Книга имен - Дегтярев Максим Владимирович 2 стр.

— Ты упомянул, что, кроме свинопаса, дуба и колокола, ты записал какое-то необычное слово.

— Да. «Самграхас». Странное слово, никогда не встречал его раньше.

— Я тоже. Расскажи, как случился пожар?

Силы уже покидали Трисквета. Ослабшим голосом он поведал о старухе, обвинявшей его в пропаже мужа, и о сатире, который хотел купить алхимические руководства для архивариуса Клямпа. Вспоминая, как погибали в огне его книги, он разрыдался. Вскоре он снова впал в забытье.

Сатир сбился с ног, выполняя поручения Клямпа. Дом Луцци он разыскал, но внутрь его, конечно же, не пустили. Про Трисквета было известно, что тот смертельно болен. Явившемуся на следующий день архивариусу объявили, что он уже никогда не сможет поговорить с книжником.

Из Ведячего Лога сатир вернулся, как показалось Клямпу, хромая уже на обе ноги. Местные жители отнеслись к сатиру с недоверием, и тому пришлось немало потрудиться, чтобы не захромать головой. Свинопас пропал — как и дуб, тысячу лет спокойно росший на развилке Северной и Торговой дорог. На его месте в земле зиял провал, в котором обещано похоронить того, кто украл знаменитое дерево. Пожарный колокол в Старой Громне был еще на месте, хотя, в глубине души, сатир ожидал обратного.

Порадовавшись его успехам, Клямп поручил было ему найти и Самграхас, но потом передумал и отменил задание.

Для второго визита в дом Луцци Клямп захватил с собой кошелек со звонкой монетой. Брат Трисквета был беден, блеск золота должен был его разговорить. Что сказал книжник перед смертью? Не осталось ли после него книг, уцелевших во время пожара?

— Ничего не осталось, — сокрушался Луцци, — все, что удалось спасти, разворовали проходимцы, которые и читать-то толком не умеют. А перед самой смертью брат бредил какой-то книгой. Толком я ничего не понял, но, кажется, — он перешел на шепот, — то была книга заклинаний!

— Заклинаний? В самом деле?

Луцци явно не знал подробностей, но, желая заработать лишний золотой, начал пересказывать все, что слышал от кого-либо о заклинаньях. В конце он добавил, что настоятель Фроско, говоривший с братом перед кончиной, вероятно, должен знать больше.

Клямп расплачивался дрожащими руками. Нет, ему не было жалко золота (как то подумал Луцци), и не старческие болезни его одолели. Он трепетал от предвкушения разгадки, и от страха, что будет слишком слаб, чтобы ею воспользоваться.

Заклинанья, это слова, размышлял архивариус. Слова, которые произносят вслух. Слова, которые не похожи на те, что мы произносим в обыденной жизни.

Что будет, если он произнесет «дуб у развилки Северной и Торговой дорог»? Ничего, вероятно. Немало людей произносили эти слова, и не раз. Но череда букв вслед за дубом… Дерева больше нет, и вряд ли их произнесенье нанесет большой вред. Разве что дуб появится вновь на месте.

Вечером он заперся в кабинете и начал произносить загадочное слово. С каждой следующим слогом он ждал, что над ним разверзнуться небеса. На полдороге он остановился и отпер дверь в кабинет. Вдруг ему потребуется позвать на помощь? Паук, конечно, сумеет войти и в запертую дверь, но не будет ли уже слишком поздно?

Только с пятого раза ему удалось произнести слово, как он полагал, верно. Пот градом катил со лба, когда он выговаривал завершающий слог. Между тем, небеса не разверзлись, и дуб, как это на следующий день установил сатир, на место не прибыл.

Произнесение слова, помещенного напротив пожарного колокола в Старой Громне, так же не причинило архивариусу никакого вреда. Но явившийся на утро сатир доложил, что в известный час колокол пропал из башни.

Архивариус, слушавший его стоя, рухнул в кресло. Его ужаснула мысль, что книга, откуда Трисквет переписал слова, находится сейчас в чужих руках. Немного успокаивало то, что большинство сограждан Клямпа не могут прочитать даже собственное имя.

— Надо разыскать того, кто украл книгу, — сказал он сатиру (который, хвала Провидению, тоже не смыслил в грамоте). — И в первую очередь проверить того настоятеля, Фроско.

