— Да? Я спас нас обоих. Это что, плохо?
— Нет, но твоя… тактика… Зачем ты действовал с такой злобой?
— Я просто действовал эффективно, Мигель. Не думай, пожалуйста, что мне это доставило удовольствие.
— Оа нет. Такого я о тебе не думаю. Но… честно сказать, не знаю. И вообще, что это за раса, к которой мы принадлежим? — Тольтека закрыл лицо руками.
Наконец он пришел в себя, собрался с силами и сказал каким-то бесцветным голосом:
— Это мы виноваты в том, что произошло. Гвидионцы избегают обезьян. На этой планете хватит места для всего живого. А нам… нам понадобилось влезть прямо к ним в пасть.
Подумав некоторое время, Ворон спросил:
— Почему тебе кажется, что боль и смерть так ужасны?
— Я их не боюсь, — ответил Тольтека, ощутивший легкий укол обиды.
— Я не это имел в виду. Мне просто кажется, что в глубине души ты не считаешь их неотъемлемой частью жизни. А я — да. И гвидионцы тоже. — Ворон медленно распрямился. — Пожалуй, пора возвращаться.
С трудом передвигая ноги, оба астронавта направились к главной тропе. На подходе к ней они столкнулись с Эльфави; ее сопровождали трое лучников и Коре.
Изумленно вскрикнув, она бросилась им навстречу. Тольтека подумал, что она похожа на дриаду, бегущую под зеленым сводом. Хотя он был гораздо больше окровавлен, она ухватилась обеими руками не за него, а за Ворона.
— Что случилось? Ой, как я волновалась…
— С обезьянами повздорили, — ответил Ворон и с довольно кислой улыбкой отстранил ее от себя. — Осторожно, госпожа. Особого вреда они не причинили, но я весь в грязи, а когда все тело ноет, тут уж не до объятий.
«Я бы так не смог», — безысходно подумал Тольтека и хриплым голосом рассказал, как все произошло.
Беодаг присвистнул:
— Значит, они уже на грани изготовления орудий! Но могу поклясться, я такого за ними не замечал. И на меня они никогда не нападали.
— Однако те стаи, которые тебе пришлось наблюдать, живут гораздо ближе к поселениям людей, так ведь? — спросил Ворон.
Беодаг кивнул.
— Тогда все ясно, — заявил Ворон. — Каковы бы ни были причины ваших неприятностей во время Бэйла, горные обезьяны в этом не виновны.
— Как? Но если у них есть оружие…
— У этой стаи — да. Она, должно быть, сильно обогнала в развитии другие. Вероятно, благодаря мутации, закрепленной при близкородственном скрещивании, эти обезьяны стали умнее среднего уровня. Остальные их сородичи, как мне представляется, не достигли даже этого уровня, хотя они, в отличие от нашей стаи, наблюдали людей, использовавших в работе инструменты. Убежден, наши лесные дружки не смогли бы проникнуть в ваш дом. Костью дверь не взломаешь. Кроме того, им не хватает упорства. Они вполне могли бы одолеть нас, и им следовало бы это сделать после той трепки, которую мы им задали, но они сдались. Да и к чему им грабить дома? Изделия человеческих рук не имеют для них никакой ценности. Они выбросили не только наши пистолеты, но и кинжалы. Про обезьян мы можем забыть.
Гвидионцев, судя по их виду, такой вывод обеспокоил. Глаза Эльфави наполнились слезами.
— Не мог бы ты забыть об этом наваждении хотя бы на день? — взмолилась она. — Какой бы это был для тебя замечательный день!
— Хорошо, — устало откликнулся Ворон. — Пожалуй, я лучше побеспокоюсь о лекарствах, перевязке и чашке чая. Ну что, довольна?
— Да, — ответила она, принужденно улыбаясь. — Пока что я довольна.
9В Звездаре воцарился праздник. Тольтека поневоле вспоминал Карнавальную неделю на Нуэвамерике — не лихорадочную суету городов, а маскарады и уличные празднества в глухих уголках, где людское веселье еще не превратилось в источник прибыли. Как ни странно, в канун Бэйла обычно церемонные гвидионцы отбрасывали многие условности. Нет, они не теряли ни учтивости, ни честности, ни отвращения к насилию — эти качества, по-видимому, слишком глубоко укоренились. Однако мужчины на улицах то и дело затевали шумную возню, женщины одевались в такие роскошные наряды, которые в любое другое время длинного гвидионского года вызвали бы насмешку, школы превратились в площадки для игр, умеренные трапезы сменились настоящими пиршествами, а многие семьи извлекали на свет запасы вина и пили, пока хватало сил. Все двери были украшены венками из жюля, роз и пряно пахнущей травы маргви, музыка не смолкала ни на минуту круглые сутки.
