baraholka.ru
Отдам в добрые руки…
– Понимаешь, я должна туда ехать. Она там одна, крепится, дует щеки, но я должна быть там. Она слабая, она может просто сломаться. Понимаешь ты меня, Белкин? – Олеся стояла и смотрела на Неву через мутное запыленное стекло. – А, Белкин? Ты меня вообще слушаешь? Закажи мне билет, Белкин.
– Я тебя слышу, да, Олеся. Но я не понимаю тебя. Она что, ребенок?
– Она хуже, чем ребенок. Белкин, я приеду еще. Ну что за проблема? – Олеся повернулась и посмотрела на мужчину, к которому она уже во второй раз приезжала в Питер, хотя никакого уже официального повода для этого не было. Они сидели на покрывале, мебели почти не было, только пара шкафов и стеклянный столик, непонятно и неуместно стоящий у батареи. Квартира была старая настолько, что вполне уже могла называться старинной. Но вид из окна был потрясающий, на набережную. Машины ездили, поднимая столбы водяных брызг, теплело.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – нахмурился Белкин. – Хочешь, забирай сюда свою Машу. Тем более что ей сейчас все равно надо сменить обстановку. Как думаешь, можем мы так решить нашу проблему?
– Мне нужно же и работать, ты понимаешь, Белкин. Все это прекрасно, но что я скажу на работе? Я отгуляла все отгулы на полгода вперед. Я скоро еду в Болгарию, мне нужно визу делать. Белкин, ну не надо так на меня смотреть. Ты же знаешь, я – девушка на одну ночь. Хочешь, приезжай ко мне в Москву.
– Девушка на одну ночь, ты будешь обедать?
– Я позвоню! А ты кушай, кушай, мой лев! – Олеся ободряюще улыбнулась и потянулась к телефону.
– Ну, звони. – Женя Белкин вздохнул, провел ладонью по Олесиному плечу и пошел на кухню, делать бутерброд.
Олеся набрала дочку, спросила, как контрольная. Пятерка порадовала. Вообще дочь радовала. Много читала, звонила по десять раз на дню, спрашивала, что Олеся думает об Онегине, и называла Татьяну Ларину лохушкой. Олеся всегда боялась, что такая вот жизнь на два дома разрушит зыбкую связь с дочерью – все-таки подросток, все-таки живет с бабушкой в Твери. Видятся не каждую неделю, говорят в основном по телефону. Олеся помнила, как сама виделась с отцом раза три в год – когда он приезжал ее навестить, – сидели молча в гостиной их теплой, уютной тверской квартиры, молчали и не знали, о чем говорить. Она любила отца безумно, но не будешь же с совершенно, в сущности, незнакомым человеком обсуждать подружек, учительниц и мальчиков. А вот они с Катюхой обсуждали. И мальчик у Катюхи был, одноклассник, Павлик. Общались они в основном в чатах и «ВКонтакте». Катюха рассказывала, как поссорились и помирились – прямо так, через почту. Но Олесе как маме, знаете ли, это даже импонировало. В конце концов, через контакты vkontakte не залетишь и не заразишься ничем. А ссорятся – пусть.
– Бери бутерброд, мадам. Можешь ты хотя бы уехать утренним?
– Ладно. – Олеся усмехнулась и набрала Машкин номер.
Женя Белкин был самым странным мужчиной из всех, с какими Олесе приходилось встречаться последние десять лет. Во-первых, хоть он и был женат, на обычного женатика, которых так хорошо знала и, можно сказать, высоко ценила Олеся, не был похож: он не спешил домой, не посылал СМС о том, что задерживается на совещании, не отключал телефон на период «свидания», а, наоборот, оставался на ночь, на звонки отвечал всегда, дарил цветы и даже затащил ее как-то на какую-то квартиру, где праздновали чей-то день рождения, и перезнакомил с кучей бородатых балагуристых мужиков. Олеся любила встречаться с женатыми, потому что знала, вечером они соберут манатки и безропотно отбудут в свою жалкую жизнь, оставив ее с пустотой и свободой, которую она так ценила.
