Я сказал:
— Я так понял, что ругии обязаны своим богатством торговле янтарем, которого у них полно. С чего бы им вдруг отказываться от прибыльной торговли и идти воевать?
— Акх, торговцы янтарем богаты, это верно. Но те, кто собирает янтарь, ничего от этого не имеют. Простые люди вынуждены жить только за счет землепашества и скотоводства, а та земля ужасающе бесплодна. Поэтому, как и все plebecula[18], доведенные до нищеты и недовольные своим жребием, они готовы повернуть в ту сторону, куда требуется.
Соа заключил:
— Наши предки-готы, едва лишь высадившись на новую землю, похоже, сразу разделились на балтов, которые позднее назвали себя визиготами, амалов, которые стали остроготами, и гепидов — этих до сих пор знают под таким названием. Оказывается, оно произошло от нашего слова gepanta — «медлительный, вялый, апатичный», хотя я никогда не замечал, чтобы они были более вялыми, чем остальные.
Теодорих рассмеялся и сказал:
— Возможно, Торн, отправившись на поиски истории, ты сумеешь отыскать объяснение этого забавного названия.
— Похоже, существует еще одна группа людей, — продолжил Соа, — которая совершенно отделилась от готов во время этого пути. Об этом упоминается в старинных песнях. В них рассказывается о группе женщин, которые остались одни, когда их мужчины отправились воевать или куда-то еще. Враги перехитрили этих готских воинов и напали на беззащитных женщин. Однако женщины так умело оборонялись, что уничтожили врагов. Более того, они решили, что больше не нуждаются в мужчинах. Женщины выбрали королеву, отправились своей дорогой и поселились где-то в Сарматии — во всяком случае, так говорят, — в результате и родилась легенда об амазонках.
— Что-то я сомневаюсь, — сказал Теодорих. — Будь это и правда так, наша история начиналась бы в незапамятные времена — еще до того, как греки впервые написали об амазонках, около девяти веков тому назад.
— Могу добавить, — сухо произнес Соа, — что никакие saggaws fram aldrs не объясняют, каким образом наши амазонки ухитрялись размножаться, если среди них не было мужчин.
Я сказал:
— Мне как-то довелось слышать другую легенду. Там говорилось, как вожди готов изгнали несколько омерзительных женщин haliuruns. И эти ведьмы как-то ухитрялись плодиться. Скитаясь по глухим местам, они совокуплялись с демонами skohl и в результате давали жизнь ужасным гуннам. Вам не кажется, что история об амазонках и эта история чем-то похожи?
— Именно это тебе и предстоит установить, а затем рассказать нам, — заявил Теодорих и по-дружески хлопнул меня по спине. — Клянусь молотом Тора, хотелось бы мне отправиться с тобой! Только подумай! Видеть перед собой новые горизонты, разгадывать новые тайны…
— Звучит заманчиво, — признал я. — Тем не менее, когда ты выступишь против Страбона и его союзников, я окажусь далеко.
Он ответил беззаботно:
— Если ругии отправятся на юг, чтобы присоединиться к Страбону, ты узнаешь об этом раньше меня. Ты можешь пойти вместе с ними. Или даже воспользуешься преимуществом и окажешься у них в тылу. Я совсем не возражаю против того, чтобы иметь в стане врагов своего человека. В любом случае, Торн, до твоего отъезда я отправлю гонцов во все стороны. Они попросят всех чужеземных монархов и римских легатов, которых я знаю, пропускать тебя беспрепятственно, оказывать достойный прием и содействие в твоих поисках. И еще информировать, когда ты появишься, обо всем, что происходит поблизости. Разумеется, я обеспечу тебя всем необходимым снаряжением, эскортом и лошадьми. Тебе понадобится значительная свита или будет достаточно нескольких крепких воинов?
— Мне вообще никто не понадобится, я думаю, thags izvis. На столь необычное задание я предпочитаю отправиться в одиночестве — особенно если мне придется скрываться среди неприятелей. Я буду вооружен, но без доспехов. Полагаю, будет лучше, если кое-где во мне не сразу распознают острогота. Мне понадобятся только хороший конь да то снаряжение, которое можно приторочить к седлу. Решено, я отправлюсь в путь в том виде, в котором путешествовал прежде как странствующий охотник.
— Habái ita swe! — произнес Теодорих, за долгое время впервые обращаясь ко мне с этой повелительной фразой. — Да будет так!
