Ну уж на жирафа вы никак не похожи…
Спасибо за запоздавший комплимент! — озорно блеснула глазами Эльзевира.
Савелий подумал о том, как, наверное, она в молодости была неотразима и осаждаема поклонниками.
Оставим в стороне жирафов и другую тропическую живность, — царственно заявила Эльзевира. — Закончу мысль о простоте и сложности установки мысленного канала связи. Если между двумя людьми нет настоящей любви и взаимопонимания, лучше за это дело и не браться. Все равно ничего не выйдет. Мне хватило нескольких минут в обществе вашей очаровательной супруги, чтобы понять: ваш случай для связи подходит как нельзя лучше. А дальше, как говорится, остается чистая техника с затратой некоторых познаний и усилий.
Но на меня больших усилий не потребовалось? — поднял голову Савелий, потирая еще ноющие виски.
На вас‑то нет, а вот с Джулией вашей пришлось повозиться, — вздохнула Эльзевира.
Почему такая разница между мужем и женой? — заинтересовался Бешеный.
Сами должны соображать. Ваш энергетический уровень настолько высок, что без всякого труда заполняет намеченный мной в атмосфере ваш общий с Джулией канал. А у вашей супруги энергетика намного слабее. Сейчас она наверняка окончательно обессилела и погрузилась в глубокий сон, затратив на сообщение вам уйму энергии. Так что она вам особенно часто надоедать не будет, — с шаловливой интонацией закончила Эльзевира свой ликбез.
Многоопытная вещунья не ошиблась. Разглядывавшая в старой квартире Савелия его портрет, Джулия внезапно почувствовала странную усталость. Глаза сами слипались, а ноги вели к постели. Поддаваясь необоримой дремоте, она сообразила, что сообщение, посланное любимому мужу, отняло у нее много сил.
«Ничего страшного — буду с Савелием общаться исключительно перед тем, как приготовлюсь ко сну. Самое главное — теперь я знаю, что он жив и любит меня», — засыпая подумала она.
Беседу Эльзевиры и Бешеного прервал телефонный звонок: на сотовый звонил Константин:
Ты в который уже раз спас мою дурацкую жизнь, — захлебываясь от волнения, еле выговорил он.
Хлопотно это — жизнь твою спасать, однообразно очень, — по–доброму пошутил Бешеный. — Ладно, забудь об этом, скажи‑ка лучше — как дела с иконой? Подвигаются?
Кое‑что разузнал. Надеюсь, на днях она будет в твоем распоряжении. Часов пять тебе хватит?
Не знаю. Попробуй заполучить ее, скажем, с полудня до следующего утра.
Что бы было чем тебе ночью заняться? — со своей стороны пошутил Константин.
Ну, вроде того, — Савелий шутку не подхватил.
Задание понял. Приступаю к исполнению, — по–военному четко сказал Рокотов–младший и отключился.
Волей–неволей прислушивавшаяся к разговору Эльзевира продемонстрировала свою обычную сообразительность:
Вы спасли жизнь Константину?
Ну, так получилось. На него напали какие‑то идиоты, — Бешеный предпочел не вдаваться в подробности..
Какой вы, Савелий Кузьмич, молодец! — восхитилась Эльзевира. — Я бы очень расстроилась, если бы что‑нибудь плохое произошло с Константином. Он такой милый и воспитанный молодой человек!
Почему‑то с этой точки зрения своего ученика Бешеный никогда не рассматривал, но спорить не стал: воспитанный, так воспитанный. Ей видней, она с королями да герцогами общалась.
Однако восхищение быстро сменилось порицанием:
Спасая вашего ученика, вы, Савелий Кузьмич, подвергали опасности и свою бесценную жизнь.
Не в первый раз да, боюсь, и не в последний, — попытался отшутиться Бешеный, но не тут‑то было.
Конечно, я слабая женщина и не мне давать вам советы. Однако, Феликс дал мне жесткие инструкции не только заботиться о вас, но и беречь как зеницу ока. Хороша же я буду, если с вами, упаси Всевышний, что‑то случиться. Только об одном вас прошу — поберегите себя!
Обещаю, — коротко и серьезно ответил Савелий, а после недолгой паузы продолжил: — Приведу вам доказательство своей осторожности: я поручил Костику найти копию иконы, из‑за которой погиб друг Феликса Андреевича, антиквар Ангулес. Именно он принес копию нам.