Белкин сунул ей в руки бутерброд и сказал:
– Я приеду к тебе. На той неделе у меня будут два свободных дня, я прилечу на самолете. Ты будешь мне рада?
– Буду, – вздохнула Олеся.
– Я буду путаться у тебя под ногами, не дам работать. А если ты будешь таскаться со своей подругой, я буду таскаться с тобой. От меня будут одни проблемы, – гордо пообещал он, притянув Олесю к себе. И прошептал на ухо: – Я буду к тебе грязно приставать.
– Напугал! – фыркнула Олеся, освободив руку с телефоном.
Когда они только познакомились, вместо того чтобы грязно приставать, Белкин водил Олесю по театрам-галереям и вел бесконечные разговоры о жизни. Поначалу она думала, что он просто псих. Или импотент. Ну зачем, скажите, мужчина, которому ясно дали понять, что согласны на близость, будет стараться выяснить ваше мнение относительно этой жизни? Да и не любила Олеся этих душещипательных разговоров. Не для нее это все. Пришлось срочно самой совращать человека, чтобы не лез в душу. Но он в нее все равно каким-то образом пролез, паршивец.
– Алло. Маша, ты куда там пропала? Как ты? Ты где, на работе?
– Олеська, ты? Ты что, вернулась? Ты в Москве? Можно я к тебе приеду? Я на работе. Меня вроде неделю назад грозили уволить, но что-то никак не доуволят до конца. Сижу пишу отчет. Змея третий день к нам даже не заходит.
Машкин голос был хриплым и каким-то сиплым. Простудилась, что ли? Но хоть не такой подавленный и тихий. Несколько дней назад ее почти не было слышно. Нет, понять, почему ее идиотский муж устроил ей этот кошмар, невозможно. Мужики – козлы. Все. Кроме Белкина, наверное. Белкин – блаженный.
– Смотри, может, и не уволят.
– Думаешь? – Машка замолчала и вздохнула. – Я не уверена, что хочу этого. Впрочем, жить не на что, так что лучше бы пронесло. Так ты дома?
– Нет, моя птичка. – Олеся покачала головой. – Я буду завтра.
– А!
– Ты, как ты там вообще? Чем занимаешься?
– Дел – по горло. Учусь курить. Янка говорит, что я должна выбить себе компенсацию, я уже не знаю, как мне от нее прятаться. Она сама хочет разводиться, так, прежде чем ругаться со своим мужем, она взялась за мое воспитание. Спасай меня, Олеська.
– Приезжай завтра вечером ко мне.
– Завтра? Ой. А я завтра с квартирной хозяйкой встречаюсь.
– Ну, после встречи заезжай, – пожала плечами Олеся.
Маша помолчала, потом добавила, явно стараясь придать голосу беззаботность:
– Ты понимаешь, меня тут выселяют. Не знаешь, кстати, куда можно деть мебель? У нас, оказывается, столько хлама. Я в шоке. Как можно было натащить в квартиру столько барахла! Может, тебе нужен диван?
– Не поняла, – опешила Олеся. – А где ты жить собираешься? Почему съезжаешь? Другую квартиру будешь снимать? А что Алексей делает? Пусть он решает, ты лучше не лезь в это!
– Ой, Олеся, ты лучше приезжай. Алексей уехал, оставил мне десять тысяч и уехал. Велел мне переезжать к маме. Мне кажется, у него проблемы.
– Да это у тебя проблемы! – Олеся возмущенно хлопнула ладонью по стене. – Ты что, сидишь там без денег и без жилья? Возвращайся к маме, слушай. Блин, я завтра с вокзала заеду к тебе.
– Ой, меня мегера вызывает. Олесечка, я тебя очень люблю. Ты уж приезжай. Только к маме я не поеду. Да ты за меня не волнуйся, на самом деле. Я, знаешь, многое поняла… Побегу, мне пора. – Машка исчезла, телефон замолчал, а Олеся растерянно смотрела перед собой, на Неву, на чужой, красивый, мокрый город за окном.
