Фильчаков Владимир Абсолютная власть
... свет, который в тебе, не есть ли тьма?
Евангелие от Луки, гл.11 ст. 35
"У Фрейда". Мне очень понравилась вывеска заведения. Без перерывов и без выходных. Мало того - круглосуточно! Холодный вестибюль (это при тридцати пяти градусах снаружи), удобные кресла и небесной красоты девушка с длинными ногами и приветливой улыбкой.
- Здравствуйте, - сказала девушка ангельским голосом. - Вы впервые у нас? Тогда почитайте наши проспекты.
- Видите ли, - я как можно более солидно откашлялся. - Я у вас впервые, но мне не нужны проспекты. Гораздо лучше будет, если мне все расскажете вы.
- С удовольствием, - чарующе улыбнулась девушка.
Она села напротив меня в кресло, а я подумал, что к посетителям-женщинам, скорее всего выходит этакий мужественный атлет с широкими плечами и слегка небритый. Что же, иначе и быть не может. А еще я подумал, что странная мысль пришла мне в голову при виде ее несказанно привлекательных бедер.
- Прежде всего я хотела бы сказать, - начала девушка, - что то, что с вами произойдет, прими вы наше предложение, вовсе никакой не сон, не галлюцинация и не гипноз. Мы называем это погружением. Это именно погружение, спуск в тайники вашей души. Это необычайно увлекательно, поверьте мне. Не было случая, чтобы кому-то не понравилось. Ведь все мы имеем маленькую слабость, согласитесь, кто-то в большей степени, кто-то - в меньшей. Мы любим самих себя. Однако должна предупредить, что в тайниках вашей души могут оказаться и невероятные приключения, и ужасы, и наслаждения, и страдания. Некоторые, как это ни покажется странным, находят наслаждение в страдании. Что именно с вами произойдет, я не знаю. Этого никто не может знать, даже вы, который, конечно же, знает себя лучше, чем кто бы то ни было. Однако могу с уверенностью утверждать, что практически все, кто побывал у нас, возвращаются сюда снова и снова.
Она набрала воздуху в легкие, чтобы продолжить говорить, но тут я встрял с вопросом:
- Говорят, вы делаете какие-то уколы?
- Чего только про нас не говорят, - она тонко улыбнулась. - Я не назову это ложью, это просто досужие вымыслы тех, кто у нас не бывал. Мы просто встанем с вами, я возьму вас за руку, и мы пойдем.
Девушка светски улыбнулась.
- Вместе?
- Когда начнется погружение, вы останетесь один.
- Жаль, - сказал я, глядя ей прямо в глаза.
- И мне жаль, - равнодушно улыбнулась она. - Впрочем, как знать? Быть может, мы с вами встретимся там... - она неопределенно помахала рукой. - Ведь я теперь стала частичкой вашей души. Маленькой, - она показала пальцами с длинными пурпурными ногтями, какой маленькой, - но все же стала.
- Как вас зовут? - спросил я.
- Женя.
- Очень приятно, Женя. А меня...
- О, мы с вами еще познакомимся, - перебила Женя. - Ведь вы должны будете подписать контракт. Все должно быть оговорено досконально, не так ли? Во исключение досадных недоразумений.
Контракт тут же оказался у меня перед глазами. Я внимательно прочитал эту бумагу, общий смысл которой сводился к тому, что фирма не несет никакой ответственности, иначе говоря, перекладывает ее с себя на клиента, то есть на меня.
- Странный какой контракт, - задумчиво сказал я, ставя свою подпись услужливо поданной мне авторучкой. - Вы всерьез полагаете, что если вдруг клиент вознамерится оспорить что-то, взыскать с вас компенсацию за моральный, скажем, ущерб, то вы сможете благодаря этой бумаге уйти от ответственности?
- Не знаю, - Женя пожала плечами. - Этот вопрос не ко мне. Это к нашему юристу. Если хотите, я могу вас с ним познакомить.
