Вдруг неизвестно откуда послышалась тихая, печальная музыка, и нежное освежающее благоухание разлилось по всей комнате. Под влиянием этого благоухания присутствующие почувствовали какую-то приятную истому, против влияния которой невозможно было бороться.
Сквозь густое облако дыма, наполнявшее комнату, невозможно было ничего различить, кроме красного огня жаровни. Музыка постепенно замирала в воздухе и наконец совсем замолкла. Тогда астролог произнес громким голосом свое заклинание и подошел к жаровне.
Послышался шипящий звук, подобный тому, который производит жидкость, налитая на горячие угли. Новые клубы дыма, сквозь которые мелькали яркие искры, поднялись к потолку комнаты. Руджиери, шепча непонятные слова, продолжал свои заклинания.
Одну минуту в комнате царствовал такой непроницаемый мрак, что даже не было возможности различить красноватое пламя жаровни. Вновь раздалась музыка, еще тише и печальнее прежнего. Ослепительная полоса света прорезала воздух и остановилась возле астролога. Тогда все увидели женскую фигуру в светлой и почти прозрачной одежде, держащую в руке меч, от которого и исходил этот яркий свет. Эта женщина, насколько можно было видеть сквозь облако дыма, была сверхъестественной красоты. В правой руке призрак держал огненный меч, о котором мы говорили, в левой – маленький хрустальный флакон. Пропев несколько строк на неизвестном языке, призрак отдал пузырек астрологу. Руджиери почтительно принял этот подарок, голубоватое пламя, исходившее от меча, внезапно исчезло, точно погашенное, а вместе с ним исчез и призрак. Пламя жаровни опять разгорелось, и Руджиери снова приступил к своим таинственным обрядам. По знаку своего господина Эльберих принес тяжелую книгу в черном кожаном переплете с медными застежками.
Временами Руджиери брал из корзины травы или корни, которые бросал на жаровню, где они трещали и дымились, а иногда и воспламенялись. Казалось, все соединилось, чтобы придать фантастический характер этому обряду. Карлик прыгал, кошка шипела, Друид глухо и протяжно выл, а хриплый, прерывистый и почти задыхающийся от дыма голос Руджиери покрывал все эти звуки.
Затем астролог начертал своим жезлом какие-то изображения на пакете и прочитал громким голосом какое-то мистическое изречение. После этого он закрыл книгу и снова продолжал заклинание, которое окончилось вызыванием колдуньи.
Не успел он произнести последних слов, как послышался шум, и отвратительная фигура колдуньи предстала перед астрологом. Ее растрепанные волосы висели в беспорядке на ее высохших плечах и шее, одежда была грязна и противна, как она сама. На одну минуту она остановилась, опираясь одной рукой на палку, а другую, – как казалось, запачканную кровью, – протянув по направлению к Руджиери.
– Откуда ты явилась? – спросил астролог.
– С шабаша в Монфогоне, – отвечала ведьма. – Хочешь ли узнать, как мы провели ночь? Хочешь ли услышать, о чем мы рассуждали при лунном свете и как Сатана играл на скрипке? Как мы варили мясо ребенка? Какие напитки мы сварили? Какие яды мы приготовили? Погоди! Сейчас.
И резким, неприятным голосом ведьма запела ужасную песню.
– Ты вызывал меня, – сказала она, окончив пение, – что тебе надо? Говори скорее! Астарот призывал меня два раза, на третий я обязана повиноваться. Здесь есть смертные, присутствие которых мне неприятно. Они не крещены адским крещением. Кроме того, мне надо спешить обратно на шабаш. Мои наболевшие кости не смазаны, а котел кипит. Говори скорее и отпусти меня.
– Презренная дочь тьмы, – вскричал громовым голосом Руджиери. – Разве я для того вызвал тебя, чтобы слушать твое пение? Твой господин может сколько ему угодно призывать тебя, но если я пожелаю, то удержу тебя.
С этими словами он опрыскал ее лицо какой-то жидкостью.
– Теперь, – продолжал он, между тем как колдунья вскрикнула от боли, – согласна ли ты остаться?
– Что тебе от меня нужно? – проговорила она.
– Мне нужно питье, которое ты одна умеешь приготовлять, – сказал астролог, – питье, обращающее любовь в ненависть, а ненависть в любовь, есть ли оно теперь при тебе? Если да, то отдай его мне и тогда можешь уйти.
– У меня есть вещь, которая вернее послужит достижению твоей цели, – отвечала колдунья, вынимая из-за пояса серебряное кольцо в виде свернутой змеи. – Я отдам тебе это заколдованное кольцо. Но будь осторожнее в выборе того, кому его передать. Твой подарок может принести тебе самому несчастье!
– Дай мне кольцо, – вскричал с нетерпением Руджиери.
