— Шулечка! Ну пожалста! Ну! Серый! Ну ты! Ну хоть что! — причитал он шепотом.
— Вытащим тебя, Хома, вытащим, — поддерживал его голосом Шульга. — Ну, а не тебя вытащим, так твое тело потом всплывет. Домой мамке бандеролью отправим. Серый, дай свою палку, держи меня за ноги.
Шульга понял, что возможностей по чистому и красивому спасению попавшего в окно приятеля не имеется, улегся на кочку и медленно пополз вперед, опираясь на локти. Майка и штаны мгновенно вымокли, но Хомяк дотянулся, издав невнятный выкрик — «хуйнаблядь!». Он обхватил палку двумя руками и рванул так, что Серый и Шульга чуть не оказались рядом с ним.
— Тише, тише! — прикрикнул Шульга. — Ты не тяни, я тянуть должен!
Болото не хотело отпускать Хомяка: Шульге пришлось упереться коленями в камышовый холмик и самому уйти под воду, чтобы подтянуть приятеля к сухому участку. Тот ползком подобрался ближе, ухватился за пук торчащей из кочки осоки и, разрезая ладони, с громким всчмоком выщелкнулся из жижи, истерично засмеявшись. Он встал на колени и крепко обнял Шульгу, обильно размазывая по нему торф и тину. Его тело сотрясала крупная дрожь.
— Ну ладно, ладно, — отстал от него Шульга, которому обниматься с Хомяком не понравилось. Утопший медленно приходил в себя.
— Блядь, сапогам пиздец! — толькой сейчас заметил он, что обувь осталась в трясине. На одной ноге чудом сохранился белый носок, вторая была полностью босой. Шульга достал из рюкзака свою ветровку:
— На, обмотай, не ходи босым. Ступню изрежешь в мясо. Хомяк, благодарно кряхтя, завязал куртку вокруг щиколотки и снова засмеялся.
— Что такое? — спросил Серый.
— Куртка! Вокруг! Ноги! — изнемогал от смеха Хомяк. — Не могу! Ой, не могу! — он ползал по кочкам, содрогаясь от истеричных всхохатываний. Со стороны сложно было понять, рыдает он или смеется.
— Ебнулся трохи, — шепнул Шульге Серый.
— Ну а что ты хочешь? — шепнул тот в ответ таким тоном, как будто легкая форма сумасшествия является естественной реакцией организма на утопание в болоте.
Закат превратился в едва заметное пятно света над горизонтом, когда они продолжили свой путь. На этот раз Хомяк шел последним, стараясь попадать в следы приятелей: свою палку он потерял.
— Наверное, машина утопла просто. По сантиметру в час под воду и ушла, — подумал в слух Шульга. — Потому что непонятно, как так? Ходим, ходим, и ничего.
— Тогда не там свернули, — сказал Серый. — Тогда там, где мы направо пошли, надо было вперед идти. Чтоб к той хибаре попасть.
— Пойдем тогда направо, — пожал плечами Шульга. После возни с вытаскиванием Хомяка он окончательно забыл, где нужное «право», и потому не задумывался о направлениях.
— Не, Шуля, если мы там направо повернули, значит, нам налево идти надо, — старался Серый сохранить хоть какую-то логику в их перемещениях.
— Тогда почапали налево, — равнодушно поддержал Шульга.
— Глядите, машина! — вскрикнул Хомяк.
Серый и Шуля не поверили, думая, что приятель от стресса просто потерял связь с реальностью, однако, повернувшись в указанном Хомой направлении (которое было ни «право», ни «лево», но находилось сзади), увидели отчетливый белесый силуэт. Daewoo стояла, зарывшись носом в мхи. Задние колеса были приподняты и висели в воздухе.
— Смотри ты, точно машина! — улыбнулся Шульга. Он двинул к ней быстрым шагом и на половине пути мгновенно ухнул по колено.