* * *Из дворца я первым делом зашел в свой городской дом. Там я забрал из гардероба и сундуков наряды Веледы, все ее многочисленные благовония, притирания и украшения. Я переоделся в женскую одежду и свернул остальные наряды вместе с одеждой Торна, которая перед этим была на мне надета, в узел. Покинув дом, я запер наружную дверь, а затем постучался в соседний дом. Старуха, жившая там, была немного знакома с Веледой, поэтому она с готовностью согласилась присмотреть за домом, пока хозяйка какое-то время будет отсутствовать.
Я выехал из города, затем снова переоделся в небольшой роще рядом с дорогой и, таким образом, вернулся к себе в поместье в прежнем виде — как хозяин Торн. Там, в своих покоях, я сложил наряды и украшения Веледы, чтобы затем упаковать их вместе с другими вещами, которые собирался взять с собой в путешествие. Я не знал точно, как ими воспользуюсь; мне просто хотелось быть готовым ко всяким неожиданностям, а там уж решу, когда мне лучше будет предстать в виде Веледы, а не Торна.
Следующие два дня я провел, отдавая указания своим управляющим: выслушал отчет каждого из них и велел рассказать им о планах на будущее. Кое-что я одобрил, кое-что приказал отложить или вовсе отверг. Однако в целом я был доволен работой управляющих и не сомневался, что и в мое отсутствие дела будут идти гладко. А еще на протяжении этих двух дней я прикидывал, что лучше взять с собой в путешествие, но потом решил ограничиться лишь самым необходимым. Наконец я свернул только вещи, принадлежавшие Веледе, захватил смену платья для Торна, взял немного провизии, леску и крючки, флягу и чашу, кожаную пращу, кремень и трут — а также glitmuns, солнечный камень, единственное, что у меня осталось на память о старике Вайрде. Последние две ночи я провел, прощаясь с возлюбленными: первую ночь с Нарань, а вторую — с Ренатой.
Было прекрасное солнечное майское утро, когда я покинул поместье, от души надеясь, что больше похож на бродягу, чем на королевского маршала. Я никак не мог изменить внешность Велокса Второго, но умышленно запретил конюхам чистить и причесывать его в последние два дня. Однако, несмотря на нарочито простецкую верхнюю одежду, я лично отполировал, наточил свой «змеиный» меч и спрятал его в старые ножны.
Сначала я направился в Новы, во дворец, чтобы уведомить Теодориха о своем отъезде. Мы не стали устраивать из прощания церемонию, но он от всего сердца пожелал мне raítos stáigos uh baírtos dagos — «прямых дорог и ясных дней» — и так же, как он это делал раньше, вручил мне мандат с королевской монограммой, удостоверяющий мою личность.
Когда я вышел во двор, то обнаружил, что слуга Костула, которому я поручил постеречь моего коня, теперь держит за поводья двух лошадей. На второй лошади сидела служанка Сванильда, одетая в дорожное платье и с вьюком, притороченным к седлу.
— Да благословят тебя боги, Сванильда, — приветствовал я ее. — Ты никак тоже отправляешься в путешествие?
— Да, если ты позволишь мне присоединиться к тебе, — ответила девушка слегка дрожащим голосом.
Подойдя поближе, я заметил, что лицо у нее опухшее, а глаза красные, и подумал, что бедняжка, должно быть, все время плачет с тех пор, как умерла ее госпожа.
Я взял поводья своего коня, сделал Костуле знак отойти и вежливо произнес:
— Разумеется, Сванильда, ты можешь ехать со мной, пока наши пути не разойдутся. Куда ты направляешься?
— Мне бы хотелось отправиться с тобой, Торн, — сказала девушка, и голос ее стал тверже. — Я слышала, что ты собрался в далекое путешествие. Я хочу быть твоим щитоносцем, служанкой, попутчиком, твоей… в общем, кем ты пожелаешь.
— Постой, Сванильда, что-то я не пойму… — начал было я, но она продолжила, страстно, взволнованно, даже настойчиво:
— Я уже оплакала двух своих хозяек, теперь у меня никого не осталось, и я молю богов, чтобы они послали мне хорошего хозяина. Чтобы моим господином стал ты, сайон Торн. Пожалуйста, не прогоняй меня. Ты знаешь, я хорошо езжу верхом и много путешествовала. Вместе с тобой я проделала путь отсюда и до Константинополя. А затем по твоему приказу я проделала еще больший путь — одна, одетая в твое платье. Ты помнишь? Ты научил меня вести себя как мужчина. Быть бесстрашной, скакать день и ночь, рисковать всем…
За все те годы, что я знал Сванильду, я ни разу не слышал от нее столь продолжительной речи. Наконец она выдохлась, и я сумел вставить:
— Воистину так, добрая Сванильда. Но тогда мы путешествовали по более или менее цивилизованным землям Римской империи. На этот раз я отправляюсь в terra incognita, где живут враги, возможно, дикари, и…
За все те годы, что я знал Сванильду, я ни разу не слышал от нее столь продолжительной речи. Наконец она выдохлась, и я сумел вставить:
— Воистину так, добрая Сванильда. Но тогда мы путешествовали по более или менее цивилизованным землям Римской империи. На этот раз я отправляюсь в terra incognita, где живут враги, возможно, дикари, и…
— Прекрасная причина взять меня с собой. Мужчина, путешествующий в одиночку, вызовет подозрение, тогда как рядом с женщиной он будет выглядеть прирученным и безобидным.
