Итак, после того как старик и я покончили каждый со своим делом, мы отправились домой. Я нес двух выпотрошенных уток, сети и мидий, а Филейн — драгоценные перья и клювы ибисов. На этот раз, хотя Личинка снова ужинал снаружи, мы все наслаждались дикими утками, фаршированными мидиями и запеченными на углях. А ночью, на чердаке, когда мы со Сванильдой лежали сытые и сонные, я удивил ее, рассказав, как светлейший маршал короля провел сегодня целый день, выполняя приказания старого крестьянина и делая рутинную работу, и как меня бесцеремонно окунул в воду жалкий старик — и как королевский маршал узнал много чего нового за этот день.
4
На следующее утро, после того как мы позавтракали, старик сказал:
— Я решил, сайон Торн, как следует наказать тебя за любопытство и неверие, но сделаю это не я.
— Ну ладно, не сердись, почтенный Филейн, — ответил я. — У меня есть и другие вопросы о прежних временах, которые мне бы хотелось тебе задать.
— Ничего не выйдет. Я вместе со своей старухой и твоей молодухой буду сегодня чинить сети. Это надо сделать не мешкая. А ты можешь пока пойти и расспросить моего соседа Галиндо.
— Твоего соседа? — изумился я, потому что не заметил поблизости никаких домов.
— Акх, в этой дельте нет соседей, которые живут поблизости друг от друга, но ты можешь добраться до Галиндо и вернуться обратно до наступления ночи.
— Галиндо. Если не ошибаюсь, это гепидское имя, не так ли?
— Верно. Поскольку он гепид, то, может, попотчует тебя совершенно другой версией местной истории. Ему доводилось видеть больше моего. В юности Галиндо служил в римском легионе где-то в Галлии.
— Уверен, что беседовать с ним будет не столь интересно, как с тобой, почтенный Филейн. Но я ценю твой совет. Как мне отыскать этого Галиндо?
— Я уже все объяснил Личинке. Он отведет тебя туда. Галиндо — гепид, потому он отличается медлительностью и, подобно устрице, ведет затворническую жизнь на одном из отдаленных болот. Он живет один, даже без женщины, и избегает любых компаньонов. Но на твердой земле до самого его убежища видны следы, поэтому вы с Личинкой можете ехать на лошадях.
— Если этот Галиндо избегает людей, то с чего ты решил, что он захочет встретиться с королевским маршалом?
Филейн поскреб бороду:
— Я уверен: то, что ты маршал, не произведет впечатления на Галиндо. Упомяни мое имя, если он будет вести себя слишком уж неприязненно. Конечно, поскольку он бездельник-гепид, он не позаботится о том, чтобы покормить тебя. Я попрошу Баутс завернуть вам с Личинкой остатки ужина.
А Личинка тем временем уже седлал лошадей, при этом весело что-то напевая и насвистывая, как ребенок. Вспомнив, что Грязный Мейрус запретил мне баловать его работника, я решил, что сегодня, возможно, один из тех немногих случаев в жизни Личинки, когда ему не надо бежать рядом с едущим верхом хозяином. После того как Сванильда и Баутс принесли узелки с едой, Личинка внимательно проследил, как я сажусь на Велокса, и попытался подражать мне — но слишком поторопился и, перелетев через седло, упал с другой стороны, к великому восторгу всех, включая и лошадей. Я понял, что Личинку никогда не «баловали»: парень сроду не ездил верхом. Поэтому я велел ему поменяться со мной лошадьми, это дало Личинке возможность уверенней сидеть на Велоксе при помощи веревки для ног. Не подумайте, что я был слишком добрым хозяином; мне просто не хотелось, чтобы он задерживал нас своими трюками.
До полудня Личинка был непривычно молчалив: видимо, постоянно думал о том, чтобы не упасть с Велокса, а также сосредоточился на поисках тропы, которую указал ему Филейн. Однако спустя какое-то время он вновь разговорился и скоро опять стал типичным многословным армянином. Но я был даже рад его болтовне. На бесконечных лугах, которые мы пересекали, под безбрежным голубым небом, где изредка проплывали облака, совсем ничего интересного — лишь трава и небо, поэтому болтливость Личинки спасала меня от скуки.
