Держи, бригадир. И сейчас же — за работу. Все запомнил?
Да–а …
Вот и хорошо.
Бригадир удалился. Женщина посмотрела ему вслед и произнесла несколько слов на иностранном языке. Судя по тому, какое у нее было выражение лица, слова эти были сплошь ругательные.
Таджик поднялся на леса, собрал свою бригаду — забитых и покорных людей из отдаленных таджикских сел, готовых выполнить в Москве любую работу. Он что‑то грозно приказал, размахивая руками, и люди разошлись по лесам все с тем же безучастным выражением на лицах. Они бродили туда–сюда с гаечными ключами, часто останавливаясь и подкручивая гайки. Со стороны казалось, что бригада выполняет обычную работу.
Через полчаса они спустились вниз и встали, ухватившись на длинный канат, который поднимался до самой вершины лесов, на высоту пятого этажа.
Подъехала машина Никодимова. Бригадир поднес руку к глазам и посмотрел на противоположную сторону улицы. Стоявшая там женщина поправила косынку. Бригадир повернулся к своим подчиненным и что‑то крикнул. Те вцепились в канат и дружно потянули.
Именно в тот момент, когда Никодимов собирался покинуть автомобиль, многотонная конструкция лесов рухнула прямо на крышу машины, похоронив под собой талантливого ученого и оставив сиротой его дочь Жанну.
Расследуя причины гибели генерального конструктора Никодимова, следственные органы так и не смогли отыскать следы бригады строителей–таджиков, которые собирали эти злосчастные леса. Вся бригада словно сквозь землю провалилась, что было недалеко от истины.
Через год в подмосковном лесу грибники набрели на останки «лица азиатской национальности», по одежде — рабочего. При нем были обнаружены шесть истлевших стодолларовых купюр. Так как никто им не заинтересовался, дело было вскоре закрыто.
В документах следствия никак не был отмечен факт присутствия на месте гибели Никодимова некой женщины в темных очках.
ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА…
С того самого времени как Константин Рокотов начал заниматься частным сыском, никогда еще ему не приходилось забираться на такие высоты. Уголовники, сектанты, сексуальные извращенцы, бандиты — эта публика была ему хорошо знакома, он отлично знал, как себя с ними вести и что они из себя представляют.
Но теперь, когда перед Константином замаячила перспектива общаться с Государственной Думой, ему пришлось задуматься.
Константин никогда не ввязывался в политику, а самих политиков считал людьми скользкими и ненадежными. Оставаясь человеком честным и прямым, он старался держаться подальше от этой публики, оставаясь верным принципу: не тронь — не завоняет.
Обстоятельства его нового дела требовали найти подход к обитателям Государственной Думы. Поразмыслив, Константин пришел к выводу, что лучшего консультанта, чем Петр Гуньков, едва ли можно найти.
Петр Гуньсов был знаком с Константином давно. Их свело вместе несчастье — загадочная смерть брата Гунькова и пропажа его коллекции старинных карманных часов. Константин тогда здорово помог Гунькову, в течение двух суток обнаружив пропажу и убийцу — родного племянника самого Гунькова к сына убитого. Сынок оказался законченным игроком, просадившим «под слово» огромную сумму. Чтобы рассчитаться, он выкрал коллекцию часов, но отец застал его за кражей. Сынок, не задумываясь, прикончил родителя. Константин тогда же легко вычислил, что коллекция явно не покидала квартиру. Он поставил своего помощника дежурить у подъезда, и, когда отцеубийца потащил часы в антикварный магазин, он тут же угодил в мозолистые лапы бывшего афганца. Каким‑то чудом ему удалось вырваться, он забрался на крышу дома и бросился вниз.
Гуньков долго плакал, получив от Константина коллекцию брата и узнав ужасающие подробности его смерти. Попросил никому не рассказывать об этом, чтобы позорное пятно не легло на всю их семью. Гуньков хитрил: он был советником Думы по кадрам, пережил несколько созывов и беспокоился за свою карьеру.
Как бы то ни было, он сам предложил Константину обращаться к нему, если возникнет такая необходимость. И такое время пришло.
— Знаю ли я Никодимова? — Услышав вопрос Константина, Петр Гуньков прищурился, бросив испытующий взгляд на Рокотова. — Это зависит от того, что вас интересует. Я не могу говорить о человеке «вообще». Выкладывайте напрямую, что вам нужно.