— Стоять пацаны! Тут окно! — он активно орудовал палкой, помогая себе выбраться. Вылил воду из сапог, закатал мокрые штаны, снова стал на ноги. — Идите аккуратно, не загремите!
Он вполшага пошел вдоль топкого места, тщательно проверяя кочку, прежде чем ступить на нее в полную силу. Палкой он подтыкал берега: кое-где щуп безо всякого сопротивления уходил под воду весь, в человеческий рост.
— Тут даже не окно. Протока. Здесь если шахнешся — не вытянут: водица, водица, а под ней размокший торф. Он как пластилин жидкий. Сразу с головой. Пёрднуть не успеешь.
Серый и Хомяк ступали за ним, как герои кинофильма «Сталкер» Андрея Тарковского, — в их движениях была киношная осторожность и подчеркнутый артистизм. Они как будто хотели показать некоему наивысшему зрителю, наблюдавшему за ними с темных небес, насколько серьезно они относятся теперь к возможности утонуть в этом болоте.
— Пахнет тут странно, — потянул носом Серый.
— Топью тут пахнет, — отозвался Шульга. И продолжил, себе под нос. — Странно. Тут целая, блядь, река!
— Ты осторожней там давай, — обеспокоенно отозвался Серый.
— Не, ну вы видели реку у машины, пацаны? Мы же хорошо все просмотрели! Не было реки! А тут вода и вода! Серый, зажги свет.
Приятель, которому Шульга доверил карманный фонарик, щелкнул переключателем: в травах под ногами появилась бледная, едва угадывающаяся фата из призрачного света. Неясный молочный оттенок, который фонарик сообщал скелетам полусгнивших березок и корявых карликовых сосен, был настолько тревожным, что Шульга тотчас же попросил:
— Выключи на хуй! Еще хуже видно!
— Через полчасика стемнеет полностью, фонарь больше света будет давать, — миролюбиво объяснил Серый, — сейчас просто темно еще не до конца.
— Темно еще не до конца, — передразнил его Шульга без особой злости. — Когда концу темно станет, поздно уже виагру есть.
Троица продвинулась вперед вдоль сплошной водной преграды метров пятьдесят: пространство топи расширялось и уводило их в сторону от найденной машины. Ту уже совсем не было видно.
— Машину нашли, а хули толку, — обрел Хомяк способность снова ныть.
— Прикинем, пацаны, — стал отдохнуть Шульга. Время от времени он переставлял ноги, которые плавно уходили вниз, в воду. — Когда мы на тачке стояли, хибара была прямо по носу и слегка левей. Километрах в двух, может. Хотя тут, конечно, расстояния по-другому. Там и километра могло не быть. Так вот, мы как раз сейчас в ту сторону, вдоль носа, прем. С левой стороны. Свернуть к машинке не можем, река. Так надо просто вперед херачить. И не сворачивать. Прямо.
— В том-то и дело, что тут попадос с «прямо», — по-доброму усмехнулся Серый. — Где то прямо? Ориентиров нет, только кочки под ногами.
— Серый, хочешь, ты веди? — повысил голос Шульга. — Становись вот вперед, бери палку и давай!
— Да ладно тебе! — похлопал его по плечу Серый.
Пошли вперед — «прямо». Сил на разговоры уже не оставалось — перед каждым шагом нужно было ощупать площадку перед собой палкой, ступить одной ногой вполсилы, убедиться, что не проваливаешься, плавно перенести вес вперед, с силой выдернуть вторую ногу, сохранить равновесие, сориентироваться, куда ступать дальше, попытавшись в темноте по градациям черного узнать кочку, кустик аира, холмик из мха. Примерно через километр Хомяк подал идею:
— Пацаны, может поедим?
— Ага, еще давай в карты сыграем, — отозвался Серый.
— Не, ну серьезно, — настаивал Хомяк. — Взяли тушева, давай зарубаем.
— А надо было есть затирку и не выебываться! — напомнил Серый.
