- Они, - речь шла о бывших и настоящих басмачах, - отлично помнят, что Красная Армия никогда не посягала на жизнь их сыновей и дочерей, что мы - красные воины - никогда не поднимали руку на их семьи. И теперь они... Да что там! Я знаю, что сказал Ишан Хальфа: "Комбриг потерял сына. Любовь отца к сыну - священна. Не трогайте в горе отца!"
Быть может, Алексей Иванович переоценивал своеобразное рыцарство старого, матерого волка - Ишана Хальфы... но дело происходило в чужой стране. Быть может, не столько высокие чувства отводили руку тайного убийцы от безутешного отца, разыскивающего своего потерянного сына, сколько простое соображение: не навлекать на эмигрантов и басмачество гнев правительства и местных провинциальных чиновников. Если случится неприятность с таким важным работником, как Мансуров, могущественный северный сосед так этого не оставит.
Трудно представить, какой опасности подвергался бывший комбриг Красной Армии в стране, кишевшей беглецами из Бухары и Узбекистана, спасавшимися от справедливой кары за чудовищные преступления во время гражданской войны.
В своих скитаниях, в своих поисках Алексей Иванович встречался с удивительными людьми. Кто бы мог поверить, что один из самых свирепых курбашей принимал его у себя в гостях, угощал пловом и даже помогал ему добрыми, поистине добрыми и искренними советами. И этот курбаши приоткрыл немного завесу тайны исчезновения сына, но только растравил рану. "Ваш сын, - сказал он, - не похищен. Его отдали дервишам вполне по доброй воле. Совершено угодное богу и пророку дело. Ты кяфир, а сын твой будет мусульманином! Такова воля аллаха, и так решила мать твоего сына, истая мусульманка! - Он усмехнулся в бороду. - Ты, командир, сражался со мной мечом. Наступил час, пробил барабан дружбы, и теперь мы сражаемся с тобой священным писанием".
Одно радовало: искра света все-таки мелькнула в темноте. Ясно было, что маленький Джемшид жив. Но все яснее становилось, что сын потерян и потерян - страшно сказать! - с согласия Шагаретт. Все отчетливее зрела мысль - мать предала сына... Да что там бросаться напыщенными фразами! Все отчаяние, все поведение Шагаретт говорило о том, что она... отдала сына сама. Как? Почему? Добровольно ли? Под угрозой? Но отдала. Иначе, чем объяснить ее слова: "Так будет лучше". Чем объяснить ее бездействие почти в течение двух недель, пока он находился далеко, на той стороне Гиндукуша? Она ничего не предприняла для розыска Джемшида и даже не послала мужу телеграммы в Джелалабад.
Все отчетливее понимал Алексей Иванович, что жена ему ничего не пожелала сказать. Боялась ли она? Или в мыслях ее, во взглядах, по необъяснимой причине произошел таинственный переворот? Внезапно она переменила взгляды на жизнь?
Так и метались мысли в мозгу Алексея Ивановича, когда он скакал по дорогам Мазар-и-Шерифа и Балха, перебирался вброд через бурные потоки, поднимался на снежные перевалы Гиндукуша, изнывал от жажды в барханах у берегов Амударьи. Да, он так любит сына, так привязался к малышу, что не мыслил уже жизни без него. Он не знал, как будет жить дальше. Безумные скитания по дорогам и селениям отвлекали его, создавали иллюзию деятельности, затуманивали назойливые, страшные мысли, разъедавшие душу, порождавшие беспрерывно ноющую сердечную боль.
В поисках шло время, поиски позволяли забыться. И вот...
На одном приеме в столице страны, пышном, шумном, многолюдном, ему представился низенький плотный англичанин, розоволицый, лысый.
На макушке забавно топорщилось несколько волосков, придававших их хозяину добродушный вид.