Что мы с ней будем делать? Я же не специалист по древнерусской иконописи, и вы как будто тоже не особый знаток в этой области. Кстати, один персонаж, по кличке Иван, если вы его не забыли, уже пытался втянуть меня в историю с этой иконой. А теперь и вы туда же, — с некоторым, впрочем явным, упреком заключила Эльзевира.
Иван занимал мысли Бешеного, но тут он решил об этом не упоминать и высказал свое предложение:
У Константина есть доказательство того, что подлинник иконы Софийской Божией матери существует. Вопрос только в том, кто и где его прячет. Вот я и подумал: а что, если показать «Оку» эту копию, а она, судя по всему, очень даже качественная, то может «Око» нам и укажет место, где находится подлинник? Что скажете, уважаемая Эльзевира Годфридовна?
Вот уж не знаю, — усомнилась Эльзевира. — Хватит ли у нас двоих энергии, во–первых? А во–вторых, сумею ли я объяснить «Оку», что точно от него требуется?
В любом случае мы ничего не теряем. Не выйдет — так не выйдет. А рискнуть стоит, — упорствовал Бешеный.
Ну, что же, я готова, — без долгих уговоров согласилась Эльзевира.
На том они и расстались до прибытия копии иконы.
Сказав Бешеному, что он кое‑что узнал о копии иконы, Рокотов–младший покривил душой. Пока любые его попытки узнать, где именно в настоящий момент находится мастерская копии чудотворной иконы Софийской Божией матери, так и не дали положительного результата.
Это было тем более странно, потому что вся Россия наблюдала по телевидению позор неудачливого кандидата в Президенты России Арнольда Критского и величие мастера, изготовившего потрясающую по духу и глубине копию этой иконы. Можно утверждать, вся страна видела копию иконы, но ни один из тех, достаточно осведомленных людей, с которыми беседовал Константин, так и не смогли ему определенно сообщить, куда подевалась копия иконы из телестудии.
Остался, конечно, дядюшка, бывший генерал Богомолов, который выяснил бы все в два счета, но Константину не хотелось его липший раз беспокоить.
Если неофициальные контакты не принесли желанного результата, следовало пойти неторопливым официальным путем. Для начала Константин позвонил на объект с невыносимо унылым названием «Склад вещественных доказательств и архив документации». Кстати, подобных складов в одной только Москве до полусотни, и принадлежат они разным ведомствам, от самых банальных отделов ГУВД до таких замысловатых структур, как, к примеру, особый отдел Управления по исполнению наказаний.
Рокотову–младшему наконец пришло в голову, что копия иконы должна находится на одном из таких складов, потому что фигурирует в качестве именно вещественного доказательства явно не в одном уголовном деле.
Понятно, что у каждого склада имеется начальник и у первого начальника — свой начальник и так далее, как говорится, по восходящей. И все они были неразговорчивыми, как захваченные врагом партизаны.
Преодолевая очередную бюрократическую преграду только для того, чтобы услышать «Никаких на наших складах икон нет!», Константин на мгновение задумался:
«А на кой ляд мне это нужно? Зачем я вообще вмешался в эту иконографическую историю? Занимался бы себе тихонько беглыми мужьями да присматривал за блудливыми женами богатых бизнесменов…»
Но отступать было не в характере Рокотова–младшего. А кроме всего прочего был недвусмысленный приказ Савелия, его бесценного учителя. Не мог же он его подвести! И Константин вернулся к занудному и утомительному делу: принялся обзванивать склады. Однако его упорство принесло свои плоды лишь на третий день.
Выяснилось, что искомая копия иконы преспокойненько стоит на одной из длинных полок склада таможенного конфиската. Ему доходчиво растолковали, что раз это не подлинник, копия, то и рассматривать ее будут по другим правилам. Она будет пребывать на складе до тех пор, пока не найдется владелец, который предъявит документы, подтверждающие его права собственности, и не заплатит соответствующую пошлину.
Константин предполагал, что формальным владельцем копии иконы Софийской Божией матери является пресловутый Арнольд Критский, который, как ему было известно, находится в бегах. Следовательно, копия иконы имела все шансы зависнуть на складе на неопределенное время.
Все усилия Константина выпросить данную икону хотя бы на пару часов натолкнулись на глухую стену непонимания. Таможня категорически отказалась «давать добро» и выпускать столь «ценный» экземпляр из своих цепких лап.
От безнадеги Рокотов–младший подумал, не совершить ли со своими верными помощниками небольшой налетик на этот таможенный склад, но мгновенно от этой дурацкой мысли отказался и, напротив, попытался вызвать у суровых сотрудников таможни чувство профессиональной солидарности:
Неужели вы не понимаете, что мы с вами делаем одно дело и копия иконы нужна для следственного эксперимента государственной важности?! — весомо заявил он.
