- Не надо, Лиле. - Мягко и бережно поцеловал хмурую морщинку между ее бровей, потом - скулу, и губы... едва оторвался. - Не бойся за меня. Война или не война... Или ты уже хочешь уйти?
Она мотнула головой.
- Не хочу, Эри. Совсем не хочу! Если бы можно было - не уходить! Как будто ты привязал, честное слово, - жалко улыбнулась.
- Так останься. Пойдем завтра вместе. - Снова поцеловал ее, завалился на спину и потянул на себя. - Может, это ты меня привязала? Вот как увидел тебя, и все.
Лиле засмеялась, шепнула в ухо: "Мальчишка!" и прижалась, зарылась пальцами в волосы, приникла губами к шее. Сакс еще успел подумать - жаль, что летом ночи короткие.
А потом она уснула. Верно, устала, ей сегодня пришлось и колдовать, и от стражи бегать, и он еще... первым... Сакс даже зажмурился, так сладко было думать, что она - только его, ничья больше. И зря она так, он же не просто так сказал. Она правда - единственная, не надо ему никого больше.
Тихонько сняв с себя ее руку, Сакс встал. Чуть полюбовался светящимся в темноте телом, укрыл плащом. И вернулся к тому месту, где купались. Зашел в воду, умылся - кровь тоже смыл, и вздрогнул, подумав: ей же больно было, а так за него цеплялась, словно сразу - хорошо.
- Нет, не надо мне никого другого, - сказал вслух, не то озеру, не то сам себе. - И что, война? Фейри и замуж идут, и детей рожают. Вот кончится война, и поженимся... выйдешь за меня, Лиле? Я тебя никогда не обижу, и железом не трону, и сорочку красть не буду, только если сама меня любишь... Любишь же, правда?
Озеро не ответило, лишь плескала вдалеке рыба и шелестела осока.
- А я всегда буду - только тебя. И если вдруг с кем... даже если жениться - все равно, ни с кем другим счастья не будет. Так и зачем оно...
Сглотнув невесть откуда взявшуюся горечь, Сакс еще раз умылся и вышел на берег. Собрал с кустов одежду, понюхал Лилино платье - точно ли земляника? Точно. Земляника, хвоя и немножко свежий снег. А потом вернулся к Лиле, забрался к ней под плащ, - как был, нагишом, - и обнял. Она пошевелилась, умостилась к нему тесно-тесно, снова закинула поверх него руку и довольно выдохнула:
- Эри...
Глава 5. Лиля
На третий раз Лиля упросила своего личного архангела Михаила сотворить чудо и вывести ее через служебный вход. Правда, сначала пришлось скушать две маковые сдобы Светочкиного приготовления и ответить ей на сотню вопросов о локации и самочувствии, высказаться о моратории на смертную казнь и падении мировых цен на макрель, а под конец клятвенно пообещать неделю гулять, кушать витамины и делать по утрам зарядку. Очень хотелось самой задать сто и один вопрос, особенно о том, как можно сделать игровых персонажей такими... такими живыми. Куда более живыми, чем девяносто девять из сотни реальных, настоящих и уж точно живых посетителей ИЦ в Битце. Но Лиля испугалась. Вдруг Михаил скажет, что это зависимость или еще какая хрень, и запретит ей играть?
Черт. До чего неподходящее слово, играть, думала Лиля, шагая к метро Новоясеневская. Играть чужими жизнями и чувствами, пусть нарисованными, но... Если бы здесь был хоть кто-то, похожий на Эри! Если бы этому кому-то пришло бы в голову хоть посмотреть на белесую мышь...
"Не сходи с ума, девочка", - голос разума подозрительно походил на Настасьино контральто.
"Нельзя сойти с того, чего нет", - рассудительно ответила ей Лиля и зажмурилась, подставляя лицо теплому апрельскому солнцу, вспоминая то, июньское, и горячие губы псевдоанглийского мальчика. Или мужчины? Семнадцать здесь и семнадцать там - две большие разницы.