Он принял Константина в своем уютном кабинете в здании на Моховой улице. Окна выходили во двор, и Константин мог видеть, как из здания выносят и вносят мебель. Гуньков перехватил взгляд. Константина.
— Депутаты нового созыва устраиваются на рабочем месте. Сидеть на том же стуле, что и прежний депутат, считается в Думе плохой приметой. — Гуньков вздохнул и продолжил: — Итак, вернемся к Никодимову…
Меня интересует все, что связано с его работой в Комитете по разработке национальной идеи, — начал Константин. — Были ли у него враги? Какие у него могли возникнуть неприятности, проблемы…
Неприятности — это основа основ работы в Думе, молодой человек, — наставительно произнес Гуньков, — Поверьте мне, старому кадровому зубру: в этом здании даже воздух пропитан неприятностями. Неприятности просто летают по коридорам, подыскивая жертву.
Хотелось бы поконкретнее …
Идет, — легко согласился Гуньков, — Итак, Никодимов… Серьезный человек. Совершенно бескомпромиссный. Но только тогда, когда задеты его чисто человеческие интересы — честь, гордость… А так — он просто сидел на заседаниях и вроде как отбывал время.
А чем он занимался здесь, в Думе?
Номинально его должность назвалась «научный консультант Комитета». От него мало что зависело. Он мог месяцами не появляться на заседаниях — и никто бы не заметил. Но, будучи человеком порядочным, он аккуратно посещал все заседания. Вероятно, именно поэтому он прекрасно понимал, что Комитет этот создан лишь для того, чтобы его председатель, господин Борис Горст, носил роскошные костюмы и заказывал себе визитки на бумаге «под мрамор».
Тогда, вероятно, между Никодимовьм и Горстом могли возникнуть трения…
— Они и возникли! — воскликнул Гуньков. — Еще как возникли! Я помнил Горста еще по прежней своей работе в КГБ…
Гуньков прикусил язык, поняв, что сболтнул липшего, но, помедлив, продолжил:
— Дело прошлое… Теперь об этом можно говорить. В последние годы существования КГБ Горст возглавлял новое подразделение, которое должно было разработать новую концепцию работы организации.
И разработали?
Ни черта не разработали! — воскликнул, не сдержавшись, Гуньков. — Под работу подразделения были выделены громадные деньги, которые исчезли вместе с распадом КГБ. Испарились, словно их и не было. Тогда же у Горста появилась невероятно богатая квартира и загородный домишко стоимостью больше миллиона долларов.
Но какое отношение это имеет к его нынешней работе?
Не торопитесь, молодой человек, — усмехнулся Гуньков. — Запомните: там, где появляется Борис Горст, всегда начинается крупная афера. До меня дошли слухи, что сейчас он затевает нечто грандиозное.
И что именно?
Точно не знаю, — медленно произнес Гуньков. — Но посоветую вам обратить внимание на одну интереснейшую черту характера Горста — неимоверное тщеславие. Ведь как действует обычный аферист? Он старается держаться в тени, подставляя партнеров и подельников. С Горстом все наоборот: во всех своих аферах он старался быть на виду, возглавляя и руководя. Заметили, какой хитрый ход? Все наоборот: он пачками сдавал подчиненных, сам оставаясь вроде как чистеньким.
Но причем здесь Никодимов? — никак не мог взять в толк Константин. — И еще. Какую выгоду можно извлечь, руководя не самым главным думским Комитетом?
Сразу видно, что вы в таких делах не разбираетесь! — покачал головой Гуньков. — Возьмите самое простое — бюджет. При распределении бюджета на работу Комитетов выделяются определенные суммы. Полученная Комитетом сумма может быть огромной. Но на саму работу останутся крохи. Остальное будет поделено между теми, кто помог такой бюджет протолкнуть при голосовании.
Значит, Никодимов, будучи честным человеком, узнал про это и решил предать гласности?
— Не уверен, — Гуньков задумался. — Мне кажется, здесь все гораздо сложнее, тоньше… Горст отлично знает о неустойчивом положении страны в мире, о шатаниях в умах граждан России, потере веры в необходимость самого существования страны… Кажется, он затеял какую‑то большую и опасную игру, которая может показаться кому‑то невероятной, но финал которой для всех нас, жителей нашей могучей и несчастной страны, может обернуться катастрофой, сравнимой разве что с ударом огромной кометы.
