул в эту треклятую корзину.
Прибыв на дачу Гуля и подружки расположились в деревянной беседке. Относительно новая в сравнении с другими постройками на участке, она заметно выделялась на фоне домика и сарая. Не успев настолько же потемнеть от времени.
Как и всякой женщине, недавно потерпевшей фиаско на личном фронте, хозяйке дачи почти сразу захотелось выговориться. И подружки с готовностью поддержали ее в этом желании. Общую словоохотливость подкрепила бутылка «мартини»… и очень скоро беседка превратилась в подмостки для камерного спектакля «Все мужики — козлы». Или, как вариант, уроды, дегенераты и неблагодарные паразиты. Ох, перемывая косточки особям мужского пола, это самопальное трио не щадило, кажется, даже стариков и детей!
К чести Гули, она хотя бы по приезде не стала держать меня в осточертевшей корзине. Сообразила предоставить питомца самому себе, за что ей отдельное спасибо. Другой вопрос, что заняться на участке мне было, по большому счету, нечем. Пощипать здешнюю растительность для восполнения недостатка витаминов? Так трава на газоне показалась несъедобной… и вообще какой-то неживой. А трогать цветы я банально стеснялся. Не хотелось огорчать Гулю, к которой я уже проникся симпатией. Или хотя бы благодарностью за приют и заботу.
Несколько птичек, шустро сновавших над участком, почему-то не вызвали у меня охотничьих позывов. Притом что летали довольно близко и частенько приземлялись на траву. Не боялись, видать, заразы — не видели во мне опасного хищного зверя.
Какое-то время я лишь праздно слонялся по участку, благо, существу моих размеров даже несколько соток покажутся обширной территорией. Затем, достигнув границы, обозначенной забором из штакетника, я вздумал перебраться на другую ее сторону. Просто так, от нечего делать.
И надо сказать, в решении своем я не ошибся. Потому как на соседнем участке оказалось намного интересней. Неестественной прилизанностью Гулиных владений там и не пахло. Ягодные кусты образовывали целый лес, за которым обнаружились грядки, засеянные луком и морковкой. Имелся также и небольшой парник — предназначенный, кажется, для выращивания огурцов. А в центре всей этой картины нашлась и хозяйка: старушка, ловко орудовавшая тяпкой.
«Вот ведь странное дело! — невзначай подумал я, — почему-то на огородах копаются только старики. А молодые и сильные… вон где. В беседке время убивают за праздными разговорами, да бокалом чая. Или, вообще как я: шарахаются от слова «дача» словно черт от ладана. Силы берегут. А пенсионерам, видать, беречь без надобности. Некуда. Вот и предпочитают тратить…»
— Кис-кис-кис, — засюсюкала, улыбаясь, заметившая меня старушка, — иди сюда: угощу чем-нибудь.
— Кота что ли не видела? — небрежно бросил я, поворачиваясь к ней боком, — не голоден… обойдусь.
И запоздало припомнил, что люди мою речь вообще-то не понимают. Воспринимают лишь как вариации пресловутого звука «мяу». Но, сам не ожидая, оказался неправ — по крайней мере, в отношении этой старушки-дачницы.
— Котик, не хами старшим, — беззлобно молвила она, — не хошь — как хошь.
— Так ты… понимаешь, что я говорю? — спросил я, еще не веря в свою же догадку.
— А как же, — нимало не смутившись, отвечала старушка, — таких ведь как ты… у меня знаешь, сколько было? Успела и попривыкнуть. Как говорится, с кем поведешься… Но ты-то, я смотрю, кот — не обычный. Я права?
— Ну… пожалуй, — осторожно проговорил я, совсем уж огорошенный последним ее заявлением.
Отложив тяпку, дачница подошла ближе и, склонившись надо мной, внимательно посмотрела в глаза.
— Куда уж необычнее, — пробормотала она, вздохнув, — человеком ведь был недавно. Говорить умел… нормально. А щас что — смирился, небось? Причиндалы себе вылизываешь! Эх… только человечий взгляд и остался.