- Вполне возможно, - холодно улыбнулся я, - что мне придется с ним когда-нибудь познакомиться. Но не сейчас. Сейчас я хочу потребить вашу так называемую услугу, предварительно оплатив ее через кассу и получив квитанцию об оплате.
Женя приняла деньги, сто долларов, выдала квитанцию и даже кассовый чек. Когда с формальностями было покончено, она встала, протянула мне руку, я вложил свои пальцы в ее прохладную ладонь, и мы пошли. Она открыла дверь, и мы оказались... на берегу моря. Я беспомощно оглянулся.
- Это... уже?..
- Нет еще. Вы любите море?
- Да кто ж его не любит?
- Не скажите. В нашей глуши, за тысячу километров от моря многие его просто в глаза не видели.
- Я - видел.
- Очень хорошо. Тогда идите.
- Куда?
- Куда глаза глядят.
- Здорово как, - пробормотал я, вглядываясь в горизонт. - Куда глаза глядят. А глядят они у меня в море. Стало быть - туда и идти? Или туда? - я оглянулся на пальмы, скрывающие берег.
Никто мне не ответил. Женя исчезла. И я пошел в море, прямо как был, в одежде. Но не поплыл, зайдя достаточно далеко, задержал дыхание и нырнул. Я шел под водой, погружаясь все глубже, потом повернулся, и поплыл на спине, едва шевеля руками и разглядывая водную поверхность. Как странно - мне не хотелось дышать. Это так неестественно - не дышать! И я начал дышать. Под водой! Ах, как приятно плыть в теплой ласковой воде, плыть и дышать водой! Это ни с чем не сравнимое наслаждение! Я плыл и плыл, наслаждаясь невесомостью и покоем.
Но, кажется, я уже приплыл куда-то - руки коснулись донного песка. Я встал на ноги и пошел. Я выходил из воды как Черномор, медленно и величественно. Ленивая волна ласкала гранитные камни совсем другого берега. Перед глазами вздымалась колоссальная гора, покрытая лесом, вершина ее пряталась в низких облаках. Меня встречали. На узкую полоску песчаного пляжа вышли загорелые люди в широких штанах, полуобнаженные и какие-то напуганные.
Они завидели меня и вдруг, как по команде, упали ниц. Я постоял над ними и надменно сказал:
- Пошли вон.
Эпизод первый. Веление сердца.
Не знаю, почему я сказал именно так, но никаких угрызений совести я не испытал. Люди бросились врассыпную, но не убежали далеко, прятались за камнями. Это мои слуги, мои рабы, которыми я могу повелевать. Меня захватило совершенно новое, доселе незнакомое мне чувство - чувство полной власти над этими людьми. От него закружилась голова, даже волосы вдруг зашевелились. Я глубоко вздохнул и огляделся кругом. Довольно улыбнулся, заметив, что головы людей прятались, едва я поворачивался в их сторону. Я оглядел себя, стряхнул песчинки с рукава алого камзола и хлопнул в ладоши. Тотчас появился богато украшенный портшез с пологом, который несли дюжие молодцы с бритыми головами. Мне подставили сложенные руки, по которым я взошел как по ступенькам.
- Во дворец, - приказал я, и портшез тут же плавно закачался.
Процессия состояла из носильщиков, рабов и полуголых турецких янычаров с ятаганами наголо, окруживших портшез.
"Зарежут когда-нибудь" - подумал я, с опаской поглядывая на свирепые лица и сверкающие клинки. "Что у них там, под черепными коробками? Одному Богу известно".
Меня пронесли по мраморным ступеням и я увидел свой дворец. Белый камень, высокие колонны, стрельчатые окна. Нижние этажи увиты плющом. На крыльце меня встречал мой главный советник Никанор, одетый в длинный камзол, расшитый золотом. Позади его огромной каштановой бороды, почтительно склонившись предо мной, толпилась свита.
- Ваше величие, - подобострастно выдохнул советник, кланяясь в пояс.