- Анко Хамбер, - протянув руку, сказал англичанин. - Анко английский генеральный консул. Прозвище, так сказать, которым меня наградили ваши... русские в Мешхеде. Анко превратилось с их легкой руки в прозвище. И я, представьте, склонен гордиться им... Популярность, так сказать, приятная популярность. Даже персы меня так называют - Анко Хамбер. Ха-ха!
Хамбер со своей удивительно приятной улыбкой так и изливал на собеседника расположение, ласку, сладость. Он заверил, что нет у "господина Мансурофф" на Востоке большего благожелателя, чем он.
- Большевистский эксперимент - попытка превратить средневековые азиатские княжества Туркестана в цивилизованные провинции России, о! Британская империя идет в Индии своим путем. Интересно. Искоренить азиатчину, дикость...
Он говорил долго, пространно. И все еще было непонятно, к чему он клонит. Говорил он по-русски неплохо и пояснил, что детство и юность прожил в Риге. "Отец мой, гулльский коммерсант, поселился в России в Прибалтике и женился на почти русской - тамошней немке, наследнице фанерной фирмы..."
- Мне близка и родна русская душа. И я отлично понимать драму гуманный русский душ, которую переехал вдруг азиатский дикость.
До сих пор Алексей Иванович слушал его не слишком внимательно, отвечал невпопад, но тут насторожился. Неспроста вещает этот осмотрительный, рафинированный дипломат, известный к тому же своей антисоветской деятельностью в Иране, о драме русской души. И Алексей Иванович не ошибся.
- Весь Восток знает о несчастье, постигшем вас. Вы потеряли сына.
Алексей Иванович постарался показать, что не имеет желания беседовать на эту тему.
- И напрасно. Вы неверно истолковали мое доброе отношение, заулыбался Хамбер. - Я хочу чистосердечно посочувствовать вашему горю и горю вашей прелестной супруги - красавицы джемшидки. - Хамбер продолжал, нисколько не смущаясь, хотя по лицу собеседника видел, что произвел на него самое неприятное впечатление: - И вы убедитесь сейчас в моем искреннем доброжелательстве. Что, если я сейчас совершенно бескорыстно о, я знаю, вы меня заподозрите в каком-то злоумышлении, и напрасно, - так вот я вам скажу. Мы, то есть английская дипломатия, знаем, где находится ваш сын...
Алексей Иванович не мог скрыть радости, охватившей его. Кровь прилила к его щекам. Он готов был стиснуть в объятьях этого толстого, отнюдь не симпатичного, далеко не простодушного человечка. Он ликовал, он был ослеплен. Он забыл, где он, что он делает на этом важном, напыщенном приеме, забыл, что не одна пара внимательных, испытующих глаз следит за каждым его движением, за выражением его лица. Он забылся под волной нахлынувших чувств: "Нашелся! Димка, толстый мой карапуз, нашелся!" Он забылся на мгновение. Но какое это было блаженное мгновение!
И тут же пришел в себя.
Кто ему принес ликующую новость! Радость сникла, радость ушла. Надо же понимать, что может крыться за словами дипломата, мастера интриг.
А Хамбер, прочитав все по лицу Мансурова, принялся изощряться в заверениях и доказательствах британского бескорыстия. И это было еще страшнее, чем если бы он просто сказал: "Вот вам приятная весть. Весть есть товар. Стоит она, уважаемый, столько-то и столько-то".
"Уж чересчур торгаш ты и похож на торгаша. И всем известно, что в своем консульстве торгуешь чем угодно, и прежде всего - совестью и честью. Одно неясно: неужели ты прибыл сюда, в столицу, явился на министерский прием лишь потому, что знаешь про меня, про мою беду? И если так, то плохи твои дела, комбриг! Бедный Джемшид! Тебя, Димка, уже превратили в игрушку политических страстей!"
Сердце его сжалось. "Кусает за сердце!" - говорят пуштуны.
А Хамбер, видно, задался целью и дальше его ошеломить:
- И что самое поразительное - те, кто похитил вашего принца уэльского, совсем не те, о ком вы думаете. - Игривые, даже иронические нотки в словах Хамбера вызывали раздражение Алексея Ивановича. Хамбер изволил шутить.