– Астарот снова зовет меня, – воскликнула колдунья, – в его голосе звучит раздражение. Обожди одну минуту, господин, только одну минуту, и я явлюсь… Я иду. Возьми это кольцо, прими его вместе с благословением колдуньи или с ее проклятием, выбирай, что тебе больше нравится!
И, громко рассмеявшись, она исчезла.
Все это время кавалер смотрел на магические обряды Руджиери с нетерпением и отчасти с удивлением. Видя в них одно только шарлатанство, он, однако же, был изумлен как необыкновенным проворством, проявленным астрологом во всем этом, так и богатством средств, которыми он располагал и с помощью которых его обман достигал желаемого им действия.
Но когда он подумал о том, как давно Руджиери занимается ремеслом мага, и о том, что башня, в которой он жил, была выстроена под его руководством, то его восхищение ловкостью астролога сильно уменьшилось, а нетерпеливое желание положить конец этим проделкам стало сильнее прежнего. Впрочем, в некотором отношении промедление, вызванное этими заклинаниями, соответствовало его желаниям, поскольку давало ему возможность придумать какой-либо способ выпутаться из опасного положения, в котором он находился, или, по крайней мере, исполнить самое сокровенное для него желание – сообщить Эклермонде тайну ее рождения. Он погрузился в грустные размышления. Вдруг одна мысль мелькнула в его голове. Средство было очень рискованное, но только одно оно предоставляло какую-то вероятность на успех. Отвязав свой шарф, он завернул в него снятый им с груди пакет вместе с бантом, полученным им от Эклермонды и, подозвав Друида, постарался как можно крепче обвязать шарф вокруг туловища собаки.
Исполнив это, он с облегчением вздохнул и направился к астрологу. В эту минуту колдунья исчезла. Руджиери услышал шаги кавалера и голосом, полным испуга и ярости, закричал:
– Идите прочь, идите прочь, сеньор! Уходите или вы погубите свою душу! Не переступайте этого заколдованного круга, молодая девушка будет ваша, потерпите еще одну минуту. Возьмите это кольцо, подарок колдуньи, с его помощью ваша любовь станет непреодолимой, но отойдите, или, клянусь Оримасом, я прибегну к своей науке, чтобы принудить вас повиноваться.
Высказав это, Руджиери надел кольцо на палец кавалера и ударил ногой по паркету. Кавалер вскрикнул от нетерпения, но в эту минуту кто-то неожиданно сильно схватил его сзади за плащ, и он невольно отступил на несколько шагов и выхватил кинжал с намерением освободиться от напавшего на него, – как ему показалось, – карлика, но вдруг почувствовал, что его выпустили, в то же время перед ним открылась занавесь, и он увидел в маленькой комнате спящую итальянку.
ДВЕ МАСКИ
Лампа, висевшая над убогим ложем, на котором спала молодая девушка, бросала слабый свет на лицо несчастной. Мертвенная бледность покрывала ее лицо, и хотя черты ее выражали спокойствие, но было видно, что это не естественный сон, а оцепенение, вызванное каким-нибудь успокоительным снадобьем. На ней был ее утренний мужской костюм; черные, беспорядочно раскиданные волосы еще резче подчеркивали необыкновенную белизну ее плеч и шеи. В ее положении было что-то трогательное, и Кричтон ощутил сильное волнение в крови. Действие ее красоты было так неотразимо, что на минуту в его сердце закралось чувство, более похожее на любовь, чем на сострадание. В оправдание этой минутной слабости мы добавим, что даже сама Екатерина Медичи, до того времени не имевшая понятия о красоте джелозо, была так поражена прелестным лицом, которое она теперь внимательно рассмотрела, что не удивилась сумасбродной страсти ее знатного собеседника.
– Клянусь Богородицей, – воскликнула она, – эта молодая девушка прекраснее, чем мы думали. Возможно ли, чтобы это очаровательное создание принадлежало к низшему слою общества?
– Кажется, нет, судя по амулету, находящемуся у меня, – отвечал человек в маске.
– Позвольте мне, сеньор, осмотреть внимательнее этот ключ, – сказал Руджиери, подходя к ним. – Я, может быть, найду ответ на вопрос вашего величества. А пока, прошу вас, возьмите этот флакон. Девушка, как вы видите, спит, но дайте ей вдохнуть, и ее сон в минуту улетучится.
– Ей лучше бы никогда не просыпаться, чем проснуться с позором, – прошептала маска, беря флакон и передавая золотой ключик Руджиери. – Бедная девушка, мои надежды спасти тебя от преследований и от того, что хуже самой смерти, едва ли осуществятся. Но я попытаюсь. Я поклялся, что спасу тебя, и исполню свою клятву или погибну.