Вот попроси здесь мальчика зайца поймать - поймает он, как же! Не говоря уж про ободрать и приготовить! Лиля невольно улыбнулась, вспомнив двух пойманных Саксом зайцев. Первого они сожгли, потому что, пристроив над углями тушку, невесть с чего начали целоваться и спохватились, когда заяц совсем сгорел. Зато второго не дожарили - очень уж хотелось есть, а Лиля вовремя вспомнила, что горячее сырым не бывает.
А как он держался, когда на третий день пути (приехали бы куда раньше, если бы поторопились, только не хотелось - торопиться!) из-за кустов высунулись аж три классических отца Тука и сурово поинтересовались: кто, куда и зачем? При этом двое зловеще ухмылялись, а один до того выразительно поигрывал дубинкой! Лиля впервые порадовалось, что все здесь нарисованное. Встреться ей такие экземпляры в реальности - влезла бы на ближайшую елку без разбега! На самую макушку, и плевать, что высоко! А Эри и бровью не повел. Нет, никакой он не мальчик. Настоящий мужчина, просто еще молодой.
А она - трусиха. Было страшно ночевать в лесу, хотя казалось бы, нечего бояться в игре. Было страшно идти к повстанцам, мало ли, что там за люди? Но за Саксом и в лагерь пошла. Только не поняла, почему они называют это лагерем? Обычная деревенька в лесу. От той, где жил Эри, отличается лишь тем, что домики маленькие, вкопаны в землю по самые слепые оконца, и женщин почти не видно. И скотины мало, всего пара лошадок, несколько коз на привязи и стадо гусей на опушке, под кустами ирги и боярышника.
Сакс тут же высмотрел деревенского шерифа, позвал ее: пойдем, отец уже извелся, надо успокоить! Да и тебе он рад будет. Тут стало совсем неприятно. Ну не должен, не должен нарисованный персонаж так себя вести! А если ведет - то какая же это игра? Она и сбежала. Пробормотала, что пора ей, и сбежала. Правда, не удержалась, пообещала вернуться. И вернется! Эри - он ведь такой...
"Такой, ага", - фыркнула воображаемая Настасья, обозвала ее мечтательной дурой и смылась. А Лиля достала из сумки детективчик в мягкой обложке, про страшную тайну древнего артефакта, и села в вагон. Надо было кровь из носу сегодня явиться в родную библиотеку, к ненаглядным гадюкам и пыльному Достоевскому. Детективчик был тут весьма кстати: пусть гадюки плюются ядом в ни в чем не виноватую Екатерину Лесину и ее "ширпотреб", а не в "лодыря и трутня, парткома на тебя нет". Что за дрянь такая партком, Лиля знала исключительно из Довлатова и уроков истории, но была твердо уверена: там заседают именно такие антикварные гадюки в крепдешиновых блузах.
К Молодежной детективчик кончился. Почти - последнюю страницу Лиля дочитывала на эскалаторе, чуть не сшибла старичка-одуванчика с палочкой и чуть не получила этой же палочкой по голове, вдобавок к матерной фиоритуре в три колена.
Гадюки в библиотеке встретили ее приветливыми оскалами. На "здрасьте" не ответили, - впрочем, как всегда, - лишь глянули на детективчик, театрально потеряли дар речи от возмущения и отвернулись, жаль, ненадолго. Лиля только и успела повесить куртку в шкафчик да переобуться, как за спиной зашипели хором, в хрустальную терцию:
- Явилась, краса! Иди в запасник, вчера вернули Гончарова - лохмотья одни, чинить надо.
Лиля вздохнула, проглотила "и вам здравствовать" и покорно свернула в узкий проход между стеллажами. За три года работы здесь она твердо усвоила: единственный способ выжить в "дружном" коллективе - не отвечать на шпильки и не протестовать, что бы ни велели делать.