Шульга внезапно поддержал Хомяка: «Передых, пацаны»! Он уже с полчаса не представлял, в какую сторону они движутся, механически переставляя ноги и следя лишь за тем, чтобы не оказаться в воде по горло. Зажгли фонарик, достали одну из двух взятых с собой еще из города банок тушенки, охотничий нож, лаваш, который от долгого лежания в целлофане обильно покрылся бледными пятнами плесени. Есть стоя было неудобно, поэтому нащупали руками кочки повыше и расселись. Тушенку пришлось есть с ножа, передавая банку друг другу. В руках Хомяка банка задерживалась почему-то дольше всего. С его кочки слышалось лихорадочное поскребывание металла о металл, сопение и торопливое сглатывание. Шульга брезгливо сковыривал плесень со своего куска лаваша ногтем, прижимая фонарик щекой к плечу. Серый хохотнул.
— Шуля, плесень это ж анальгин! Из нее анальгин делают! В ней знаешь сколько витаминов?
— Сам ешь этот анальгин, — отозвался Шульга. Его кочка окончательно ушла под воду, и ему пришлось встать на ноги.
— Замокла, — прокомментировал он.
— Я тоже уже по яйца в воде, — подал голос Серый, — но мне похуй.
— Одного не пойму. Как тут кто-то жить может? — удивился Шульга. — Тут же вода кругом. А где нет воды, там постой минуту, и вокруг вода соберется.
— Ну, может, на сваях дом, — предположил Серый.
— Или на воздушной подушке, — добавил Хомяк. — Я видел по телеку про машины, которые на подушках ездят. Ей что болото, что не болото.
— А, может, действительно заглючило меня, — с усталостью в голосе сказал Шульга, — и не было там никакой хибары.
— Была, была! — заверил Серый. — Я тоже что-то такое, помню, видел. С машины. Не совсем четко.
— Что значит «не совсем четко»? — спросила темнота голосом Хомяка. Он передал Шульге совершенно пустую банку, в которой не оставалось ни крошки мяса. Шульга поскреб ее ножом и выкинул через плечо.
— Что значит «не совсем четко»? — спросила темнота голосом Хомяка. Он передал Шульге совершенно пустую банку, в которой не оставалось ни крошки мяса. Шульга поскреб ее ножом и выкинул через плечо.
— Ну, прозрачный дом как будто, — попытался объяснить Серый. Врать у него не получалось, но он хотел поддержать Шульгу, чтобы тот не падал духом. — Размытый такой.
— Глядите на небо, пацаны, — Шульге стало неудобно за ложь Серого, и он решил сменить тему.
На небе миллионом карманных фонариков горели звезды. У одних фонариков батарейки были сильнее, у других едва-едва давали свет.
— Если окончательно увязнем, можно будет по звездам выйти, — предположил Шульга.
— А как ты выйдешь? — поинтересовался Хомяк.
— Надо сначала север найти, — объяснил Шульга. — Север это где Большая Медведица.
Троица принялась искать Большую Медведицу.
— Вон самоль летит, — отвлекся Хомяк.
— Это не самоль это спутник. Лампочки не мигают, — объяснил Шульга.
— Вон Медведица! — показал рукой Серый на узнаваемый ковш.
— Молодец, Сера! — похвалил Шульга. — Сейчас надо Полярную звезду отыскать. Она самая яркая, наверное. Вон, левая в ковше.
— Правая ярче.
— Да один хуй. Главное, с большего: север — это там, — Шульга по-ленински махнул рукой туда, где находилась Медведица.
— И что? — спросил Хомяк.
— И то, — Шульга не вполне сам знал, что из этого следует. — Север он, по карте если смотреть, — сверху. А справа — Запад. Слева — восток. Мы когда шли, закат был справа. А закат — на востоке. То есть идти надо, если на карте север сверху, — на юг. То есть, от Полярной звезды, от медведя этого, в противоположную сторону. И выйдем. — Шульга сам удивился тому, насколько в противоположной стороне его представлениям о местонахождении суши, находилась суша по звездам.