Размышляя таким образом, гость королевы поднес флакон к лицу молодой девушки. Ему не пришлось долго ждать последствий. Итальянка вздрогнула и открыла глаза, но, как только взгляд ее упал на черную маску, находившуюся около нее, она с криком ужаса поспешила отвернуться.
– Опять он! – вскричала она. – Матерь Божья, защити меня от этого демона!
Незнакомец нагнулся к терявшей сознание молодой девушке и шепнул ей на ухо ее имя:
– Джиневра!
Сокол не летит быстрее на призыв своего господина, чем встрепенулась итальянка при звуке этого голоса.
Дрожа с головы до ног, она привстала на постели и, устремив взгляд на склонившегося над ней человека, силилась проникнуть взором за отверстия его маски. Словно для того, чтобы найти подтверждение своей догадке, она откинула черные косы, быстро провела рукой по лбу, как бы собираясь с мыслями, и воскликнула:
– Этот голос… Не сплю ли я? Возможно ли, чтобы это говорила маска? Мне показалось, что мое имя было произнесено голосом, таким приятным, таким дорогим, таким нежным, но это должно быть, сон. Как мог он узнать мое имя? Я так ослабла! – И она снова упала на кровать.
Наш герой смотрел на нее с глубоким состраданием, но, решив, что будет неблагоразумно сообщать ей о своих намерениях в подобных обстоятельствах, он нашел более удобным снова заговорить тем голосом, которым говорил с Екатериной.
– За кого вы меня принимаете, Джиневра? – спросил он ее.
– За кого? – вскричала молодая девушка. – Я принимала вас за светлого ангела, но теперь я вижу, что вы дух тьмы. Уходите и оставьте меня. Не терзайте меня долее своим присутствием. Неужели вы недостаточно меня мучили? Неужели же меня ожидает еще и бесчестие? Нет, этому не бывать! Я устояла против всех ваших обольщений, ваших просьб, даже против насилия и не перестану противиться вам. Я еще и теперь в силах бороться против вашего могущества так же, как прежде, в вашем дворце в Мантуе. Любовь женщины иногда бывает непостоянна, но ненависть никогда не меняется. Я вас ненавижу, принц, и скорее перенесу тысячу смертей, чем отдамся вам.
Неожиданно Джиневра заметила беспорядок в своей одежде. Ее шея и лицо покрылись краской, и стыд вместе с негодованием отразился в ее взволнованных чертах.
– А! Бесчестный, вероломный, – вскричала она с горечью, – ты сумел проникнуть в комнату девушки во время сна. Уходи отсюда, или, клянусь Святой Девой, я сорву повязки с моих ран и умру на твоих глазах. О! Почему полученный мной удар не был смертельным? Для чего не погибла я, спасая Кричтона?
– Разве ваша любовь к Кричтону так сильна? – спросил ее незнакомец в маске.
– Люблю ли я его? – повторила Джиневра. – Так же, как люблю я Бога, как чту его святых, как ненавижу тебя! Люблю ли я его? – продолжала она страстно. – Он – моя жизнь! Но нет, более чем жизнь. Постарайся понять меня, ты, чье черное сердце не понимает чистой любви. Я питаю к Кричтону любовь мусульманина к его пророку. Он кумир моего сердца, он мой Бог. Я не добиваюсь его любви, я не ищу взаимности, для меня довольно моей безнадежной любви, и я была бы несказанно счастлива, погибнув за него. Но если мне этого не удалось, то не думай, что я стану жить для другого.
– В таком случае, живите для него, – тихо сказала маска своим собственным голосом.
Невозможно описать действие, произведенное на девушку этими словами и этим голосом. Она провела рукой по глазам, нерешительно и с удивлением посмотрела на незнакомца и наконец воскликнула взволнованным, задыхающимся голосом:
– Правда ли это?
– Клянусь вам, – отвечал он.
Тогда молодая девушка опустила голову на его плечо. Екатерина не менее астролога была удивлена этой переменой.
– Твои чары начинают действовать, – сказала она, – молодая девушка смягчается.
– Проклятие! – вскричал с яростью Руджиери.
– Как? Разве ты не доволен своим собственным делом? – спросила с удивлением Екатерина. – Ты с ума сошел.
– Оттого я и схожу с ума, что во всем сам виноват, – отвечал астролог. – Милостивая повелительница, – продолжал он, бросаясь к ногам королевы, смотревшей на него с возрастающим удивлением, – я всегда был вам верный слуга.
– О чем ты просишь?
– Я прошу у вас милости в награду за мою долгую службу, незначительной милости, ваше величество.
– Говори.
– Не дозволяйте, чтобы эта молодая девушка покидала эту комнату сегодня ночью. Если уж необходимо, чтобы она ушла отсюда, позвольте мне сопровождать ее.
Екатерина не отвечала, но захлопала в ладоши, и карлик, послушный поданному знаку, кинулся к двери.