— Хозяин полагает, вероятно, что книга очень ценна, — пробормотал сатир, раскачиваясь и глядя в пол. У Клямпа появилось нехорошее предчувствие.

— Тебе что за дело? Или тебе о ней что-то известно?

— Ничего, хозяин. Сатир совсем не разбирается в книгах. Сатир исполнит все, как велит хозяин.

— Тогда ступай и узнай, где сейчас Фроско.

Через окно Клямп наблюдал, как сгорбленный силуэт медленно удаляется по переулку. Когда сатир скрылся за поворотом, он вызвал к себе паука.

— Ты знаешь, где живет сатир?

— Он что-то говорил о лачуге за пустошью, мой господин.

— Скажи своим братьям, чтобы нашли ее и обыскали, пока этот тупица ищет Фроско. Все книги, что там найдут, пускай несут сюда. Нет, — одумался архивариус, — пойдем только я и ты. Вели заложить повозку.

— Смею предположить, господин, что повозка туда не проедет.

— Хорошо, тогда верхом. Готовь лошадь и разминай ноги. Добраться туда надо быстро.

Паук уже забыл, когда в последний раз он покидал дом. Но он точно знал, что никогда не нарушал волю хозяина. Поэтому, вероятно, хозяину никогда не приходило в голову обыскивать паучью берлогу.

Пустошь начиналась сразу за южными окраинами Порт-Фарина. Редкие, кривые ели отделяли хоженую тропу от топкой, неуютной низины, поросшей вереском и тростником. Фроско вздохнул, вспомнил всуе о Провидении, и ступил на подозрительно мягкую почву. Ему объяснили, что надо пройти по пустоши шагов с тысячу строго на юг, там земля уже будет тверже, и если до этого он не утонет, то обязательно найдет несколько хлипких лачуг, служивших кровом бездомным домовым и сатирам.

В тот день Провидение не имело на счет Фроско никаких мрачных планов, поэтому путешествие удалось — если не считать, что одежду теперь можно было выбросить или отдать тем же домовым и сатирам. Хотя не известно, позарятся ли они.

Его обрадовало, что над некоторыми домиками вился дымок. «Если не убьют, то дадут обсохнуть», — размышлял он, прислушиваясь к чавканью вконец разбитых башмаков.

Прошмыгнул домовой, Фроско его окликнул. Не будет ли господин домовой настолько любезен, чтобы указать промокшему путнику дом сатира, служащего курьером у архивариуса?

Домовой хмыкнул, фыркнул и махнул волосатой рукой в сторону покосившейся избушки, из которой дым, к сожаленью, не вился.

Обходя лужу, Фроско сунулся в колючий кустарник. Словно вспугнутое его нашествием, многоногое существо метнулось из кустов к высокому тростнику, заросли которого подступали к дому сатира. Фроско проводил глазами волну гнущегося тростника, усмехнулся, пожал плечами и подошел к порогу.

Он постучал в дверь, если таковой можно было считать с десяток треснувших досок, сколоченных вместе и без какого-либо намека на петли. Из-за двери раздалось слабое мычанье. Фроско принял его за приглашение войти внутрь. Сначала ему показалось, что здесь никого нет. Но мычание повторилось, и настоятель сделал несколько шагов на звук.

В темном углу, на мешковине, лежал сатир. Мычание сменилось слабым поскуливаньем. Фроско заметил:

— Кажется, архивариус неважно обращается со своими слугами.

— Сатир больше ему не слуга, — молвил хозяин избушки едва слышно.

Фроско, представившись, начал объяснять ему свое дело, но был вскоре прерван:

— Сатир знает про настоятеля. Бывший хозяин сначала думал, что это он украл книгу.

— А я полагал, что книгу украл ты. И кажется мне, что бывший хозяин теперь думает точно так же.

Постепенно ему удалось вытянуть из сатира, что с тем случилось. Он действительно вытащил у Трисквета книгу, когда тот лежал без сознанья. Он думал ее продать, потому что был очень беден, — ведь того заработка, что получал он у Клямпа, едва хватало, чтобы свести концы с концами. Но прежде он хотел выяснить настоящую цену книги. Среди ее страниц лежала бумага, которую он передал Клямпу. Как он и ожидал, книга оказалась очень ценной. Хозяин дорого бы за нее заплатил, кабы прежде не догадался, что сатир спрятал книгу здесь, в лачуге.