Ее остановило шипение Инны Юрьевны, змеюки особо ценной и редкой, каплей яда убивающей половозрелого слона:
- Делом займись, а то одни мужики в голове. Еще и сюда таскаются, все пороги истоптали, спрашивают - когда наша красавица соизволит на работу выйти!
Мужики?! Лиля чуть не засмеялась в голос. Какая проницательность! Вот были бы физиономии у гадюк, если б в библиотеку явился Эри! Его коса, куртка из оленьей кожи и здоровенный сакс за поясом, по которому и получил прозвание, привели бы их в полный восторг. До валокордина и коллективного письма в партком.
Змеюка, не получив реакции на яд, решила жертву додушить. Никак, возомнила себя дикой бразильской анакондой - это при росте-то в сто пятьдесят сантиметров с каблуками и шиньоном. Потопала этими самыми каблуками, толстыми, ортопедическими, от Gabor, и фыркнула:
- Снова грязи нанесла! Помой за собой, королевна.
Лиля вздохнула. За собой, конечно. Как поставила швабру четыре дня назад, в таком положении та и осталась. Уборщицы нет, ставку на правах главной забрала Инна Юрьевна, но не ей же мыть, в шелковой-то блузке и с высшим филологическим! И остальные дамы к швабре не притрагиваются, у них тоже блузы и образование.
- Не волнуйтесь, Инна Юрьевна, - сказала Лиля.
Хотелось добавить: в вашем возрасте опасно, но не стала. На весь день заведутся, не остановишь. А Гончарова и правда нужно чинить.
В покое ее не оставили даже в запаснике. Анаконда явилась следом, уселась напротив Лили и принялась зудеть. Должники не оповещены о сроках возврата, книг на ремонт полкоробки, а клей уже заканчивается. Хотелось бы знать, что наша принцесса себе думает - ей будут за просто так деньги платить? Или хахали все мозги застили?
- Что за хахали-то, Инна Юрьевна?
Она улыбнулась как могла мягко. Было в самом деле интересно. За все ее двадцать два года из хахалей был только Сенька, и тот - друг с песочницы, с ним и спать как-то неловко.
Анаконда поспешила плюнуть ядом:
- А я всех твоих хахалей наперечет знаю? Сопляк, лет семнадцать. Подсудное дело, между прочим - с малолетками вязаться! Ни стыда, ни совести.
Лилю перекорежило. Сопляк?! Подсудное?! Вот то, что у них было с Эри, это называется "вязаться"?! Щука ты сушеная! Два года надо мной издеваетесь, хватит уже.
Она отложила Гончарова в сторону. Аккуратно. И улыбнулась. Так, как Настасья учила - о, Настасья много чему учила, целый курс актерского мастерства.
- Инна Юрьевна, а у меня с прошлого года еще две недели от отпуска остались, правильно?
Щука недоуменно сощурилась.
- И я их взять могу по необходимости, правда? - Лиля улыбнулась еще ласковее, пододвинула к себе ручку и чистый лист из пачки, всегда лежавшей на столе.
- Не можешь, - усмехнулась щука. - Я тебе ничего не подпишу. Взяла моду гулять!
- А и не надо, - согласилась Лиля. Быстро написала на листе несколько строк. - Я увольняюсь по собственному желанию. Прямо сейчас. А те две недели в счет отработки.
Вскочила на ноги и пошла прочь. Ощущение было такое, будто сбросила рюкзак с кирпичами. В полтонны. А работа... работу можно и новую найти. Уж Инны Юрьевны там точно не будет, а все остальное переживем.
Щука, может, и шипела что-нибудь вслед, но Лиля уже не слышала. Ей было хорошо.