И так происходит на всей этой планете, подумал Тольтека, во всех городах на всех обитаемых островах: наступил сезон цветения, и скоро люди отправятся в свои святилища.
Он шел по посыпанной гравием дорожке, держа за руку мальчика Бьерда. Вдалеке на западе дремали вздымавшиеся над кромкой леса угрюмые горные пики.
— А потом? — спросил Бьерд, слушавший, затаив дыхание, рассказ Тольтеки.
— Потом мы сидели в Городе и развлекались как могли, пока не пошел дождь, — ответил Тольтека. — А потом, когда ядовитой пыли можно было не бояться, мы добрались до цели нашего путешествия, осмотрели предназначенную для космодрома площадку — отличное, кстати, место — и вернулись назад. — Он не хотел рассказывать и даже вспоминать о том, что произошло в лесу. — Кстати, а когда точно мы вернулись?
— Позавчера.
— Да-да, так примерно мне и казалось… У вас здесь трудно следить за временем: жизнь так прекрасна, и никто не смотрит на часы.
— Ой, а Город? Он какой?
— А ты что, не знаешь?
— Не, моему двоюродному брату в школе немножко рассказывали, а он мне — вот и все. В прошлый Бэйл меня еще и на свете не было. А теперь я уже большой и могу пойти в Город с мамой.
— Город очень красивый, — начал Тольтека. Он с трудом мог понять, как малыши вроде этого могут участвовать в длительной религиозной медитации — если, конечно, это медитация — и как им удается потом держать пережитое в тайне.
Между тем Бьерд вспомнил еще об одном чуде:
— Большой Мигель, расскажи мне, пожалуйста, о планетах. Когда я вырасту, я хочу быть астронавтом. Как ты.
— Может, и станешь, — ответил Тольтека.
Бьерд получит здесь не худшее образование, чем в любом уголке исследованной Галактики. К тому времени когда мальчик подрастет, лет этак через десять, астроакадемии на планетах вроде Нуэвамерики с удовольствием распахнут свои двери перед курсантами-гвидионцами. Да и сам Гвидион через десятилетие будет нечто большее, нежели простая перевалочная база. Люди столь одаренные, как его жители, не смогут удержаться: в них наверняка проснется желание узнать больше о Вселенной (впрочем, почему «проснется»? Они и сейчас так живо всем интересуются, что лишь восхищение перед разумностью и содержательностью их вопросов позволяет выдержать их количество) — и, к чему скрывать, появляется желание оказывать на них влияние. Империя пала, человечество снова пришло в движение. Можно ли придумать для возникающей новой цивилизации лучший идеал, нежели Гвидион?
«А почему я забыл про себя? — подумал Тольтека. — Когда мы построим здесь свои космодромы — скоро их будет не один, а много больше, — на них потребуются нуэвамериканские администраторы, инженеры, торговцы, офицеры связи. Почему бы мне не стать одним из них и не прожить остаток жизни под Инисом и Ею?»
Он опустил глаза на лохматую головенку шедшего рядом мальчика. Мысль о том, чтобы жениться на женщине с ребенком, всегда ему претила. Но почему бы и нет? Бьерд — воспитанный и одаренный мальчик, но это не мешает ему быть по-детски непосредственным. Воспитывать его будет большим удовольствием. Вот, скажем, и нынешняя прогулка — предпринятая, честно говоря, с целью снискать расположение некоей Эльфави Симнон — очень его позабавила.
Тольтека вспомнил, как один из нуэвамериканских астронавтов выразил желание поселиться здесь, и Ворон предостерег его: мол, через стандартный год ты сойдешь с ума от скуки. Но что в этом понимает Ворон? Нет сомнений, в его отношении это предсказание справедливо. Лохланское общество, жестко разделенное на касты, регулируемое обрядами, надменное и жестокое, не имеет с Гвидионом ничего общего. «Но вот Нуэвамерика… стоит ли притворяться, что мне будет недоставать огней и высотных зданий, театров, баров, веселых вечеринок… да, время от времени я буду по всему этому скучать. Но что помешает мне ездить туда с семьей в отпуск? А что касается повседневной жизни, то вот — мирный, разумный, но при этом веселый народ, обладающий осмысленным и воплощенным в жизнь идеалом красоты и живущий на малозаселенной планете в полной гармонии с девственной природой. И при этом их жизнь отнюдь не стоит на месте. Они ведут научные исследования, разрабатывают новые инженерные проекты, да и искусство у них прогрессирует. Достаточно вспомнить, как они обрадовались возможности установить регулярные связи с другими звездами. Разве можно не влюбиться в Гвидион? А особенно в…»
Но Тольтека отогнал эту мысль. Он принадлежит к цивилизации, которая рассматривала все проблемы прежде всего с практической точки зрения. Поэтому не стоит предаваться пустым мечтаниям, лучше обдумать, что следует конкретно предпринять, чтобы добиться желаемого. Пока что удача сопутствует Ворону, однако вряд ли это обстоятельство явится серьезным препятствием, тем более чточ Ворон отнюдь не обнаружил желания остаться здесь навсегда. Бьерд продолжал приставать к Тольтеке с просьбами рассказать о других планетах, и астронавт пустился в воспоминания, не забывая, что его слушатель — всего лишь ребенок, так что остаток пути прошел быстро.