- Что вы имеете в виду?
- Вашего наследника украли немцы.
- Какие немцы? - вырвалось у Алексея Ивановича.
- О, это долгая история! Немцы здесь сейчас очень активизировались. С приходом к власти национал-социалистов в Германии они с азартом устремились на Восток. Немцы в новом обличье, в коричневых рубахах со свастикой. Вы, русские, по традиции, видите на Востоке в англичанах соперников, врагов. Остерегайтесь немцев! В немцах ищите врагов! В немцах. А в них нет ни совести, ни чести. И я вполне верю, когда говорят, что похищение - дело рук немцев, или, как их здесь называют, - "аллемани".
Рассыпаясь в заверениях преданности и симпатии, Анко Хамбер склонил свою розовую голову и откланялся.
Машинально Алексей Иванович следил за ним взглядом, пока тот не смешался с толпой приглашенных.
Из тяжелого раздумья Алексея Ивановича вывел женский, какой-то скользящий и в то же время пристальный, настойчивый взгляд.
Невольно Мансуров поднял глаза и, хоть мысли его были заняты совсем другим, отметил, что смотрит красавица, стройная, одетая по последней моде, но в высшей степени строго и элегантно, по-видимому англичанка. Почему он так решил - Мансуров не отдавал себе отчета. Нежнейший румянец, бело-фарфоровый цвет лица, сильно, по-бальному декольтированные плечи и обнаженные руки, моднейшая прическа, в которую были собраны белокурые волосы, - все привлекало в ней. И хотя Мансуров очень мало обращал внимание на женщин, она произвела на него впечатление. Лишь улыбка нарочитая и хищная улыбка - не понравилась Алексею Ивановичу.
Молодая англичанка явно хотела привлечь его внимание. Она стояла около высокого, даже величественного бородача в пакистанском одеянии, выделявшем его в толпе фраков и смокингов. Голову его венчала ослепительно белая бенаресская чалма, подчеркивавшая своей белизной темное, почти черное лицо типичного аравитянина и его длинную, всю в кольцах бороду.
Аравитянин тоже смотрел на Алексея Ивановича. Он словно что-то спрашивал или от чего-то предостерегал. Поддерживая под белый локоток англичанку с фамильярностью, позволительной лишь чрезвычайно влиятельной персоне, аравитянин приблизился и с глубоким восточным поклоном приветствовал Мансурова словно старого знакомого. Обратившись к нему, назвал его по фамилии и тут же с соблюдением изысканного дипломатического этикета представил его красавице англичанке.
- Советский инженер, мистер Алекс Мансурофф, знаток Азии и азиатских языков, прославленный в прошлом красный офицер, гроза бандитов и басмачей. Ныне специалист по вопросам ирригации. - Алексею Ивановичу осталось только поклониться и поцеловать протянутую выхоленную ручку. - Бегум Гвендолен путешествует по Востоку. Знаток Азии и азиатских языков.
- На каком же языке соизволит беседовать прославленный воин? прозвучал голос молодой женщины, и Алексей Иванович поразился: как может у такой красавицы быть такой тусклый, деревянный голос?
Но раздумывать бегум Гвендолен ему не дала. Она воскликнула:
- О, мы наслышаны о вашем горе. У вас похитили сына. Дикая страна! Дикие нравы! Как я хотела бы вам помочь!
А аравитянин в полупоклоне продолжил мысль бегум Гвендолен:
- Помочь! Помочь трудно, но можно. И мы, - он покровительственно посмотрел на англичанку, - мы, то есть бегум Гвендолен и я...
- Вы, я вижу, еще незнакомы, - проговорила молодая англичанка. Теперь позвольте мне, в нарушение всякого этикета, назвать вам нашего друга. Знакомьтесь - сэр Сахиб Джелял, восточный набоб и британский лорд, - и она рассмеялась звонко и открыто.