Я едва кивнул ему и прошествовал мимо. Советник, ха-ха! Нужны мне его советы! Я сам, сам управляю этой страной! И все мои подданные являются моими рабами. Зачем я держу советника? Для солидности. Соседние монархи думают, что я весьма просвещенный правитель, что меня окружают умные люди, которые, когда надо помогут, подскажут и направят. Глупцы! Меня окружают рабы, неспособные не то чтобы на совет, даже на простую мысль, в которой нет намека на еду. Рядом со мной идиоты и тупицы! Я один, единолично, справляюсь с обязанностями царя, кабинета министров и парламента вместе взятых. Впрочем, ни кабинета, ни парламента в моем государстве нет и быть не может. Они мне просто не нужны! А советник выполняет роль мальчика на побегушках.
Я прошествовал по колонному залу, мимо стоявших в ряд турок в белых чалмах и штанах с ятаганами на поясе. Передо мной распахнулись двери спальни размером не больше баскетбольной площадки, маленькой и уютной. Я не люблю большие спальни. Никанор, например, ночует в помещении величиной с футбольное поле. Дело вкуса.
Я опустился на кровать. Тело мягко утонуло в пуховой перине. Надо немного отдохнуть перед важным делом. Скоро я выйду судить преступников, а это весьма утомительно, хотя и доставляет удовольствие. Какое-никакое, а развлечение. Скучно быть самодержцем. Не с кем словом перемолвиться.
И тут я насторожился. В комнате явно кто-то был. До меня донесся легкий шорох и шевеление воздуха. Я вскочил, сунул руку под подушку, сжал в руке узкий кинжал.
- Кто здесь? - я не узнал своего голоса.
- Ты боишься, властитель? - донесся до меня слабый шепот.
Что-то замаячило у высокого окна, какое-то движение воздуха, как бывает летним днем над нагретой солнцем поверхностью. Моя рука, сжимающая кинжал, стала мокрой от пота.
- Кто ты? - срываясь на хрип, спросил я. - Я тебя не вижу. Покажись!
- Ты меня не видишь, - печально констатировал голос. - Что ж, так и должно быть. Тем не менее, я здесь. И с этим тебе придется считаться.
- Какого дьявола! - я вспомнил о том, что я здесь царь и бог, и мне не пристало замирать от страха и сжимать влажною рукою нож под подушкой. - Стража! Ко мне!
В спальню вбежали турки.
- Взять его! - я указал туда, где то сгущался, то растворялся едва видимый призрак.
У стражников сделались испуганные лица. Они таращили глаза на окно и не двигались с места. Я понял, что они ничего не видят.
- Убирайтесь, - процедил я сквозь зубы, и янычары послушно исчезли.
- Ты сказал "его" - послышался голос. - Почему ты решил, что я - мужчина?
- Я не обязан отвечать на твои вопросы, - устало сказал я и вытащил руку из-под подушки, незаметно вытерев ладонь о простыню. - Оставь меня. Я устал, и у меня впереди важные дела.
- От чего ты устал? - мне показалось, что говоривший презрительно улыбнулся. - От прогулки? От купания? От езды на носилках?
- Наглец, - без выражения произнес я. - Твое счастье, что стража не видит тебя, иначе вариться тебе в кипящем масле...
- ...на медленном огне. Или ломать кости на дыбе, - подхватил голос. - Или жариться на сковороде. Что еще? Нет, властитель, это не мое счастье, что меня не видит стража. Это - твое счастье.
- Вот как? - я тоже презрительно улыбнулся. - Это почему?
- А ты подумай. Дай потрудиться своей голове.
- Ты весьма непочтителен, - процедил я. - Пользуешься своей неосязаемостью?
- Конечно! - весело воскликнул голос. - Именно так! Я могу говорить тебе все, что мне вздумается, все, что никто в этом мире никогда не осмелится не только сказать тебе, но даже и подумать без риска того, что его мысли кто-нибудь не подслушает, и не донесет на него в твою тайную полицию, а ты не можешь меня ни схватить, ни казнить, ни заткнуть мне рта. Ты против меня бессилен.