Между тем, Джиневра, снова потерявшая сознание, скоро пришла в себя от ласковых слов маски. Опустив свои большие черные глаза, пугаясь встретить его взгляд, она обратилась к незнакомцу смущенным голосом:
– Простите, благородный рыцарь, что я так нескромно говорила с вами. Мои уста выдали тайну моего сердца, но, клянусь своим спасением, я бы не позволила себе подобных признаний, если бы могла подумать, что мои слова достигнут вашего слуха.
– Это уверение излишне, прекрасная Джиневра, – отвечал человек в маске, – но меня огорчает мысль, что вы полюбили человека, который может дать вам взамен только любовь брата. Выслушайте меня. При помощи этого ключа вы можете пройти подземным ходом в отель Суассон. Тогда вам будет уже легче скрыться. Выйдя отсюда, ждите меня со стороны, прилегающей к церкви Святого Евстафия, в продолжение часа. Если в течение этого времени я не присоединюсь к вам, то уходите, а завтра утром ступайте в Лувр. Там спросите девицу Эклермонду. Вы не забудете этого имени, Джиневра?
– Я буду его помнить, – отвечала итальянка с чувством ревности.
– Вы найдете ее в числе фрейлин королевы Луизы, отдайте ей эту бумагу.
– На ней кровь! – вскричала Джиневра, принимая письмо.
– Я начертал это острием моего кинжала. Но исполните ли вы мою просьбу?
– Я согласна.
– Ну а теперь, прекрасная Джиневра, – продолжал он, – вооружитесь всем вашим мужеством, вы должны одна выйти из этой комнаты.
– А вы?
– Не заботьтесь обо мне. Более дорогая жизнь, чем моя, зависит от этой бумаги и от вашего побега. Вы сказали, что любите меня, вы уже доказали мне вашу преданность. Но я прошу у вас еще и этого доказательства. Не останавливайтесь, что бы вы ни увидели или услышали, и уходите, когда я вам скажу. У вас есть кинжал?
– Разве есть итальянка, которая бы его не имела?
– Отлично. Вы, которую не страшит смерть, не должны ничего бояться. Вашу руку! Я снова вступаю в роль маски. Будьте тверды… О!.. Слишком поздно.
Это последнее восклицание вырвалось у Кричтона, когда он увидел, что входная дверь поднята и появляется стража Екатерины. Одна за другой мрачные фигуры входили в комнату, наконец был введен связанный человек в маске, которого вели Оборотень и Каравайя.
– Что все это значит? – спросила испуганная итальянка.
– Не спрашивайте меня, но следуйте за мной, – отвечал шотландец, поспешно подходя к королеве. – Ваше величество, – вскричал он, – прошу вас, позвольте этой молодой девушке удалиться, пока еще не совершена казнь. Позвольте ей подождать нас в коридоре вашего дворца.
– Будь по-вашему, – отвечала Екатерина.
– Уходите, – прошептал Кричтон Джиневре, – у вас ключ, вот потайная дверь.
– Она не выйдет отсюда, – сказал Руджиери, схватив за руку молодую девушку.
– Что значат твои слова, старик? – вскричал кавалер. – Какое ты имеешь право противиться тому, чтобы она ушла?
– Право отца, – отвечал Руджиери, – она моя дочь.
– Твоя дочь? – вскричала девушка, отступая с ужасом. – О, нет, нет, я не твоя дочь.
– Ты дочь Джиневры Малатеста, ты моя дочь!
– Не верьте ему, дорогой сеньор, – вскричала итальянка, хватаясь за шотландца, – он бредит! Я не дочь ему.
– Клянусь своей душой, я сказал правду, – вскричал Руджиери.
– Наше терпение истощилось, – сказала тогда королева. – Пусть эта девушка остается на своем месте, мы еще не закончили с ней. Казнь Кричтона должна совершиться безотлагательно.
– Его казнь? – вскричала итальянка. – Так это Кричтона будут убивать?
– Не тревожьтесь, – прошептала маска. – Не думайте обо мне, но, пользуясь смятением, постарайтесь скрыться.
– Ты угадала, – отвечала Екатерина, улыбаясь с жестоким выражением, – под этой маской скрывается лицо твоего возлюбленного.
– Эта маска! Ах!..
В эту минуту Екатерина захлопала в ладоши. Между солдатами произошло движение. Маску вытащили вперед, и Оборотень вынул шпагу.
Шотландец быстро стал между Екатериной и палачами. Он придерживал рукой маску.
– Вы сказали, что подадите знак к казни Кричтона, сняв свою маску, – вскричала королева, обращаясь к нему. – Готовы ли вы, сеньор?
– Я готов покориться своей участи, – отвечал Кричтон спокойным, твердым голосом, – но вы должны направить свою месть на меня. Я Кричтон.