- Бегум Гвендолен на днях выезжает в путешествие в Персию, в Хорасан с друзьями-путешественниками посмотреть знаменитый Золотой Купол Резы. У бегум Гвендолен связи и знакомства с самыми знатными и влиятельными домами Мешхеда и Тегерана. Бегум имеет удовольствие дружить с ее высочеством принцессой Ашрафи.
- Поверьте, мне очень приятно, - пробормотал Алексей Иванович вежливо, но холодно, безразлично. Он думал: "Англичанка авантюристка, не иначе. А тут еще крутится около них этот Хамбер... Сияет своей лысиной. Что он имел в виду, когда говорил про моего Джемшида и немцев? Где тут связь?"
- Позвольте прервать вас. Вашего сына похитили, украли, вернее, увели дервиши. Мы не будем сейчас вникать, что послужило причиной, какова их цель. Важно знать, что ваш сын в руках шиитского духовенства, а центр духовенства - Мешхед и Золотой Купол. Наша бегум Гвендолен пользуется популярностью среди жен духовных магнатов Мешхеда. А где тайна, там женщины. Где женщины, там тайна... - Сахиб Джелял галантно поцеловал руку англичанке.
"Что их могло соединить? Невероятно! - подумал Алексей Иванович. - И странно, но кажется, он не на поводке у этой прелестной дамы". И тут же не без брезгливости подумал: "Он ее каприз. Он не молод, этот аравитянин, но красив и могуч..."
Мансуров изучал неожиданных знакомых, стараясь попять, какое отношение к ним имеет новость, сообщенная английским консулом. Ведь он тоже, несомненно, путается и очень тесно связан с высшим шиитским духовенством Мешхеда. Или они расставили ему ловушку, наивную, глупую, но опасную. Хотят дискредитировать его, советского работника, за границей. Он им тут мешает. Или - Хамбер, английская леди и аравитянин используют его беду для откровенного шантажа, хотят сыграть на чувствах безутешного отца? Получить что-то? Что именно? А шантаж прикрывают суевериями. Неглупо придумано. В такой стране, где духовенство всемогуще, игра на религиозных чувствах верующих страшна и трагична.
Но нет. Что-то подсказывает Мансурову - они не из одной шайки. Сахиб Джелял не слишком хочет иметь дело с Хамбером. Да и леди не слишком любезно поглядывает на консула.
Он посмотрел по сторонам, ища глазами своего нового знакомого Хамбера. Нового ли?
И вдруг его словно озарило. Не может быть!
"Райский" аул Дженнет. Комариный рай! Белая юрта. Толстяк в нижнем белье, профессор, хан Номурский с молоденькой женой, яшулли, толпами заходящие в юрту с приветствиями и старательно лицемерно отводящие глаза от соблазнительного зрелища. И один из аксакалов, совсем не скромничающий, а с откровенным любопытством разглядывающий пышнотелую гурию. Тогда еще Мансуров поразился: насколько бесстыдник аксакал не похож на иомуда толстые круглые щеки, рачьи глаза, редкие рыжие усики над тонкой верхней губой... Тогда еще мелькнули у него подозрения, странные, не совсем нелепые: "Не иомуд! Не турок! Кто?"
Так вот это кто! Ряженый британский дипломат.
"Какой-то англичанин или какие-то англичане, - говорил потом Соколов, - имели непосредственное отношение к кровавому событию в Гюмиштепе".
А Шагаретт, его жена, его любовь? Кто направлял ее нежную руку с ножом?
Как все запуталось. Как все тяжело.
"Мне дал нож один человек. Протянул руку. В ней был нож. В темноте я не видела лица. Я слышала голос. Кажется, это был не туркмен".
Бедная. Она ничего не знала.
Он снова посмотрел на стоявшего поодаль в толпе гостей Хамбера. Похоже, он.
Англичанин снова становится на пути Шагаретт. Простая ли случайность?