- И что? - зло выкрикнул я. - Я должен тебя терпеть?
- Не должен, - поправил голос. - Вынужден, так будет вернее.
- А ночью ты тоже будешь говорить мне свои гадости?
- Ночью я сплю. И потом, почему гадости?
В общем-то, я не был сильно раздражен. У нас в роду у каждого венценосца был свой призрак. У моего прадеда, как гласит легенда, призраком была прекрасная девушка, в которую он безуспешно влюбился. Удивительно, что призрака так долго не было у меня. Теперь он появился - значит все в порядке.
- Хорошо, - ворчливо сказал я. - Я сейчас уйду. Государственные дела, знаешь ли. Сегодня целых два преступника - кошмар! А ты оставайся здесь и приведи себя в порядок. Что за призрак, которого даже я толком не вижу? Надувательство одно. Прими нормальный человеческий облик. Я хочу знать, кто ты - мужчина или женщина.
Привидение засмеялось.
- Я пойду с тобой.
- Вот еще! - возмутился я. - Я приказываю тебе остаться!
- Приказываешь? Ха-ха-ха! А если я ослушаюсь? Посадишь меня на кол? Или повесишь вниз головой? Вырвешь язык? Зальешь глотку расплавленным свинцом?..
- Гляди-ка, развеселился, - желчно остановил его я. - Можешь не сомневаться, я с удовольствием проделал бы с тобой все эти штуки. Тебе несказанно повезло. Лучше не зли меня. Останься.
Последнее слово я произнес едва не просительно и мысленно выругался.
- Да я бы осталось, - задумчиво сказал голос. - Если бы ты попросил.
- Вот еще! - я презрительно поджал губы. - Кто ты такой... Кто ты такое, чтобы я тебя просил? Очень жаль. Очень жаль, что я не могу содрать с тебя кожу и разрезать ее на ремни. Хочешь идти со мной? Иди. Но просить тебя?! Этого не будет никогда!
- Не будет?
- И не мечтай! - отрезал я и подошел к зеркалу, чтобы привести себя в порядок перед выходом. Потом хлопнул в ладоши, созывая слуг: - Переодеваться!
Тронный зал огромен. Дальняя его стена практически неразличима. По бокам стоят янычары, скрестив руки на груди и расставив ноги. Их кривые сабли тускло блестят. Окна задернуты золочеными занавесками от яркого солнца, в зале прохладно и тихо, хотя кругом полно народу - здесь стряпчие, дознаватели, судьи, секретари, писари, все пышно разодеты, соответственно торжественности случая.
Мой выход помпезен и ярок. На голове у меня золотая корона, в руках скипетр и держава. Громко трубят трубы, герольд извещает всех о моем прибытии. Присутствующие кланяются в пояс и остаются согнутыми все время, пока я иду, окруженный полуголыми черными охранниками через весь зал к циклопическому трону из черного дерева, инкрустированного бриллиантами. Я усаживаюсь, опять трубят трубы и герольд провозглашает судилище открытым.
Я очень люблю суд. Здесь, и только здесь я чувствую свою полную, абсолютную власть над людьми, над особо опасными преступниками, которые никогда не уходят из этого зала прощенными. Я наслаждаюсь этой властью, я ощущаю ее каждой клеточкой моего тела, каждым волоском, который шевелится от избытка чувств. Сейчас, сейчас, введут первого преступника, и я начну процесс.
Секретарь почтительно подает мне свиток пергамента, на котором список судимых. Я читаю. Мужчина и женщина. Мужчина обвиняется в десяти убийствах на сексуальной почве, в том числе двух мальчиков десяти лет. Вина его неопровержимо доказана - он пойман с поличным при попытке совершить очередное преступление. Женщина... Я перечитываю обвинение снова и снова, и не верю глазам. Преступление против кесаря, то есть меня! Это неслыханно! Эта женщина осмелилась говорить во всеуслышанье, что я сатрап и самодур! Далее на полстраницы следовали извинения составителей документа за то, что им пришлось привести здесь эти ужасные слова. Так. Это мы оставим на потом. Это мы прибережем напоследок, когда разделаемся с убийцей-растлителем.