— Ни хуя не понял, — фыркнул Хомяк. И добавил, — но складно.
— А прикольно, да? Живем, живем, а на небе — целый компьютер, — мечтательно сказал Серый. — Надо только голову чаще поднимать.
— В городе звезд не видно, — сказал Шульга, — там что поднимай, что не поднимай.
— Ну хорошо, деревня там, — указал Хомяк в направлении, показанном Шульгой. — А хата мага этого где?
— А хуй его знает, — наконец, совершенно честно сказал Шульга. — Я заблудился, пацаны. Причем давно заблудился. Где машина — не знаю. Идем и идем себе.
— А давайте гаркнем, — предложил Серый.
— В смысле? — не понял Шульга.
— Давайте все втроем встанем и на раз-два-три, со всех сил, во все горло, рявкнем. «Ау!» или «поможите!». Чтоб колдун этот нас услышал и огонь зажег. Или из берданки какой шмальнул. Чтоб нам ясно, куда идти. А еще лучше — чтоб прискакал сам и забрал нас в хату.
— Идея, — обрадовался Хомяк.
— Не знаю, мужики, — пожал плечами Шульга, — хотя а что еще делать?
На этот раз командовал Серый.
— Давайте встанем все. Чтоб выше звук шел, понимаете? Ну! Теперь на раз-два-три. Кричим. Давайте. Раз! Двас! Трис!
Троица слаженно заорала. Шульга кричал: «За-блу-дились!» Серый кричал: «По-мо-жи-те!» Хомяк ревел: «Пизда-нах!» Рев получился громким, но по своей нестройности напоминал «урра!», которое без энтузиазма выводит тысяча служилых глоток на параде в ответ на приветствие верховного главнокомандующего.
— Еще разок, пацаны! — предложил Серый, и вопль повторился. Просящих интонаций в этом рыке не было совсем, отчего он более напоминал не мольбу о помощи, а веселый вызов, брошенный небесам, Большой Медведице, Млечному Пути, Ориону и Кассиопее.
Смесь из воды, торфа и болотной растительности под ногами у ребят вдруг ушла вниз, а потом резко, волной, качнула их вверх: по всему болоту прошло нечто вроде мини-цунами.
— Что это, а? — успел испугаться вслух Хомяк.
Омертвевший Шульга зажег фонарик и панически стал шарить обморочно-слабым лучом по сторонам. В пятно света попадал то ствол сгнившей березки, гипнотически поднимавшийся и опускавшийся на незримой волне, то кочка, вода вокруг которой вскипала от непонятных колебаний, то перекошенное лицо Хомяка с расширившимся зрачками. Ощущение было, как на палубе большого корабля, потерявшей вдруг всякую устойчивость, пошедшей волнами, готовой вот-вот рассыпаться. Где-то запредельно далеко раздался всплеск — даже не всплеск, а бултых, как будто с высоты пятого этажа в воду ухнул грузовик. И тотчас по нетвердой земле прошла еще волна, заставлявшая ноги разъезжаться.
— Это что такое? — повторил Хомяк. — Медведь? Лось? — он прикусил язык, понимая, что ни медведь, ни лось такого переполоху наделать не могли.
Внезапно откуда-то донесся визг, похожий на многократно усиленный звук циркулярной пилы, рвущей зубцы о твердый металл. Его модуляции менялись по мере нарастания. Он стал почти осязаемым, отдающим в диафрагму, щекочущим легкие, превратился в басистый рык, от которого шевелились волосы на голове. Хотелось присесть и закрыть голову руками.
— Это что, блядь? — кричал Хомяк, но никто ему не отвечал. Серый кричал:
— Что?
Шульга орал:
— Откуда?