Когда сатир явился к архивариусу с докладом, тот обозвал его вором, а слуга-паук плюнул в него ядовитой слюной. Сатир еле смог добраться до дома, где теперь его ждет голодная смерть, потому что из-за паучьей отравы у него отнялись ноги и руки.

— Я позабочусь, чтобы ты не умер с голоду, — сказал Фроско, — и я знаю, как излечить тебя от паучьего яда. Но все ли ты мне рассказал? Не утаил ли чего — так, как ты утаил книгу от хозяина?

— Сатир рассказал все, как было.

— В самом деле? Странно… Ты ведь не умеешь читать, правда?

— Сатиров не принято обучать грамоте.

— Верно. Но чтобы срисовать символы, грамоту знать не нужно, не так ли?

— Сатир не понимает, о чем говорит господин настоятель. Сатир не умеет рисовать.

— Сатир не понимает, о чем говорит господин настоятель. Сатир не умеет рисовать.

— Ну, хорошо…

Напустив на себя небрежный вид, Фроско прошелся по хижине. Впотьмах он опрокинул какой-то горшок, черепки хрустнули под ногами.

— Ты где прятал книгу? — спросил он, заглядывая в холодный очаг. — Почему Клямп так быстро ее нашел?

Сатир приподнял голову, пытаясь в полумраке разглядеть, чем заинтересовался Фроско.

— Сатир был глуп, — сказал он, — сатир спрятал книгу в подушку.

Очевидно, подушкой он назвал набитый соломой мешок — выпотрошенный, он валялся теперь на полу.

— Да, — сказал Фроско, — не слишком умно. Да и велика книга, трудно спрятать ее в этом доме. Другое дело, листок бумаги. Его можно засунуть в любую щель. Здесь у тебя щелей столько, что дня не хватит, чтобы все обыскать.

Фроско встал на ветхую лавку у стены — было не ясно, то ли лавка подпирала стену, то ли стена лавку. Он дотянулся рукой до верхнего бревна, что под самым потолком, и пошарил.

— Да, книгу тут не спрячешь… — произнес он, растягивая слова, — другое дело…

В руке Фроско оказался туго свернутый лист грубой бумаги.

Сатир смотрел на настоятеля с недоумением и страхом.

Уже целую неделю архивариус Клямп только и делал, что перелистывал страницы заветной книги.

Спал ли он хоть раз за это время? Ел ли?

Он этого не знал, и об этом не думал. Перечень мельчайших слагаемых нашего мира заворожил его. С великой радостью он бы навсегда отказался от любимой бобовой похлебки, если б только нашел ее имя в книге.

Паук поскреб в дверь. Ему было позволено беспокоить хозяина только по крайней необходимости. Клямп заложил книгу закладкой и накрыл большой картой сокровищ, которою он якобы все эти дни изучал.

— Что тебе?

Паук осторожно протиснул часть головы в приоткрытую дверь и сказал:

— Осмелюсь побеспокоить тебя, господин мой. Внизу у ворот стоит настоятель Фроско из Ведячего Лога. Он говорит, что у него к тебе важное дело.

Клямп вздрогнул, услышав имя человека, которого менее всего ожидал увидеть у себя в доме. Он спросил:

— Твои братья, они узнали, что за бумагу Фроско забрал у сатира?

— Нет, господин мой, не узнали. Фроско не расстается с ней ни днем, ни ночью.

Клямп уже устал проклинать себя за то, что, обнаружив книгу, он перестал обыскивать лачугу сатира. Там было так грязно и так отвратительно пахло, что ему хотелось поскорее оттуда уйти. И он был слишком взбудоражен находкой, чтобы рассуждать трезво.

— Ладно, введи его. И держи наготове свой яд.

Паук удалился, чмокая жвалами.