— Прирученным, говоришь? — переспросил я и хмыкнул.
— Или, если хочешь, я могу снова надеть что-нибудь из твоей одежды. Может, даже лучше, если я буду выглядеть как твой ученик. Или даже… — она оглянулась, — как твой мальчик-любовник.
Я сухо заметил:
— Слушай меня внимательно, Сванильда, ты должна знать, что я все эти годы — частично в память о твоей дорогой госпоже Амаламене — отказывался взять жену или сожительницу, хотя у меня было много возможностей. Vái, госпожа Аврора, между прочим, предлагала мне и тебя тоже.
— Акх, я могу понять, почему ты не захотел сделать меня женой или наложницей. Я нисколько не похожа на Амаламену, даже не девственница, хотя я и не слишком опытна в отношениях между мужчиной и женщиной. Однако, если ты согласишься взять меня с собой в путешествие, я обещаю, что буду очень стараться, я приложу все силы, чтобы научиться в этом отношении всему, что ты пожелаешь. И я ничего не попрошу от тебя по возвращении, сайон Торн. Когда наше путешествие завершится — или в любое другое время, — тебе надо будет лишь сказать: «Сванильда, достаточно». Я без всяких жалоб и сетований перестану быть твоей возлюбленной и с этого времени сделаюсь лишь твоей покорной служанкой. — Она протянула дрожащую руку, губы бедняжки тоже дрожали, когда она снова заговорила: — Пожалуйста, не отказывай мне, сайон Торн. Без госпожи или господина я всего лишь несчастная, бесприютная сирота.
Это тронуло меня. Когда-то я и сам был отверженным сиротой. Поэтому я ответил:
— Если ты собираешься с этого времени притворяться моей женой или наложницей, то не должна обращаться ко мне как к сайону или господину, тебе следует называть меня просто Торном.
Лицо Сванильды просияло, и даже с распухшим лицом и красными глазами она снова стала почти ослепительно хорошенькой.
— Так ты возьмешь меня с собой?
Она все-таки меня уговорила. Увы, к вечному своему сожалению, я взял Сванильду с собой.
2
И снова я положился на Данувий в качестве проводника: мы со Сванильдой направились вниз по его течению, по тому самому пути, по которому я двигался, сбежав из Скифии от Страбона. Хотя, как уже говорилось, я не склонен был выбирать дважды одну и ту же дорогу, но теперь с радостью и удовольствием показывал Сванильде разные достопримечательности и прекрасные пейзажи, которые запомнились мне в прошлый раз, и это сделало нашу поездку совершенно другой.
Поскольку мне уже доводилось путешествовать вместе со Сванильдой, я не сомневался: эта девушка окажется умелой и приятной спутницей, что она и доказала. Сванильда объяснила, что она не всегда была изнеженной служанкой, поскольку происходила из клана охотников и пастухов и выросла в лесу. Она не хуже меня обращалась с пращой, а уж готовила дичь несравнимо лучше. (Она даже захватила с собой небольшой чугунный котелок, мне это просто не пришло в голову.) К тому же Сванильда научила меня некоторым хитростям, о которых, как я думаю, старый хозяин и лесовик Вайрд даже и не подозревал. Я узнал, что, когда готовишь мясо, несколько березовых веточек в котелке помешают ему пригореть. Я узнал, что лягушек лучше ловить ночью, используя только факел из камыша и острую палочку, и что их задние лапки очень вкусные и сочные (этого я даже представить себе не мог), если потушить их с львиным зевом.
Я всегда был высокого мнения о Сванильде. Теперь же я начал ценить ее не только за то, что она была опытной путешественницей и настоящим товарищем, но также и за ее трогательную женственность. Я помню, как в нашу первую ночь, едва только мы покинули Новы, она просто чудом преобразилась, превратившись из бродяги, одетого в грубую одежду, в нежную и привлекательную молодую женщину.