- Простите, вы задумались. Вы нас не слушаете, - сухо сказала мисс Гвендолен. - Вы задумались. Понимаю вас. Отцы очень любят сыновей. Закон природы. Рада, что смогла сообщить вам хорошую новость.
- Мы рады приподнять хоть немного завесу над тайной, - сказал добродушно Сахиб Джелял. - Леди Гвендолен и я, скромный ваш слуга, будем рады, если сможем быть вам чем-либо полезными в Мешхеде.
Пришлось выразить свою благодарность. Алексей Иванович задал несколько вопросов. Хотел ли того Мансуров или нет звучали они прямо, жестко и, откровенно говоря, напоминали допрос, что, конечно, никому не могло понравиться. Собеседники ничем не выразили неудовольствия, но отвечали кратко, неопределенно. Никаких новых подробностей Алексею Ивановичу выяснить не удалось.
- Я, к сожалению, должна уехать. И очень жаль, здесь мы не сможем продолжить наши беседы. Но... - Гвендолен взглянула на Сахиба Джеляла признательно, почти нежно, - Сахиб Джелял, мой дорогой, не откажите сообщить мистеру красному генералу, где будет находиться наша резиденция в священном городе шиитов - Мешхеде.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О этот мир неубранных развалин!
У б е й д Ш а к и р И с ф а г а н и
Песок забвения заносит следы тех,
кто шел по нашей земле.
К а б у с
"Смотри же, сумей пройти через горы мусора так, чтобы и пылинка не пристала!"
Конечно, поэт Рухи, живший давным-давно, имел в виду жизненный путь человека. Под мусором и пылинкой подразумевал он порочные дела, которых надо избегать, остерегаться.
Но Алексей Иванович вспомнил поэтическую строфу, преодолевая бархан за барханом. Барханы курились тончайшим соленым песком темно-серого, аспидного, почти черного цвета, и всесжигающее солнце пробивало свои лучи сквозь поднятую в небеса эту аспидную стену с трудом. Но от этого не делалось путникам легче. Соль ела лицо, соль ела глаза и заставляла их непрерывно слезиться. Язык и губы трескались от соли, острых песчинок и саднили отвратительно, нудно.
Жажда! Сколько писали о смертельной жажде в пустыне, о жалкой гибели от жажды! Какая ирония судьбы! Человеку, совершеннейшему в мире созданию, не хватает глотка обыкновеннейшей воды, и вот... жалкие останки его занесены песком, чтобы через сколько-то там времени забелеть костями, отполированными песчинками и ветрами.
А пустыня подлинно грозна. Сколько за один только день разгоряченным, напряженным взглядом уловил Мансуров с высоты своего седла улыбок безглазых, безносых черепов, желтых и белых, больших и маленьких! Скольким людям, бодрым, крепким, полным жизненных сил и энергии, пустыня преградила дорогу, сколько оборвала на полпути стремительных надежд! Вот валяются в песке черепа - драгоценные шкатулки, в которых, быть может, рубинами и алмазами сияли совсем недавно благородные мысли.
Сколько валялось черепов, полузасыпанных песком, вдоль пустынной тропы с севера на юг; сколько высохших голов людей, ринувшихся в пустыню смерти в жажде испытать неведомое и не задумавшихся о том, что опасность поджидает их здесь, вот в этом самом месте, у этого жалкого, треплемого иссушающим гармсилем кустика саксаула! Застывающий взгляд умиравшего от жажды ползал по листочкам этого кустика и в угасающем мозгу, занесенном раскаленным песком, чуть теплилась мысль: "...чтобы... и песчинка не пристала..." Сколько людей погибало и погибает в этих пустынях! И все же люди рвутся сюда, во что-то веря, на что-то надеясь, хоть и знают, что ждут их тяжкие испытания. Сколько путников пытаются преодолеть крестный путь паломничества, забывая, что надо быть осторожней с раскаленным солнцем, горячим песком, солеными бурями!