— Смирился, — с горечью передразнил я старушку, смущенный и задетый ее словами, — а что же еще остается?
— Как — что? Бороться. Искать. Не сдаваться, прежде всего. А то ты думал, как наши Войну выиграли? Смирившись и на заднице сидя?
— Да с кем бороться? Кого искать? — вопрошал я в отчаянии, — да и как бороться… в моем-то положении?
— Ну, с кем — это я тебе еще подскажу, — старушка перешла на шепот, — найди того, кому это выгодно. Кто выиграл от твоей беды. Ты ж не думаешь, что все так само собой получилось? И только у тебя одного?
— Да я уж не знаю, что думать, — вымолвил я почти виновато.
— Вот это и плохо, — строго заметила дачница, — подумать надо. Потому что ничего просто так не происходит. Даже птичка зазря не поет. Так что подумай, котик. Хорошенько подумай, разберись и ищи. Ну а что потом… тут уж извиняй. Я-то в таких делах не советчица.
Уходил я от нее раздосадованный — уже понимая, что пора спокойной жизни, похоже, заканчивалась. Вновь оказавшись до обиды недолгой.
Интерлюдия
В начале двадцатого века в Египте побывала большая археологическая экспедиция под научным руководством Говарда Картера и при финансовой поддержке лорда Джорджа Герберта Карнарвона. Апофеозом ее исканий стало открытие гробницы Тутанхамона, причиной окончания — внезапная смерть спонсора. Лорд Карнарвон, коему не исполнилось еще шестидесяти лет, скончался во время пребывания в каирской гостинице «Континенталь».
Официальная версия записала в виновники его смерти не чью-то злую разумную волю, но банальную болезнь — воспаление легких. Версии неофициальные, как водится, истолковывали трагедию сообразно фантазии толкователей. В скоропостижной кончине Карнарвона те подозревали то злоумышленников-отравителей, то экзотические, сугубо африканские, недуги, то местных же насекомых, непременно опасных для белого человека.
Затем в этом перечне нашлось место и мистическим силам. После того как в течение считанных дней на тот свет отправились еще два участника экспедиции: археолог Артур Мейс и рентгенолог Арчи Рейд. Тогда-то пальму первенства среди неофициальных версий и захватила одна, кое-где популярная до сих пор. Подозрение на «проклятие фараона», которое-де настигает каждого осквернителя гробницы.
Смерти еще нескольких участников экспедиции и их близких, казалось, еще более уверили любителей сомнительных сенсаций в версии о проклятье. Только вот при ближайшем рассмотрении та рассыпалась как трухлявый пень. Во-первых, среди умерших было немало стариков. Коим для внезапного расставания с жизнью что проклятье, что иная мистика была вовсе и без надобности. Ну а во-вторых, фараоновой кары странным образом избежал сам Говард Картер. Хотя, казалось бы, кому как не руководителю экспедиции, она должна была грозить в первую очередь. Ан нет: благополучно пережив свою экспедицию аж лет на шестнадцать, Картер умудрился дотянуть до старости.
Смерти еще нескольких участников экспедиции и их близких, казалось, еще более уверили любителей сомнительных сенсаций в версии о проклятье. Только вот при ближайшем рассмотрении та рассыпалась как трухлявый пень. Во-первых, среди умерших было немало стариков. Коим для внезапного расставания с жизнью что проклятье, что иная мистика была вовсе и без надобности. Ну а во-вторых, фараоновой кары странным образом избежал сам Говард Картер. Хотя, казалось бы, кому как не руководителю экспедиции, она должна была грозить в первую очередь. Ан нет: благополучно пережив свою экспедицию аж лет на шестнадцать, Картер умудрился дотянуть до старости.
Нестыковки эти объяснялись просто. Охотники за сенсациями всего-навсего… были не в курсе всех результатов экспедиции и сопутствовавших им перипетий. Зацепившись за главное (и более всех нашумевшее) открытие Картера и Карнарвона, газетчики не обратили внимания на другие их находки. Особенно те, знать о которых широким массам вообще-то и не полагалось.