Неужели вы не понимаете, что мы с вами делаем одно дело и копия иконы нужна для следственного эксперимента государственной важности?! — весомо заявил он.
Но таможенный кладовщик рассудил здраво:
Не может быть дел государственной важности у какого‑то частного сыщика!
В общем, Константин получил полный отлуп, смягченный, правда, некоей полезной информацией. Ему соизволили сообщить, что копию иконы выдать не могут хотя бы еще и потому, что она должна быть представлена на так называемой антивыставке — в так называемом собрании подделок и фальшивок из богатой коллекции Таможенного управления. Кому‑то из чиновников пришла в голову блестящая идея заработать на подделках, не продавая, а просто выставляя их для публичного обозрения.
«И в самом деле, чего добру без толку на складе пылиться», — одобрительно думал Константин, держа путь в Таможенное управление — с выставки икону было получить легче, нежели со склада.
В управлении его принял удивительно наглый субъект, настойчиво потребовавший, чтобы Рокотов именовал его не иначе, как Владимир Ильич, а сам упорно называл посетителя Костя и исключительно на «ты».
Вышеозначенный тезка основателя Советского государства был молод, нахален и откровенно упоен своим начальническим положением. Он, очевидно, получал удовольствие, выслушивая долгие и сбивчивые просьбы, на которые отвечал резким отказом. Его возбуждали растерянные и печальные лица просителей. Внимательно разглядывая их, он испытывал чувства, близкие к оргазму. А вот с нормальным оргазмом у него, скорее всего, возникали проблемы. Так решил Константин, заметив у него на журнальном столике стопку порнографических журналов.
Улыбающийся Владимир Ильич дал понять, что после закрытия выставки он позволит посетителю взять копию иконы на один день, но в залог потребовал пятнадцать тысяч долларов. По его кривой улыбке Рокотов понял, что денег этих обратно он ни при каких условиях не получит. Так они остались при своих: Ильич при имевшейся у него иконе, а Константин — при пятнадцати тысячах, которых у него и так не было.
До официального открытия выставки оставалось два дня, но этого вполне хватило нашему гению частного сыска, чтобы навести кое–какие справки и обзвонить нужных людей.
Выставка открылась в большом зале Центрального дома художников, что у Крымского моста. На вернисаж были приглашены толпы журналистов и съемочные группы всех крупнейших телеканалов.
Таможня не жалела расходов на демонстрацию результатов своей блистательной работы и показала товар лицом. Да и чего греха таить, действительно экспонаты такой необычной выставки вызывали немалый интерес у жадной до зрелищ публики.
Несомненным хитом выставки стали поддельные пасхальные яйца «под Фаберже», которые ввез в Россию некий умелец, намереваясь подменить ими подлинные, те, что были выставлены в Алмазном фонде.
На стенах в огромном количестве были развешены мастерски сделанные копии картин великих живописцев любых направлений — от классиков времен Тициана до абстракционистов школы Кандинского. Подобный темный промысел был широко распространен по всему миру — копии постоянно возили по разным странам и аукционам в надежде продать, а иногда и продавали, или же подменить ими подлинники, хранившиеся в запасниках небольших провинциальных музеев, которые плохо охранялись не только в многострадальной России.
Поражала воображение и поддельная «под старину» мебель, выполненная безусловными мастерами с несомненным изяществом. Табличка на «старинном» секретере в стиле восемнадцатого века свидетельствовала о том, что данный предмет мебели «знатоки» намеревались «впарить» самому господину Ходорковскому. Но секретер так и не был востребован, поскольку его потенциальный обладатель в это время использовал в качестве письменного стола нечто с инвентарным номером Лефортовской тюрьмы.
Константин явился на выставку во всеоружии и не один, а с почтенным старичком в каком‑то немыслимого покроя сюртуке, обсыпанном смесью нафталина с перхотью.
Старичок, которого Константин вежливо именовал Эдмундом Эдмундовичем, был неухожен, дряхл, но удивительно для своих лет любознателен. Он подолгу задерживался у некоторых полотен и что‑то записывал простым карандашом в засаленный блокнот. Независимо от Константина со старичком в зале появилось несколько плечистых молодых парней, которые, не проявляя особого интереса к живописным полотнам, бродили по залам, меланхолично поглядывали на мебель, но чаще всего, почему‑то украдкой, посматривали на часы.