Гуньков задумался и горько закончил:
— Хуже всего то, что российские катастрофы приходят не из космоса. Их готовят нам наши же Борисы Горсты…
Глава 5
Глава 5
НАСТОЯЩИЙ ЗЛОДЕЙ
Координатор с удовольствием отправился по приказу Ивана в Швейцарию, которую действительно искренне любил. Ему давно нравилась эта ухоженная, чистенькая, благополучная и красивая страна. Было бы большим преувеличением сказать, что человек, встречавший его в аэропорту Женевы, ему нравился, но много повидавший Координатор испытывал к этому типу бесконечное любопытство.
Человек этот, несмотря на то что родился в селе с говорящим и милым названием Добрятино, расположенном невдалеке от старинного русского города Владимира, был законченным и отпетым злодеем.
Если бы он попал на прием к старику Фрейду или какому‑нибудь его верному последователю, то диагноз не замедлил себя ждать — чисто клинический случай, типичный для тех, у кого было тяжелое и травматическое детство. Однако услугами психоаналитиков человек, о котором вдет рассказ, пренебрегал.
Ему и так было хорошо, все его устраивало.
Панкрат Суслин появился на свет вскоре после окончания Великой Отечественной войны. Его отец Никифор пришел с фронта контуженным и вернулся в родное село не один, а с юной городской девчонкой, за годы войны осиротевшей.
Панкрат матери не знал — она умерла при родах. Его отец боролся с горем вполне традиционным русским способом и вскоре по пьянке утонул в озере Ближнем, находившемся километрах в двух от села.
Младенец остался на руках бабки и деда.
Бабушка — Анфиса Прокопьевна — была трудолюбивая немногословная русская крестьянка, вечно хлопотавшая по дому и по хозяйству, а дед, Панкрат Афанасьевич, был, как говорят в народе, человек «характерный», иными словами, самостоятельный и себе на уме. Ни по происхождению, ни по материальному положению не будучи кулаком, он всячески сопротивлялся попыткам заманить его в колхоз, искренне не понимая, почему он должен пахать, сеять и убирать урожай не тогда, когда погода благоприятствует, а по команде из райкома КПСС;
Дед Панкрат был не пьющий, а следовательно, не компанейский, предпочитая застольям и пустым разговорам с соседями чтение Библии и иных старинных книг еще в дореволюционном правописании.
Дом их стоял на краю села и немного на отшибе. Односельчане Суслиных традиционно не любили. И колхозное начальство, и рядовая масса мирились с самодовольством Панкрата прежде всего потому, что он был от природы удивительным мастером на все руки, и при том безотказным. Никто в округе не мог лучше к быстрее Панкрата печь сложить или колодец выкопать. Какими‑то своими тайными способами он лечил заболевших коров и иную домашнюю живность. Ремонт тракторов, комбайнов и прочей техники отнимал времени побольше, но старый Панкрат не спешил и все делал на совесть.
Словом, Паня, как его называли односельчане, был человеком незаменимым и знавшим себе цену. Может, его так откровенно не любили потому, что от него зависели.
Внучонок, родившийся восьмимесячным и слабеньким, был назван в честь деда, унаследовав от старика его рукастость. С раннего детства он был внимательным, наблюдательным и смышленым пацаненком. Деда он обожал и мотался за ним по селу как хвостик, все примечая и усваивая, и как‑то по ходу сам всему научился.
Ясно, что такой умелец нигде не пропадет. Дед и бабка не могли нарадоваться на парнишку. Их счастье, что они не знали его страшную тайну. Дело в том, что мальчишки, видевшие, как взрослые относятся к семейству Суслиных, очень рано начали жестоко третировать маленького Панкрата.
Встречая его, каждый уважающий себя мальчишка считал своим долгом дать ему пинка, ударить или хотя бы обругать. Поэтому младший Панкрат предпочитал везде ходить с дедом, при котором мальчишки себе этого не позволяли.
Сказать, что у маленького Панкрата никогда не было друзей, это ничего не сказать. У него с самого детства вокруг были только враги. Изобретательные, хитрые и изворотливые. К тому, что внук ходит с ним по всяким работам, а не играет со сверстниками, дед Панкрат относился одобрительно.
Бабка, правда, иногда ворчала:
Пошел бы с ребятишками побегал, что ли…
Не возражая, Панкрат–младший молча уходил на сеновал и там, упиваясь ароматом свежего сена, мечтал о том времени, когда он вырастет сильным и тогда сполна отомстит всем своим врагам и обидчикам.
Психологи давно установили, что коллектив детей может быть исключительно жесток по отношению к чужаку. А Панкрат, как и дед, всегда был чужаком.