Они вошли в город. За время их отсутствия с ним произошла странная метаморфоза: улицы опустели, жители, еще несколько часов назад толпившиеся на улицах, теперь заперлись в домах. Время от времени то там, то тут мелькала одинокая фигура человека, спешившего куда-то с ношей в руках, но это лишь подчеркивало безлюдность города. И хотя нагретый лучами солнца воздух был неподвижен, из домов доносились отчетливые звуки, похожие на бормотание.
Бьерд выпустил руку Тольтеки и запрыгал по мостовой.
— Уходим, уходим! — закричал он нараспев.
— Откуда ты знаешь? — спросил Тольтека, уже знавший, что фиксированной даты наступления Бэйла не существует.
Мальчик в ответ улыбнулся всеми своими веснушками:
— Я знаю, большой Мигель! А ты с нами пойдешь?
— Я лучше, пожалуй, останусь присматривать за твоими зверюшками, — ответил Тольтека. У Бьерда, как и у большинства детей его возраста, был собран целый зверинец из жуков и земноводных.
— А вот и деда! Здравствуй, деда! — Бьерд пустился бегом.
Дауид, выходивший из дома, весь подобрался, когда внук ударился в него с силой небольшого циклона, обнял мальчика и подтолкнул к двери.
— Иди домой, — сказал он. — Мама собирается. Прежде чем мы отправимся в путь, ей нужно смыть с тебя хотя бы килограмм-другой грязи и собрать тебе еды в дорогу.
— Спасибо, большой Мигель! — бросил на бегу Бьерд и юркнул в дом.
— Надеюсь, он вас не слишком утомил, — сказал Дауид с добродушным смешком.
— Вовсе нет, — ответил Тольтека. — Мне очень понравилось с ним гулять. Мы прошлись вверх по реке до Дома философов. Я и представить себе не мог, что в месте, предназначенном для отвлеченных раздумий, могут быть площадки для пикников и карусель.
— А почему бы и нет? Как я наслышан, философам также ничто человеческое не чуждо. Возня с детьми их забавляет… а ребятишки, может быть, приучатся уважать мудрость. — Дауид вышел на улицу. — Мне предстоит одно дело. Не хотите ли составить мне компанию? Поскольку вы — человек технического склада ума, вам это может быть интересно.
Тольтека поспешил нагнать Дауида и пошел с ним рядом.
— Значит, вы вот-вот уходите? — спросил он.
— Да. Даже мне все признаки стали ясны. Пожилые люди не так чувствительны, а молодые все это утро сами не свои. — Глаза Дауида лихорадочно блестели. Его смуглое, изборожденное морщинами лицо уже не было таким безмятежным, как обычно.
— По прямой до Святого Города примерно десять часов ходьбы пешком, — продолжил он, помолчав. — Если ты не обременен детьми и стариками, то время пути сокращается. Если вы сами почувствуете приближение Бэйла, очень надеюсь, что вы последуете за нами и проведете вместе с нами эти дни.
Тольтека с силой втянул в себя воздух, будто надеясь распознать признаки приближения Бэйла. Воздух был напоен благоуханием сотен цветущих трав, деревьев, кустов, лиан; в солнечных лучах гудели, собирая нектар, насекомые-медоносы.
— А каковы эти признаки? — спросил он. — Мне этого никто не говорил.
Обычно, когда у Дауида спрашивали что-нибудь о Бэйле, он, как и другие его соплеменники, приходил в некоторое замешательство и менял тему разговора — сделать это было очень просто, ведь после тысячи двухсот лет изолированного существования у них было о чем поговорить. Теперь же врач громко расхохотался.
— Я не могу вам этого объяснить, — сказал он. — Я просто знаю их, вот и все. Откуда узнают бутоны, что настало время распуститься?
— Но неужели вы в другое время года не пытались научно исследовать…
— Вот мы и пришли!
Дауид остановился у здания из монолитного камня, того самого, что находилось в самом центре города. Его угловатая громада мрачно нависала над ними. Портал здания оказался открытым, они вошли и зашагали по прохладным коридорам, где царил полумрак. Их обогнал человек с гаечным ключом в руках. Дауид приветственно помахал ему рукой.