Она выскочила из библиотеки, улыбнулась солнцу и стянула с головы нахлобученную было шапочку. Прятать ее в рюкзачок не стала - понесла в руке, небрежно помахивая. Купила мороженое в ближайшем киоске. И не торопясь направилась к метро - до сбора на Арбате было еще часа три, можно погулять. Мороженое поесть. Кажется, никогда ничего вкуснее не ела, чем это мороженое!
Буквально через десяток шагов она услышала странный звук: щелчок, второй. Не сразу сообразила, что так щелкает фотокамера. Удивленно обернулась - прямо в объектив. Длинный, никоновский.
- Великолепно! Не двигайтесь, прошу! - послышался знакомый голос, фоторазбойник отбежал на два шага, присел, нацеливая на нее камеру. - Умоляю, только не двигайтесь!
Лиля послушно замерла - с зажатым в одной руке, у самого рта, мороженым, и дурацкой ярко-красной шапочкой - в другой. А тут еще налетел ветер, растрепал завязанные в хвост волосы.
- А?..
Она не понимала, откуда он тут взялся. Бегает вокруг, щелкает, что-то восторженно бормочет. Ненормальный. Не выдержала, засмеялась, испачкала нос мороженым, само мороженое уронила, но все никак не могла остановиться. Он все снимал, а она смеялась от солнца, легкости и свободы, до слез. Опомнилась, лишь когда ей в руку сунули платок, а руку приложили к лицу.
- У тебя шоколад на носу.
Заглянули в глаза, изучающе и будто голодно. У фотографа глаза были темными, почти черными, сам он был смуглым и улыбался тепло и свободно.
Пока Лиля вытирала слезы и шоколад, он что-то говорил. Приятное. О случайностях, которые не случайны, о редкостной модели, судьбе.
- ...Илья Блок, можно просто Ильяс.
- Блок должен быть Александром! - решительно заявила Лиля. - Илья Блок - это неправильно!
Снова рассмеялась.
- Увы, - он тоже засмеялся и развел руками. - Нет в жизни совершенства.
- Совершенство - это скучно. - Она задрала голову к небу, раскинула руки и покружилась на месте. Остановилась. - А я - Лиля.
- Надеюсь, не Брик? - Он сделал испуганные глаза.
- Даже не Юрьевна, и Маяковского не люблю, - улыбнулась она. - Лиля Тишина.
- Тишина? - он сделал ударение на последнем слоге. - Подходящая фамилия для флейтистки.
- Над этим все смеялись в музыкальной школе. - Лиля прищурилась на небо. Погулять еще, как планировала, или пойти пообедать? - Извините, Ильяс. Мне пора домой, велели режим соблюдать.
- Режим - это гулять и вовремя кушать, а не домой. - Он оглядел ее, словно необработанный кусок мрамора: прикидывая, что бы такого лишнего отсечь. - Здесь есть милый ресторанчик. Вегетарианский, - поспешил он добавить. - И Филевский парк, верба... Прости мою настойчивость, но он, - Ильяс погладил свой "Nikon", - влюблен. И всерьез. Ты ведь не откажешь?
Отказать она не смогла. Этот здоровенный бородатый дядька, - не дядька даже, не больше тридцати, интересно было бы глянуть без бороды, - так трогательно заглядывал в глаза! Словно щенок. Чушь, конечно, за щенка не сойдет даже молча и в темноте, пахнет не так, и властностью от него несет за километр. И благородным безумием художника, что Лиля всегда понимала и уважала. Ну и парк с вербой, конечно. Любопытство.
У Москвы-реки действительно вовсю распушилась верба. Ильяс снимал Лилю - с вербами, лодками, утками и кудрявым младенцем лет полутора, одолженным у обалделой от такой наглости мамаши, - пока "совершенная модель", уставшая смеяться его шуточкам и просто так, от радости жизни, не взмолилась о пощаде и не призналась, что ей еще нужно на Арбат. Ильяс немедленно выразил готовность подвезти, но она покачала головой. Ни к чему это. У него еще наверняка дела, и у нее - свои. А фотографии... и так сделал сотню кадров, не меньше. Любопытство, правда, заедало, но спрашивать напрямую, как и зачем он нашел ее в тот раз на Арбате, не стала. Не хотелось услышать ложь, а в том, что скажет правду, она сомневалась.