- Начинайте, - процедил я и секретарь сделал знак начальнику конвоя. Два кирасира ввели в зал бородатого мужчину, закованного в цепи, в изорванной одежде и окровавленного. Под глазом у него расплылся огромный синяк. Совершенно ублюдская рожа! Мужчина смотрел исподлобья, я бы даже сказал - смело. Немудрено, ведь смертная казнь ему уже обеспечена, будет он бояться меня, или нет. Кирасиры заставили его опуститься на колени перед троном, растянули ему руки цепями.
Секретарь принялся читать длинный перечень обвинений, но я перебил его:
- Дознавателя сюда!
Тут же передо мной склонился судебный чиновник.
- Доказано ли, что этот человек совершил все десять убийств?
- Да, ваше величие, - тут же отозвался дознаватель. - Он сознался во всех преступлениях.
- Под пыткой?
- Да, ваше величие, под пыткой.
- Признаешь ли ты себя виновным? - отнесся я к судимому.
Тот с трудом поднял разбитую голову, криво усмехнулся, но сказал совсем не то, чего от него все ожидали:
- Убьешь меня? Как я убил тех...
В зале пронесся едва слышный вздох. В приступе ярости я выхватил у стоящего рядом янычара его ятаган, вскочил, подбежал к преступнику и замахнулся. В его глазах мелькнул животный ужас. Я уже хотел отсечь ему голову, когда почувствовал, что меня кто-то схватил за руку. В бешенстве я оглянулся, но никого не увидел. Между тем кто-то крепко держал меня за запястье.
- Что такое? - пробормотал я, потрясенный.
- Это я, - сказал голос. - Опусти саблю.
Я долго пыхтел, пытаясь преодолеть силу призрака, но мне это не удалось. Заметив, что присутствующие смотрят на меня с удивлением, я прекратил сопротивление, опустил ятаган и прохрипел:
- Перерыв. - И бросился вон.
В комнате отдыха рядом с залом я сразу закричал:
- Как ты посмело препятствовать мне в отправлении правосудия?!
- Правосудия? - переспросил голос. - Ты называешь это правосудием? Опомнись, это же простое убийство! Ты убил бы его, и чем ты тогда отличался бы от него?
- Это не твое дело! Он преступник и должен быть наказан!
- Согласно, но зачем же самому казнить? Разве у тебя нет штатных палачей? Приговори его к смерти, и пусть палач сделает свое дело.
- Ты противоречишь само себе, - я начал успокаиваться, сел в кресло и вытянул ноги. - Я или палач, какая разница кто его убьет. Это все равно будет убийством.
- Да, но убийством по закону, которое будет уже не убийством, а казнью. А это, согласись, не одно и то же.
- Я не привык, чтобы мне перечили.
- Конечно, ты не привык. Ты ведешь себя как сатрап и самодур.
Я вздрогнул при этих словах.
- Не смей так говорить! - закричал я, брызгая слюной. - Не смей, слышишь!
- Я читало обвинения в списке, - тихо сказал голос. - Так говорила она, женщина, которую обвиняют. Ее зовут Анна.
- И что? - ворчливо отозвался я. - Ты так проникновенно произнесло это имя, что мне захотелось расчувствоваться и пустить слезу. Но я не заплачу, и не мечтай!
- Проникновенно? Я полагало, что мой голос бесплотный, как шелест листьев, и определить по нему интонацию невозможно. Но ты определил, как ни странно. Она очень красива.
- Кто?
- Анна.
- И что? Мне простить ее? Она совершила преступление против власти и должна быть наказана, красива она или безобразна.