Звук затих и через секунду ударил по ушам уже совсем близко, причем его источник как будто находился сверху: визг на этот раз родился где-то в районе Большой Медведицы, но, набирая силу и переходя в торжествующий рев, заполнил собой все пространство так, что лопались барабанные перепонки. Такую плотность звука дают огромные концертные колонки, когда приблизишься к ним вплотную, но даже на концерте с закрытыми глазами обычно можно без труда определить, откуда качает музыка. Здесь же кричал, ревел и завывал каждый атом пространства, каждая купина аира, каждый миллиметр мха, каждая капля болотной воды. Приятели присели и подняли головы, лихорадочно высматривая среди звезд источник угрозы, представляя себе исполинскую крылатую тень, какого-нибудь доисторического монстра, поднятого из спячки их неосторожным поведением. Но звезды были беспечны и равнодушны. Где-то ползла к горизонту по эллипсоиде уютная точка спутника, где-то мелькнула сонная тень птицы, разбуженной острым запахом страха, который источали три человека, решивших по неопытности прогуляться по болоту ночью. Ничего потустороннего, большого и угрожающего.
Всплеск, уже слышанный приятелями, раздался ближе, настолько ближе, что их как будто даже обдало брызгами, и оставаться на месте было выше человеческих сил. Первым побежал Шульга, с неясным вскриком, зажмурившись, — оттого, что помнил какой-то не обмершей частью себя, насколько опасно бежать по болоту. Сделав несколько шагов, он раскрыл глаза и даже замедлился, подсветив пространство впереди фонариком, но услышал сзади звук настегающей его погони и припустил изо всех сил, не разбирая дороги, вырывая жилы на вязнущих в жиже ногах. Погоней, заставлявшей Шульгу рваться вперед, были Серый с Хомяком. То ли из-за шума и плеска, производимого Шульгой, то ли по какой-то более угрожающей причине, им показалось, что на них сзади, из темноты, бежит что-то огромное. Хомяк семенил последним, скрюченный от страха: его пугала перспектива оказаться по горло в болотной жиже, ступив не туда, — перспектива несколько часов медленно погружаться и захлебываться, представляя ядовитых гадов, ползающих между беспомощных, застывших, всосавшихся в чрево земли ног — как это однажды уже чуть не случилось. С другой стороны его спину леденил страх воображаемого дыхания огромного и неясного хищника, который их преследовал. Во время погони жертвой всегда становится тот, кто бегает хуже всех: это правило Хомяк усвоил еще во времена своего бесхитростного воровского детства, с нагоняющими «взрослыми», ментами, старшими гопниками. Он молотил обессилевшими ногами по пластилину, разлитому на земле, и ему казалось, что он, как во сне, совсем не сдвигается с места, словленный, скованный, как мошка в капле смолы.
Рев еще раз прижал их к земле: на этот раз ощущение было, как от проходящего прямо над землей на сверхзвуковой скорости истребителя. Им даже показалось, что поднялся ветер, сдувающий с ног — настолько плотным был звук.
— Ебанах! — вскрикнул Шульга и рванул вперед без разбору, выронив фонарь и не замечая этого. Где-то в этот момент, а может быть, чуть раньше, троица потеряла также рюкзак с остававшейся в нем банкой тушенки, топор, нож, все палки-щупы и большую часть своих сапог. Они не видели и не слышали друг друга, продвигаясь более-менее в одну сторону лишь по тому надсознательному закону, который гонит в одном направлении вспугнутый хищником косяк рыб или заставляет держаться вместе большую стаю птиц.
Шульга, бежавший немного впереди, был сбит с ног вдруг, с налету, без предупреждения. Он перелетел через что-то большое и холодное, перекувырнулся через голову и проехал около метра лицом по смеси воды и болотных трав. Серый и Хомяк, услышавший мертвенный стук упавшего тела, замерли на месте, решив, что преследование вошло в финальную стадию и сейчас начнется рубка с кем-то или чем-то — рубка, которую лучше встретить, сгруппировавшись и пытаясь бить в ответ, закрыть шею и живот руками, не давая жрать себя со спины. Шульга лежал не двигаясь, землетрясение под ногами слегка улеглось, вокруг было тихо.