* * *Выжить было возможно, надо было только вообще ни о чем не думать. Что такое, в сущности, это – выжить? Минута за минуту, час за часом – они цеплялись друг за друга и тащили меня за собой в новый день. Медленно, мучительно, в час по чайной ложке, я сидела и пила чай, делая глоток за глотком. Сидела на ковре в пустой квартире и старательно гнала от себя мысли. Не думать – тоже подвиг. Сохранять блаженную пустоту в голове, когда вопросы, как мухи, как осы, роились надо мной, норовя ужалить и развалить этот шаткий искусственный покой.
Почему именно я? Ярость то разгоралась, то угасала помаленьку, но оставался внутренний мандраж. Почему я? Почему именно со мной жизнь обошлась так жестоко? Куда делся человек, которого я люблю? Как мог он вот так просто оставить меня тут, на этом ковре, в чужой квартире, из которой тоже придется уйти?
– Так вы не планируете продлевать аренду? – В глазах квартирной хозяйки читалось раздражение. – А почему вы мне не сказали раньше? Я бы хоть объявление дала.
– Мы… муж просто сейчас на работе и… у нас сложности… – Я никогда не объяснялась ни с кем, не договаривалась, не решала вопросы, все это делал Алексей. Я просто не знала, что говорить.
– И вы решили переложить эти сложности на меня? Умный ход. У вас есть еще две недели, но я буду показывать квартиру. Вас надо предупреждать?
– О чем? – не поняла я.
Хозяйка покачала головой и прошлась по квартире.
– Тут обои порваны. И на полу царапины. – Это Алексей тащил стиральную машину по полу, и она случайно съехала с коврика. И что теперь?
– Здесь так и было, – пробормотала я и густо покраснела.
Денег не было. Черная полоса – она же во всем. Квартирная хозяйка потратила еще минут десять, пытаясь показать мне, насколько она недовольна таким внезапным расторжением контракта. Мы были стабильными клиентами, мы вовремя платили, соседи на нас не жаловались. Мы вообще-то хорошо жили, и она не могла понять, чего это нам в голову взбрело вот так, без уведомления и предупреждения, расторгнуть контракт. Мне самой это было сложно понять.
Я сидела на ковре и тянула время. Была ночь, все устройства в моей квартире работали. В кухне шипело радио, на столе жужжал ноутбук – его вентилятор работал громко и обычно меня раздражал, но не сегодня, потому что сегодня меня раздражала только тишина. Нужна была шумовая завеса. На столе лежал телефон, мигал синим огоньком роутер[10], под телевизором горел красным DVD. Огоньков было на удивление много. Как-то я раньше жила, не замечая, какое количество датчиков, таймеров и устройств окружает меня каждую минуту жизни. Может, мама права? Может, это действительно не совсем правильно – вот так окружать себя механизмами? Я больше живу с телевизором, чем с живыми людьми. Но сейчас без телевизора я бы сошла с ума. Я внимательно смотрела рекламу, текст входил в одно ухо и выходил из другого, странным образом трансформируя мое сознание и направляя мысли в сторону.
НА ПРАВАХ РЕКЛАМЫ
«Фитолакс – ключ от всех запоров». И девушка, у которой явно не было в жизни никаких проблем.
РЕКЛАМА
«Курица охлажденная за 99 рублей». Это вообще круто. Я сама сейчас как курица охлажденная.
РЕКЛАМА
«KFC раздает 100 000 сэндвичей» – кошмар, после такого и фитолакс не поможет.
Такое ощущение, что весь мир сейчас заморочен на двух вещах – сожрать как можно больше, а потом, соответственно, фитолакс. Ну, еще ипотека. И, конечно, автомобиль. И на все это – РЕКЛАМА
«Шок-цена!»