В противном случае и сами акулы пера, и дразнимая ими публика поняли бы… наверное, что древнеегипетский властитель здесь вовсе даже и ни при чем. Просто за шумихой вокруг набившей оскомину гробницы Тутанхамона, словно заяц за пеньком, успешно схоронились кое-какие другие находки экспедиции. Включая и побочные — те, что к истории Древнего Египта не относились вовсе.
В числе этих, последних был древний металлический кувшин, происхождения, скорее, ближневосточного. Не иначе, Красным морем занесло. И именно этот кувшин, вроде бы не вписывающийся в тематику экспедиции, послужил в ней яблоком раздора.
Лорд Карнарвон распознал в находке великую ценность и на правах спонсора вздумал присвоить ее себе. Говард Картер, сам не будучи дураком, этой претензии воспротивился. И уж тем более он не желал, чтобы о кувшине узнали посторонние.
Собственно, исход этого конфликта и поставил точку в многолетней работе экспедиции. Один из претендентов на кувшин, да кое-какие свидетели находки оказались на кладбище. В то время как мистер Картер остался жить и здравствовать. Никто его не подозревал и об истинных причинах смерти компаньонов не догадывался. Лишь раз, в год смерти главы экспедиции, о кувшине проговорилась вдова одного из участников. Но сенсации не вышло — как раз грянула Вторая мировая война и человечеству стало не до археологии.
Но кувшин-то никуда не делся. Никакое замалчивание не могло отменить объективный факт его существования. Со смертью очередного владельца нечаянная находка археологов пустилась в странствия по миру. Пошла по рукам, редко оставаясь невостребованной. И сила, заключенная в ней, частенько находила применение, куда более достойное, чем вульгарное сведение счетов с коллегами.
К примеру, в семьдесят каком-то году на нее, не иначе, намекнул некий русскоязычный эмигрант, сделавшийся к тому времени не последней шишкой в Голливуде. На вопрос ведущего ток-шоу о причинах столь резкого взлета, выходец с Брайтон-Бич едва не проговорился. С легкой улыбкой нечаянно молвив: «вызвал джинна и попросил у него об этом…»
Само собой, пассаж этот и ведущий и телезрители расценили не более чем как шутку. Как проявление специфического чувства юмора успешной знаменитости. Даром, что в шутке (хорошей) обычно бывает лишь доля шутки, а остальное — правда. «Хохма» же таки и вовсе переводится как «мудрость». Впрочем, любители ток-шоу о том могли и не знать.
В следующий раз волшебный кувшин всплыл уже по эту сторону океана. О нем уже без всяких намеков, под пьяную лавочку, проболтался один из скороспелых отечественных «владельцев заводов, газет и пароходов» — да целого легиона скважин в придачу. А всего несколько лет назад бывший лишь очкастым мэнээсом-неудачником. Робким забитым сотрудником захудалого НИИ.
«Дядя Лева из Америки прислал», — так объяснил нувориш наличие у него кувшина, с которого и началось шествие несостоявшегося научного работника к верхотурам большого бизнеса. И едва ли кто-то поспорит, что лучше бы держал он язык за зубами.
Нет, понятно, что корреспонденту желтой газеты, подслушавшему эту историю, почти никто из читателей не поверил. Репутация не та: россказни о джинне, щедро одарившем некую акулу капитализма, слишком гармонично смотрелись на фоне иных публикаций на тех же страницах. Про похищение инопланетянами дочери народного артиста, например. Или о двойнике известного телеведущего, найденном в глухом сибирском селе. Относиться к подобным жемчужинам журналистики и надлежало соответствующе. Прочитал, подтерся и забыл.
Но вот те, кому надо было, поверили. И еще как! Счастье бизнесмена, забывшего, что молчание — золото, после того случая быстро закончилось. Не заставили себя ждать уголовное дело и судебный процесс. В сумме продлившиеся, как не без ехидства подсчитал некий щелкопер, ровно тысячу и одни сутки.