В основном мой проводник рассказывал о своем fráuja Мейрусе — если верить ему, необычайно ловком торговце и талантливом прорицателе. Старый иудей нажил целое состояние на продаже грязи, однако в кошельке Личинки и других работников при этом почти не прибавилось нуммусов. По этой причине, сказал Личинка, его постоянно одолевают сомнения: не применить ли свои способности в каком-либо другом, более прибыльном занятии. Если, как все признаю́т, у него просто исключительный нюх на самую лучшую грязь, то он вполне мог бы отыскивать в земле или на земле что-нибудь более ценное. Тут Личинка искоса глянул на меня и добавил:
— Fráuja Мейрус сказал, что ты ищешь старый путь, по которому готы некогда пришли сюда с берегов Вендского залива. Это правда?
— Да.
— И что якобы побережье этого залива называется Янтарным берегом?
— Так оно и есть.
— А правда, что там можно найти янтарь в больших количествах?
— Правда.
— И вы с госпожой Сванильдой собираетесь его искать?
— Нет, искать янтарь мы не будем. У меня другое задание. Но если я споткнусь о него, то, уж конечно, не перешагну.
Тут Личинка перестал говорить о янтаре и перевел беседу на какую-то незначительную тему, наверняка полагая, что я, будучи человеком разумным, и сам догадаюсь, сколь выгодно взять на север того, у кого есть, так сказать, нюх к земле. Через некоторое время он не выдержал и, когда мы приблизились к маленькой, чуть возвышавшейся над землей лачуге, заговорил о других своих талантах:
— Видишь, fráuja, как я ловко умею все находить? Это, должно быть, и есть то место, которое указал мне старый Филейн, жилище старика Галиндо.
Если это было оно, то старик Галиндо сидел снаружи; мы увидели его издали, потому что он был таким же большим, как его дом, вернее, дом был ненамного больше своего хозяина. На самом деле это так называемое жилище представляло собой всего лишь примитивного вида арку из высушенной грязи, оно походило на половинку необитаемого пузыря грязи, которые иногда извергает из себя болото. Однако хозяин отгонял от него незваных гостей так, словно это была его крепость. Старика, должно быть, не часто навещали верховые — мы с Личинкой не встретили за это утро ни одного всадника, — однако рядом с домом, в двух стадиях от двери, хозяин вырыл поперек тропы канаву, достаточно широкую и глубокую для того, чтобы остановить нападение конных врагов.
Земля вокруг была довольно утоптанной, поэтому мы с Личинкой могли бы запросто перескочить препятствие. Но я решил уважить хозяина, а потому спешился и, оставив Личинку с лошадьми, отправился пешком, перебрался через канаву и подошел к тому месту, где все так же невозмутимо сидел этот странный человек. Я приветливо махнул ему рукой, но не удостоился ответа, и до тех пор, пока я не оказался прямо перед ним, он не сделал ни одного жеста и не сказал мне ни слова. Затем, даже не взглянув на меня, хозяин странного дома произнес:
— Убирайся восвояси.
Возможно, он был не так стар, как Филейн, потому что был не таким морщинистым и у него еще осталось несколько зубов. Полагаю, этот человек был ровесником незабвенного Вайрда. У него были совершенно седые волосы и усы, которые сливались по цвету с накидкой из волчьей шкуры, что придавало ему довольно зловещий вид. Я мог понять, почему старик сидит снаружи, его лачуга без окон годилась лишь для того, чтобы там переночевать. Очагом служили несколько черных от копоти камней на земле, рядом виднелись немногочисленные пожитки — котелок для готовки, чашка для еды, кувшин для воды.
Я сказал:
— Если ты Галиндо, то я проделал долгий путь, чтобы поговорить с тобой.
— Ну, тогда ты знаешь обратную дорогу, так что отправляйся туда, откуда пришел. Убирайся восвояси.
— Я прибыл от Филейна, чтобы встретиться с тобой. Он сказал мне, что когда-то ты служил в римском легионе в Галлии.
— Филейн слишком много болтает.