Ешь больше, покупай таблетки, бери кредит. Сдохни, пытаясь воплотить в жизнь рекламные ролики. Совмести виртуальный мир со своей жизнью или ходи, как лох, в никому не известном тряпье. Почувствуй нашу любовь – мы отымеем тебя так, что ты даже не почувствуешь. И, возможно, тебе даже понравится.
Я смеялась, старательно переключала каналы, стоило только кончиться рекламе. Она была – как психотерапевтический сеанс. Пластмассовая жизнь, предлагаемая к продаже, была сейчас как анестезия. Я вдруг вспомнила, как рядом с моей работой как-то видела припаркованную машинку. Сто лет в обед, маленький фургончик, кабина на двух человек – старая и страшная тачка, видимо, все еще скрипела, но ездила. А сзади, на кузове, прямо поверх многолетней грязи прилеплен самодельный стикер:
«ИЖ-каблюк – управляй мечтой!»
И снизу, пальцем по грязи: ЗАЧЁТ!
Почему все это произошло со мной? На работе мне ясно дали понять, что терпеть меня в таком состоянии не будут – можно паковать вещи. В наше время человек имеет право на ипотеку, но не на кризис. Мы должны бегать и улыбаться. Демонстрировать успех. Я не могла. Я плохо спала по ночам, не понимала, как жить дальше. И работу эту, по большому счету, хотелось потерять.
Может, все потому, что у Алексея завелась другая? Может, он устал быть в ответе за тех, кого приручил? Может, понял наконец, какая я беспомощная и бесполезная – только и гожусь на то, чтобы прижиматься к нему всем телом, чтобы гладить его? Сейчас в моде бойкие умные женщины, которым горы по плечу.
Может, не надо было его любить? Говорят же, чем меньше мы кого-то любим… Я не умею не любить. И не страдать я тоже не умею. Мне не хватало Алексея. Никакие устройства не могли мне его заменить. В моей голове не умещалась мысль, что я никогда больше его не увижу. Вот это – больше никогда – было совершенно невозможно. И от злой необходимости научиться со всем этим как-то жить я затыкала уши и начинала качаться из стороны в сторону, словно лунатик. Хотелось кричать и плакать, в то время как надо было идти спать.
Часов в двенадцать невыносимо длинной ночи на журнальном столе заработал мой телефон. Раздалось «О-о!». Оно было коротким и тихим. Я бы вполне могла его не заметить в моем-то состоянии. Тем более что реклама работала очень громко. А приложение в телефоне было поставлено на минимальный звук. Но я услышала. «О-о!»
– Что за фигня? – дернулась я, потому что приложение это – «аську» – давно уже отключила. На черта оно мне было теперь? И тут, понимаешь, «О-о!».
Я тяжело приподнялась, вытянулась и взяла со столика телефон. По телевизору мне предлагали купить какую-то приправу с пакетом. Счастливая экранная семья с нереально сияющей кожей, картинно улыбаясь, лопала пережаренную курицу, политую клеем ПВА для блеска. Я видела по телевизору, как делают эти рекламы, – ужас. В телефоне «аська» была почему-то открыта.
– Одно новое сообщение, минуту назад. – Не понимаю!
Я нахмурилась. Только один человек мог написать мне сюда, в этот чат, и именно поэтому-то я и отрубила все эти предложения. Я просто не могла, не имела никаких сил его слышать. Вернее, читать. Почему я?
– Привет, SistemError, куда пропала? А мы тут с пацанами пьем. Черт, кажется, я все время пишу тебе, когда пьян. Как там твой муж? Ты вообще чего молчишь?
Из моих глаз полились слезы. Уже потом, после, я примерно поняла, как так получилось. Телефон у меня дурной, старый. Все никак не решалась его поменять, работает вроде – и ладно, чего еще надо. А он дурил. То переставал подключаться к сотам, хоть вроде сигнал есть, а дозвониться никто не может. Иногда зависал и переставал реагировать на нажатие кнопок. А иногда – как сейчас, получается, – брал и самопроизвольно отрубался, а потом подрубался обратно. Черт его знает почему. Но такое случалось. А при перезагрузке приложение ICQ подгружалось и активировалось автоматически. Такие там были настройки. Так вот и получила я это самое сообщение.