- Увидимся, - сказал он, открывая перед ней дверь в метро.
Ни телефона, ни адреса. Ну да, увидимся. Или нет.
На мгновенье стало обидно, но Лиля быстро это бестолковое дело прекратила. Чихать на фоторазбойника! Через неделю можно будет снова в центр. И к Эри. Он не пахнет парфюмом за двести баксов, не целует ручки, а вместо ресторана кормит недожаренным зайцем. И вообще сопляк, дело подсудное. Было бы, если б он был настоящим, а не горстью пикселей. А на все чихать! Она имеет право хоть раз в жизни сделать то, что нравится, не оглядываясь на других.
Глава 6. Сакс
Время рассчитали неправильно. Тени уже удлинились и переползали лесную дорогу, а обоза все не было. Три часа в засаде, еще немного, и его пристрелят свои же. Нечаянно. И так еле убедил их рискнуть.
- Долго еще? - послышалось внизу, под кленом.
Мэтов племянник Хью, прозванный Ушастым за чуткий слух и сходство с ушастой белкой, шумно почесался.
- Заткнись и слушай, - очень тихо шикнул на него Охотник, тот самый, с состязания лучников.
- Еще не поздно... - снова завел свое ворчание Половинка.
- Тихо. Едут, - радостно и зло прошептал Ушастый.
Отряд из полутора десятков повстанцев, засевший в рябиннике по сторонам дороги, затих и растворился в желто-зеленых, с крупными красными гроздьями, зарослях. А вскоре за поворотом послышалось бряцанье, скрежет и скрип телег, конское всхрапывание и беззаботный солдатский треп. Стража не ожидала ничего опаснее бешеного зайца и прокисшего эля, слишком давно никто не нападал на обозы с десятиной. Так давно, что с обозом пускали всего по дюжине стражи. Конечно, для небольшого отряда и это было много - если учесть, что солдаты в кольчугах и с хорошим оружием. А у повстанцев лишь то, что взяли трофеями и что сделали свои кузнецы. Жаль, Дунк так и не пришел в себя, он бы сковал крепкие мечи...
Эти последние мгновения перед боем Сакс готов был думать о чем угодно, лишь бы успокоить бешено бьющееся сердце. Хорошо хоть рука на тетиве не дрожала.
А обоз уже весь вылез из-за поворота, и первые два конника почти дошли до метки... Так. Его, как договорились - правый. Стрелять под лопатку, чтоб сразу и наповал.
- Бей! - крикнул он, спустив тетиву и выдергивая вторую стрелу.
Еще десяток стрел вылетел из кустов справа и слева от дороги. Перепуганные лошади заржали, заметались, одна - под саксовой целью - упала, перегородив дорогу. Трое солдат рухнули сразу, еще двое - через миг. Дальше стало сложнее, стража подняла щиты, самый проворный успел выстрелить прямиком в листья, прежде чем схватился за торчащее из бедра древко - а из леса продолжали лететь стрелы.
- Остальных добить! - скомандовал Сакс, когда в обозе не осталось ни одного не раненого солдата.
Добивали деловито, стараясь не повредить кольчуги. Последний из трех асгейровых лучей, в самом начале боя успевший спрятаться под телегой, оттуда грозился божьим гневом, но вроде огнем не бросался и никого не заколдовывал.
Сакс положил руку на плечо Мэту, уже нацелившемуся в луча оторванной от телеги оглоблей.
- Погоди. Возьмем с собой. - И добавил для луча: - Вылезешь, щучий потрох, будешь жить. Нет - пристрелю.
- Глупо, - буркнул за спиной Половинка. - С лучами только и связываться, тьфу.