Удостоверившись в том, что копия иконы, выставленная на видном месте — в центре зала, — и есть та самая, ради которой он пережил кучу неприятностей и мог запросто расстаться с жизнью, Рокотов–младший, заботливо подхватив под ручку старичка, направился непосредственно в помещение дирекции выставок, где уже известный нам Владимир Ильич давал нечто вроде пресс–конференции. Заметив Константина, перешептывающегося с явно глуховатым старичком, Владимир Ильич слегка побледнел и, сославшись на сильную занятость, попросил журналистов удалиться.
Роктов–младший дипломатично выждал, когда за последним представителем прессы закроется дверь зала, и только тогда объявил представителям дирекции выставок «пренеприятнейшее известие»:
Уважаемые господа! Среди выставленных вами подделок и фальшивок попадаются вещи, никак не вписывающиеся в заявленную тематику выставки!
Его не поняли или сделали вид.
О чем вы, Костя? — воскликнул Владимир Ильич, нахмурив свои густые брови.
С вашего позволения разрешите предоставить слово доктору искусствоведения профессору Эдмунду Эдмундовичу Корфу, главному эксперту Эрмитажа и музея имени Александра Сергеевича Пушкина.
Профессор Корф был словоохотлив и доказателен, сообщив присутствующим лицам, что впервые за свою полувековую практику сталкивается с такой изобретательной и хитроумной наглостью, когда общепризнанные музейные подлинники картин выставляются на всеобщее обозрение под видом талантливых подделок.
Затем в комнате дирекции появились плечистые, но вежливые молодые парни, предъявившие ошеломленному Владимиру Ильичу ордер на арест. Оказалось, что талантливый Владимир Ильич организовал преступное сообщество из своих коллег–таможенников. Эта шайка наладила дело так, что подлинные картины признавались поддельными, после чего скупались за бесценок и вывозились за границу. Преступники обнаглели до того, что организовали данную выставку, чтобы издать каталог украденных ими подлинных музейных полотен.
На поникшего Владимира Ильича надели наручники и тут же увели. Тут Рокотов–младший в очередной раз напомнил о своей просьбе выдать ему копию иконы до следующего утра. Однако оставшиеся на свободе и на хозяйстве представители таможни продолжали артачиться.
Тут уж Константин разозлился и тихо проговорил:
Что ж, господа, вы мне не оставляете ничего другого, как немедленно устроить продолжение пресс–конференции, на которой я с огромным удовольствием поведаю журналистам всю правду про Владимира Ильича и его шайку. — Он внимательно оглядел представителей таможни.
Профессор Корф радостно улыбался и утвердительно качал головой.
Возможность подобного явно устрашила оставшихся членов дирекции, которые, потребовав у Константина в залог паспорт, тут же выдали ему копию иконы, заботливо завернув ее в сукно.
Распрощавшись с профессором, Константин прыгнул в машину и помчался на Водный стадион, где с нетерпением ожидал его Савелий.
Но уцелевшую часть дирекции выставки ждали в этот день еще одни потрясения, правда несколько иного рода. Сначала в дирекцию зашел прекрасно одетый, вежливый, моложавый господин и представился:
Позин Александр Викторович, советник по культуре и искусству губернатора Долоновича.
Таможенники навострили уши. Тут пахло деньгами, настоящими, большими деньгами.
Чем можем быть вам полезны, Александр Викторович? — подобострастно спросил старший по должности.
Я только хотел спросить, почему не выставлена копия иконы Софийской Божией матери, ну, той знаменитой чудотворной, из‑за которой тогда скандал разыгрался?
Старший таможенник замялся. Но совсем молоденький внезапно выпалил:
Ее на экспертизу увезли. Завтра вернут!
Да–да, на экспертизу забрали, — охотно подтвердил старший. — А что вы хотели, Александр Викторович?
Господин Долонович хочет эту копию купить и дал мне поручение обговорить с вами цену, — важно сообщил Позин.
Тут старший таможенник быстро сообразил, какая возникает юридическая коллизия: эта копия иконы на гребне предвыборной волны была ввезена в Россию Арнольдом Критским, который не заплатил соответствующей таможенной пошлины и не представил никаких документов о том, что именно он является законным обладателем предмета старины. Иными словами, с владельцем копии иконы Софийской Божией матери ясности не было. А тогда кто мог ее продать и сорвать с Долоновича хороший куш? Но и отказываться от такой сладкой сделки было бы грешно.