– Да будь ты проклят! – закричала я на всю комнату и отшвырнула от себя телефон. – Скотина, скотина полнейшая ты. Ненавижу! Свинья! – Телефон отлетел неожиданно далеко и разбился об стену – от него отскочили кнопки, но экран не погас. Я быстро поднялась, схватила его с пола, в полнейшей истерике и прострации распахнула окно и выбросила. Затем села на корточки у теплой батареи под окном и заплакала, глотая сопли и как-то глупо, по-детски хлюпая и закрывая лицо руками. А через пару минут из открытого окна до меня донеслось едва различимое «О-о!».
Почему я?
– Какие вы все сволочи! – Я вскочила, захлопнула окно, потом бросилась на постель, закрыла уши подушкой и так и лежала, плакала и выла в подушку и в конце концов затихла. Боль не может длиться вечно. Я вытащила голову из-под подушки, села на край дивана, вытерла краем простынки глаза. Телевизор показывал «Дом-2». Люди строили любовь, выставляя себя на обозрение общественности. К любви происходящее имело такое же отношение, как стриптиз к рождению детей. Лицо горело, глаза были красными, как у кролика-альбиноса. Я подошла к стенке, решительным движением выключила телевизор, потом подумала и зло выдернула шнур из розетки. Потом всунула ноги в резиновые сапоги – это было быстрее всего, набросила на плечи Лешкину старую куртку и вылетела из дома.
– Ну где же ты, а? Тоже мне, мировой лидер! – Телефон нашелся в старом сугробе, почерневшем и покрытом грязной ледяной коркой. Аппарат пробил корку и лежал прямо в подтаявшем снегу. Чертыхаясь и стараясь не думать о том, что бы мне на все это сказала Олеська или Янка (не дай бог), я занесла останки устройства домой, вынула батарейку, включила фен и стала сушить аппарат, положив его на батарею. Я не помнила паролей «аськи», они были только в телефоне. Я включала его с замиранием сердца. Я помнила, как Лешкин телефон погиб смертью храбрых в потоках нечистот на маминой даче. Мой аппарат промок насквозь. Но все-таки ожил. Видимо, московский грязный снег все же не такой страшный реагент. Аппарат завелся. Правда, пришлось наугад жать кнопки-точки, используя спичку. Но интерактивный интерфейс поддался – я загрузила «аську». Зачем? Ну, я могла бы сказать, что хочу узнать, что он напишет мне еще. Но на самом деле мне было так одиноко, так страшно сидеть в этой персональной пустоте. Реальность моего мира была невыносима, а там, по ту сторону Зазеркалья, меня ждал Алексей. Буквы и цифры соединяли нас, пусть даже никто и не спорил с полнейшей бессмысленностью такой затеи. Он написал:
– Слушай, Эсмеральда, а ты вообще-то в Москве? Хочешь, можем пойти по этим московским мостам прямо сейчас? Ах да, у тебя же муж! Ну, завтра. Что скажешь? – Вот что он написал.
Кровь отлила от моего лица. Он сидел там, живой, бросивший меня и все, что нас связывало. И вместо того чтобы сказать ему все, что я думаю и чувствую по этому поводу, я взяла телефон и написала первое, что пришло мне в голову. Как если бы я была… куклой, Программой, живущей в Сети, обремененной интеллектом, но лишенной сердца и души. Игра, ничем не хуже тупого просмотра рекламы.
– А вы чего там пьете? – написала я, тыкаясь спичкой в слепую раскладку сломанного аппарата, а руки дрожали. – Я вот – шампанское. Муж уехал. Скучаю и думаю вызвать стриптизера.
– О-о! Да ты шалунья, Эсмеральда. Хочешь, приезжай ко мне, я сам покажу тебе стриптиз!