За прошедшие с той поры годы злосчастный кувшин вновь канул в Лету. И больше не всплывал — вплоть до последнего времени. Потому невозможно было с уверенностью сказать, где он, и добрались ли до него те, кто спровадил прежнего владельца на нары. Скорее всего, диковина банально осталась без хозяина. В силу чего сделавшись доступной любому человеку.
А возможно… и не только человеку.
5. Неостывший след
Стоя на остановке в окружении пенсионерок с большими сумками, я терпеливо дожидался прибытия автобуса до города. На то, чтобы соблюсти принятый здесь ритуал очереди, меня уже не хватило. Едва автобус распахнул перед пассажирами свои автоматические двери, я первый сиганул внутрь. Ну да с меня, как с четвероногой твари, взятки гладки. Я ж места отдельного не займу и, более того, могу и постоять. Не гордый. Хотя, с другой стороны, и рассчитываться за проезд нечем. Эх…
К чести дородной кондукторши, против моего присутствия она совсем не возражала. И более того, в дороге даже проявила толику заботы, погладив меня и попробовав угостить кусочком бутерброда. Слегка зачерствевшего, увы, и совсем не вкусного.
Таким же «невкусным», признаться, было и мое настроение по мере того как автобус все больше удалялся от дачного общества. И дело было даже не в Гуле, которая наверняка меня хватится и будет переживать. Не в ней одной, во всяком случае.
Еще более, чем чувства приютившей меня девушки, душу волновали другие последствия моего бегства. Те из них, прежде всего, что непосредственно меня и касались. Так уж устроен человек… и любое другое существо, не лишенное способности мыслить. Когда полоса мытарств наконец-то сменяется уютом и покоем, менее всего захочется перемен. Ибо на что менять спокойную и уютную жизнь? Согласно законам Мерфи, вариант тут один: на новые приключения на различные части своего тела. Человечьего ли, кошачьего, без разницы.
Потому-то, как верно заметила старушка-дачница, живя с Гулей, я начал приспосабливаться. И не в одном лишь лизании дело! Я привык к образу жизни типичного домашнего кота, как к таковому. Привык к тому, что не нужно самому заботиться о пропитании, тем паче ходить на работу и вообще делать что-то полезное. А тем временем память ненавязчиво, но неумолимо освобождалась от лишнего груза. В данном случае — от воспоминаний о человеческой поре моей жизни.
И неудивительно, что подстегнутый той старушкой, свой новый дом я покидал весьма неохотно. Но содеянного не вернешь: Рубикон пройден одновременно с порогом автобуса, и приключения (едва ли приятные) гарантировано ждали меня впереди. Иначе и быть не могло. Когда речь идет о борьбе за место даже не под солнцем, а вообще среди двуногих хозяев планеты.
А бороться-то, признаю, следует. Вне зависимости от того, в какой шкуре — человечьей или кошачьей — пребывать мне нравится больше. Ибо тем, кто однажды разрушил мало-мальски налаженную жизнь человека Мартина Мятликова, тем более не составит труда поступить аналогично с котом по прозвищу Полосатик. Превратив оного… ну, в мышь хотя бы. Просто потому, что эти недоброжелательные «кто-то» имеют такую возможность.
Бороться… потому что старушка с соседнего участка все же права: просто так ничего не случается. И не надо кивать на высшие силы. Как ни крути, а целенаправленно вредить человеку — поступок, более всего свойственный именно другим людям. Коим вред этот, исподтишка нанесенный, заведомо на пользу, а остальное, как говорится, дело техники.
И в том, что потеря людского облика случилась не с одним мной, пожилая огородница оказалась права на все сто. Потому что я лично знал хотя бы одного товарища по несчастью: того беднягу из приюта, что постоянно вспоминал о потерянных им домах и тачках. Именно вспоминал, а не изливал бред безумца, каковым я его тогда столь опрометчиво посчитал.
Само собой, от горя да шокированный внезапными переменами, мой сосед по вольеру и впрямь мог рехнуться. Другой вопрос, что и тачки, и загородный дом, и человеческое существование — все это действительно имело место в его жизни. А не было порождено больным воображением.