— Это механик, — объяснил он, — в последний раз проверяет центральный пульт управления. Все, что необходимо для жизни или является источником повышенной опасности, во время Бэйла свозят сюда. Например, автомобили ставят в гараж в конце вон того коридора. Моя обязанность… вот мы и на месте!
Он распахнул дверь, за которой оказался залитый солнцем огромный зал; вдоль его стен, покрытых яркими росписями, выстроились ряды колыбелей и детских манежей. Возле каждого из них стоял самодвижущийся робот, а в центре помещения гудела какая-то сверкающая машина внушительных размеров. Дауид прошелся по залу, заглядывая во все углы.
— Это рутинная инспекция, делающаяся, честно говоря, просто для проформы, — объяснил он. — Инженеры уже все здесь перебрали. Я как врач должен лишь удостовериться, что это помещение приятно на вид и соответствует нормам гигиены. Но еще не было случая, когда что-нибудь оказалось бы не в порядке.
— А для чего все это? — поинтересовался Тольтека.
— Вы не знаете? Чтобы ухаживать за малышами, за теми, кто не может отправиться с нами в Святой Город по малолетству. Впервые мы отваживаемся брать их с собой, когда они достигают возраста Бьерда. Одно крыло этого здания отведено под госпиталь — там во время Бэйла роботы нянчат больных и дряхлых, но его осматриваю не я. — Дауид щелкнул пальцами. — И что же еще, во имя хаоса, хотел я вам сказать? Ах да, конечно. На случай, если вас еще никто не предостерег. На время Бэйла это здание запирается. Если что-то — или кто-то — приблизится к нему на расстояние менее десяти метров, на него автоматически наводятся силовые лучи. Любой движущийся объект, добравшийся до наружной стены, будет уничтожен струями пламени. Лучше держитесь отсюда подальше!
Тольтека притих, встревоженный неожиданной грубостью последних слов.
Наконец он пробормотал:
— Не слишком ли это серьезные меры предосторожности?
— Бэйл длится примерно три гвидионских дня и три ночи, — сказал Дауид. Он неотрывно смотрел на один из манежей и бросал слова через плечо. — Это более десяти стандартных суток. Плюс время, которое требуется, чтобы дойти до Святого Города и назад. Мы стараемся подстраховаться.
— Но чего вы боитесь? Что может произойти?
Дауид ответил без обычной сдержанности: будучи во власти охватившей его эйфории, он наконец мог говорить не таясь:
— Случается, что некоторые из тех, кто отправляется в Святой Город, не возвращаются назад. Другие, вернувшись, порой обнаруживают, что, несмотря на замки и ставни, в городе кто-то учинил разгром. Поэтому-то мы и помещаем самые важные наши машины и тех из нас, кто не может обходиться без посторонней помощи, в такое место, куда никто не может проникнуть, и оставляем их на попечении механической прислуги, пока не сработают таймеры и замки не откроются автоматически.
— Нечто подобное я и предполагал, — вполголоса заметил Тольтека. — Но вы имеете какое-то представление о причине возникающих неприятностей?
— Точного представления — нет. Часто в этом винят горных обезьян, но после вашей встречи с ними их можно освободить от подозрения. Я точно не знаю, но, возможно, мы — не единственные разумные обитатели Гвидиона. Здесь могут жить настоящие аборигены этой планеты, настолько чуждые нам, что мы не смогли распознать признаки существования их культуры. Может быть, легенды о существах, живущих под землей или скрывающихся в лесной чаще, имеют под собой какую-то фактическую основу. Не знаю. А теоретизировать, не имея фактических данных, бессмысленно.
— Пытались ли когда-нибудь вы или ваши предки собрать эти данные?
— Да, и не раз. Мы неоднократно устанавливали камеры и другие записывающие устройства. Но они либо ничего не засекали, либо их обнаруживали и уничтожали. — Дауид внезапно замолк и продолжил свой обход. Его движения стали какими-то угловатыми, а походка неровной.
Когда они вышли из крепости, Тольтека собрался с силами и робко предложил:
— Может быть, мы, люди со звездолета, понаблюдаем за тем, что происходит, когда вас нет?
Дауид уже опять успокоился.
— Попробуйте, если хотите, — сказал он, — но сомневаюсь, что вас ждет успех. Видите ли, я не думаю, что кто-то появится в городе. Такого не случалось уже много лет. Даже во времена моего детства налет на брошенный населенный пункт был редкостью. Поверьте, для нас это не представляет серьезной проблемы. В отдаленном прошлом было хуже, но теперь подобные случаи почти прекратились и у нас нет даже стимула изучать их причины.