Юный Панкрат тяжело и мучительно переживал состояние изгоя, но никогда и никому не жаловался. Он так никогда и не узнал, что такое родительская ласка. Максимум, на что был способен суровый дед Панкрат, — это после какой‑нибудь хорошо выполненной работы погладить грубой, заскорузлой рукой мальчишку по голове, приговаривая при этом:
Справный мужик вырастет, самостоятельный…
Неудивительно, что еще мальчишкой Панкрат возненавидел весь мир. При таком откровенно негативном отношении окружающих он легко мог превратиться в записного неудачника, неуверенного прежде всего в самом себе. Но, спасибо деду и природе — он, от рождения очень неглупый, видел, что способен сделать то, что его сверстникам, да и парням постарше, и не снилось. Но вспыхнет он ярким пламенем гораздо позже. А пока Панкрат–младший все терпел и верил только двум людям на Земле — бабке и деду.
Анфиса Прокопьевна незаметно и тихо угасла, когда мальчику исполнилось двенадцать лет. А старик помер через месяц после того, как внука забрали в армию.
Армии Панкрат–младший опасался, но все же это был шанс избавиться от почти ежедневных мучений и унижений. Он молил Бога, чтобы не попасть в одну часть с кем‑то из односельчан. Возможно, Бог услышал его мольбы, а может, просто повезло. В военкомате спросили, что он умеет. Он честно и подробно ответил, что и произвело нужное впечатление. Панкрата, единственного из всего района, отправили в часть, где ремонтировали военную технику.
Копаясь в двигателях и тормозных колодках, в танковых траках и сложных системах наведения, Панкрат был действительно счастлив в первый раз в жизни. С вещами он много легче находил общий язык, нежели с людьми. Говоря ученым языком, он был личностью не социализированной, не осознавал себя не только членом общества, но и какой‑нибудь так называемой малой группы.
На Земле он был один–одинешенек, и окружали его потенциальные враги. В мир он никак не вписывался и не считал это необходимым. От многих сверстников его отличали исполнительность, точность и дисциплинированность, качества, ценимые в любой армии в любые времена.
А вот контакты с людьми, даже самые простые, повседневные, у него не получались, и он их упрямо избегал.
До армии он не был физически силен и ловок, но сразу по прибытии в часть активно занялся физкультурой и очень скоро смог дать полноценный отпор всем, кто попытался его третировать, причем в драке он как будто терял разум, не щадя ни себя, ни противника, Штатные задиры оставили его в покое, тем более взять с него было нечего: посылок с разными вкусностями ему никто не присылал.
В глазах начальства Панкрат Суслин был солдатом образцовым и демобилизовался в звании старшего сержанта. В армии ему пришлось вступить в комсомол, что он безропотно и сделал, так толком не объяснив, почему его не приняли в комсомол в школе. Ну и как мог Суслин признаться в том, что в школе старался не появляться.
В армии сбылась его детская мечта — без особых проблем он выучился на шофера и последние полгода возил полковника. В конце службы встал вопрос — куда теперь податься? Дома, в Добрятино, его ничего хорошего не ожидало, и он после недолгих размышлений завербовался на Север, где его умелые руки были востребованы. Холодного климата и бытовых неудобств он не боялся. Он точно знал, чего хочет.
Еще подростком Панкрат полюбил читать и за ночь или две проглатывал все, что попадало под руку. Так он узнал, что на Севере добывают золото, и сообразил — обладатель этого драгоценного металла уже не просто слабый человек, которого можно походя ударить или обругать.
На золотых приисках трудились суровые, бывалые мужики, поначалу не принявшие в свой круг одинокого волчонка. Когда же увидели, что работник он хоть куда, то зауважали.
Остается тайной для всех и для нас в том числе, как, несмотря на жесткий контроль, Панкрату удавалось воровать золото. Но факт остается фактом — каждый год в отпуск он ненадолго появлялся в родном селе и аккуратно закапывал похищенное в сарае под поленицей дров. За несколько лет Суслин стал тайным владельцем пяти килограммов золота в виде песка и даже нескольких самородков.
Перед очередным отпуском Панкрат взял, расчет и отправился в Москву, где по лимиту устроился на стройку и поселился в общежитии.
Через год ему предложили стать кандидатом в члены КПСС. Отказываться Панкрат не стал. Да и как он мог отказаться, когда о нем был наслышан сам всесильный начальник строительного треста?!.