— Я знаю, — сказал Фроско, — что у вас есть книга, власть которой безгранична. И сильные мира сего пойдут на все, чтобы завладеть ею, и использовать ее в своих неблаговидных целях. Вы, архивариус, сейчас в великой опасности. Я стою перед вами, и это означает, что мое имя вы пока не нашли. Не знаю, сколько страниц отделяет вас от возможности меня уничтожить — быть может, десять, а, быть может, тысяча. Но пока я жив, я свидетель вашей победы, которую я в силах сделать недолгой. И я же в силах уберечь вас от неприятностей, которые принесет вам книга. Я предлагаю вам сделку. Вы отдадите мне запись Трисквета, и, клянусь, никто никогда не узнает, что лежит сейчас у вас на столе, спрятанное под большой картой.

Клямп молча пожевал губами, затем, склонив голову, взглянул на паука, караулившего в дверях. С шевелящихся жвал капал на пол зеленоватый яд.

Он погрозил настоятелю желтым ногтем.

— Нет, меня не проведешь. За глупца меня держишь, да? Ты получишь записку и побежишь с нею к своим иерархам. Думаешь, в награду они вернут тебя из той дыры? Видишь, мне многое о тебе известно. Ты у иерархов не на лучшем счету. Без записки тебе никто не поверит. Ты чужак, а я человек уважаемый. Против моего слова твое — ничто!

— Хорошо, ты прав, — произнес Фроско упавшим голосом, — я и не надеялся преуспеть. Но дай мне взглянуть на записку хоть краем глаза. Я заплачу, вот, здесь все мои сбереженья, — с этими словами он протянул архивариусу кошелек, туго набитый монетой. Но тот только рассмеялся:

— Оставь свои медяки себе. И убирайся, пока я не велел пауку продемонстрировать его искусство наказывать шантажистов.

Смиренно опустив голову, Фроско удалился.

«Зачем же он приходил, — размышлял Клямп, — не мог же он, в самом деле, думать, что я отдам ему записи Трисквета. Но я мог бы позариться на деньги и дать ему на них взглянуть. И я мог бы показать ему их из гордыни. Что бы это ему дало? Какую выгоду он искал? Запомнить тайные слова с одного взгляда невозможно…»

Из толстого руководства по зельеварению он извлек записку книжника.

Что если сатир действительно переписал текст? Переписал и отдал Фроско. А у того было достаточно времени, чтобы вызубрить последнее неиспользованное заклинание. И он приходил, чтобы сличить текст. Ведь безграмотный сатир мог и ошибиться. Вероятно, достаточно одной неверной буквы, чтобы текст не подействовал. Самграхас. Если, паче чаяния, Фроско его нашел, то у него есть доказательство существования книги. Последнее, единственное!

Холодок пробежал по спине Клямпа. Нельзя было допустить, чтобы Фроско продемонстрировал кому-либо силу книги. Но как ему помешать? Как остановить его, если тайное слово было передано ему верно?

Он пробежал глазами последнюю строку в записке. Выхода нет, надо уничтожить Самграхас раньше Фроско, кем бы или чем бы он ни был. Если он существует, то, вероятно, находится далеко, и его исчезновение не принесет Клямпу вреда.

Он успокоил сердцебиение и приготовился произнести текст.

Дождь усилился, грозя смыть нестойкие чернила. При свете фонаря, висевшего напротив дома Клямпа, Фроско разглядывал текст, выведенный его почерком на грязном листе бумаги.

Мирка-Свинопас, дуб, колокол, Самграхас и длинные, бессмысленные сочетания букв.

Если у каждой вещи есть тайное и едва произносимое имя, то нельзя ли предположить, что у каждого сочетания букв есть чувственное воплощение в этом мире? И, произнося выдуманное буквосочетание, не уничтожит ли он какой-нибудь камень или травинку, или живое существо?

Самграхас. Имя книги имен. Фроско знал, что ни в одном из языков его мира нет этого слова. И книга, властвующая над каждой песчинкой и над каждым человеком, тоже не от мира сего. Книга и ее название пришли из Верхнего Мира, где пишется разыгрываемая здесь пьеса, но где не в силах предусмотреть всех деталей.

Сколько томов в ней и откуда они берутся? И не является ли их появление злонамеренным искушением? Быть может, Верхний Мир соблазняет нас принять бразды правления Нижним Миром на себя и подкидывает письменные руководства.

За размышлениями он утратил счет минутам, прошедшим с тех пор, как его выставили из дома напротив. Почему архивариус медлит? Ведь решение так очевидно!

Фроско поднял глаза, и в тот же миг из окон второго этажа дома Клямпа раздался приглушенный стеклами вопль.