В сумерки мы остановились на поросшей травой, нагретой солнцем поляне на берегу реки и приготовили на ужин зайца, которого я добыл в пути. После того как мы поели, я выкупался на мелководье, затем снова оделся и, вернувшись, начал готовиться ко сну. И только когда полностью стемнело, Сванильда тоже пошла купаться. Она плескалась довольно долго, я уже начал недоумевать, в чем дело. Как оказалось, она ждала, когда взойдет луна. Сванильда оставила свою грубую дорожную одежду у реки и появилась уже чистая — она шла соблазнительно медленно, маняще, чтобы я мог всю ее разглядеть, одетая только в лунный свет.
Когда Сванильда растаяла в моих объятиях, я произнес со смесью изумления и восхищения:
— Моя дорогая, ты точно знаешь, что и когда надо надевать.
Она рассмеялась, затем сказала застенчиво:
— Но… есть и другие вещи… я говорила тебе… ты можешь научить меня…
Ну, я уже понял, что мало чему могу обучить свою спутницу относительно жизни в лесу. Однако я с удовольствием объяснял ей некоторые другие вещи, и Сванильда оказалась прилежной и старательной ученицей — возможно, потому, что я предпочел обучать ее играючи, а не при помощи наставлений. Например, взять хотя бы то, как я познакомил ее с греческими словами, касающимися женской груди, словами, которые изучил в Константинополе. Сванильда сочла их поучительными и интригующими, потому что на нашем старом наречии для обозначения этой части тела существовало лишь одно слово.
— То, что мы называем brusts, в целом грудью, — сказал я, — на греческом называется kolpós. Но каждая по отдельности, — я нежно обхватил одну из ее грудей, — это mastós, а эта ложбинка между ними, — я нажал пальцами, — называется stenón. А эта передняя часть каждой mastós — stetháne, — мой палец обвел сосок, — а это маленькое уплотнение в центре stetháne греки именуют thelé. И, акх, смотри, что происходит с thelé при малейшем моем прикосновении. В таком возбужденном состоянии, Сванильда, он называется hrusós.
Она затрепетала от радости и спросила:
— Как ты думаешь, Торн, почему греки сочли нужным придумать все эти названия?
— Они всегда считались самым изобретательным народом на свете. Полагают, что они гораздо чувственней и необузданней, чем представители северных рас вроде нашей. Возможно, греки изобрели эти слова — и еще множество других, описывающих другие части человеческого тела и их назначение, — чтобы заниматься любовью, еще больше отдаваясь чувствам. Или, может быть, чтобы наставлять девственниц и неискушенных юношей, которые были новичками в искусстве любви. Как ты заметила — а сейчас и сама почувствовала, — простое упоминание этих слов и объяснение, для чего они служат, оказывает чудесное воздействие на женское тело.
Можно догадаться, что мы сочли свое путешествие таким приятным, что не только не торопились, но даже склонялись к тому, чтобы оно длилось как можно дольше. Примерно через пару недель мы все-таки добрались до Дуростора, города-крепости на берегу реки, и сняли там покои в уютном hospitium. Я оставил Сванильду нежиться в местных термах, а сам отправился в praetorium Италийского легиона. Его командир, с которым я познакомился в прошлый раз, как выяснилось, уже довольно давно вышел в отставку. Но его преемник, разумеется тоже подчиненный Теодориха, встретил королевского маршала очень радушно. Он напоил меня знаменитым местным вином и пересказал последние новости из Новы. Это были самые обычные доклады, в них не было ни слова об угрожающих действиях Страбона и его предполагаемых союзников ругиев. Таким образом, я не видел необходимости прервать свои поиски и вернуться к Теодориху.
— Тебе также нет нужды, — вежливо заметил командир гарнизона, — совершать это утомительное путешествие по суше, сайон Торн. Почему бы тебе не нанять лодку и не отправиться со всеми удобствами вниз по течению Данувия? Ты доберешься до Черного моря гораздо быстрее и вдобавок не устанешь от путешествия.
Я отправился на берег в поисках лодочников. И представьте, именно там набрел на первый след древних готов.
Второй или третий лодочник, к которому я обратился, оказался и сам таким старым, что вполне мог быть одним из этих древних готов. Он поинтересовался, с оттенком недоверия, зачем мне платить немалую цену за лодку до Черного моря, если я не собираюсь перевозить в ней товары. Поскольку ничего секретного в моем поручении не было, я откровенно рассказал старику, что хочу отыскать прародину готов.
— Акх, тогда самой простенькой лодочки будет вполне достаточно, чтобы найти ее, — сказал он. — Тебе не понадобится плавать вокруг всего морского побережья, разыскивая эту землю. Могу заверить тебя — готы еще в незапамятные времена поселились там. Это место называется устьем Данувия и находится как раз там, где большая река впадает в море.