— Скажи, а не был ли это, часом, Верный Благочестивый Одиннадцатый легион Клавдия, что находился в Лугдунской Галлии?
Он впервые взглянул на меня осмысленно:
— Если ты занимаешься сбором налогов, то проделал слишком большой путь из-за самого незначительного владения во всей империи. Оглянись вокруг.
— Я не сборщик налогов. Я историк и собираю сведения, а не налоги.
— Я знаю не больше, чем остальные. Но я тоже любопытен. Что ты знаешь о Клавдии, niu?
— Один мой очень близкий друг когда-то служил в этом легионе. Некий бритт с Оловянных островов по имени Вайрд Друг Волков. А на латинский манер его называли Виридус.
— Он был всадник или пехотинец?
— Всадник. В битве на Каталаунских полях Вайрд был с antesignani[25].
— Правда? А я был простым пехотинцем, pediculus[26].
Похоже, у Галиндо было какое-то извращенное чувство юмора. По-латыни пехотинец назывался pedes[27], но уменьшительное от него было совсем не таким. Слово, которое сейчас произнес мой собеседник, буквально означало «вошь».
— Всадник. В битве на Каталаунских полях Вайрд был с antesignani[25].
— Правда? А я был простым пехотинцем, pediculus[26].
Похоже, у Галиндо было какое-то извращенное чувство юмора. По-латыни пехотинец назывался pedes[27], но уменьшительное от него было совсем не таким. Слово, которое сейчас произнес мой собеседник, буквально означало «вошь».
— Так ты не встречал Вайрда?
— Если ты историк, то должен знать, что легион состоит из четырех с лишним тысяч человек. Неужели ты думаешь, что мы все близко знали друг друга, niu? Вот, например, ты теперь находишься так близко от меня, что отбрасываешь на меня тень, но я тебя не знаю.
— Прости меня, — сказал я, отодвигаясь так, чтобы старик снова оказался на солнце. — Меня зовут Торн. Я маршал короля Теодориха Амала. Он послал меня сюда, чтобы составить истинную историю готов. Филейн считает, что ты мог бы рассказать мне кое-что полезное об истории гепидов.
— Я бы послал тебя прямиком в геенну огненную, если бы ты не упомянул о том легионере, который когда-то сражался вместе с antesignani. Я тоже в свое время бился против гуннов в тех полях неподалеку. Если этот человек был настолько бесстрашным, что скакал в авангарде, он был настоящим мужчиной. И если он впоследствии подружился с тобой, тогда, стало быть, и у тебя есть кое-какие достоинства. Ну ладно. — Он сделал широкий жест, словно предлагал мне сесть на трон, а не на голую землю. — Можешь садиться — только не загораживай мне солнце. Скажи, что именно ты хотел бы услышать от меня?
— Ну… Надеюсь, ты не слишком обидишься… Вот интересно, что вы, гепиды, ощущаете, когда вас так называют?
Какое-то время он ошеломленно смотрел на меня, затем произнес:
— А как ты чувствуешь себя, совсем не имея имени, niu? Торн — это ведь не имя, это же рунический знак.
— Я это знаю. Тем не менее это мое имя. Я могу только сказать, что давно уже свыкся с ним.
— А я привык к имени гепид. Следующий вопрос?
— Я имею в виду, — пояснил я, — что… Словом, принимая во внимание уничижительное значение имени гепид…
— Vái! — Он возмущенно сплюнул. — Опять эта старая сказка? Дескать, название гепид произошло от слова gepanta? И мы «ленивые», «медлительные», «вялые» и тому подобное? Тоже мне, хорош историк, который верит в глупые balgs-daddja!
— Я полагаюсь на надежный источник. На несколько надежных источников, — возразил я.
Старик пожал плечами:
— Если ты так считаешь, то кто я такой, чтобы спорить с историком. Следующий вопрос?
— Пожалуйста, почтенный Галиндо, не надо обижаться. Если тебе известно другое толкование имени вашего племени, я с удовольствием послушаю об этом.
— Разумеется, известно. В древней Скандзе, где появились все мы, готы, амалы и балты обитали на равнинах. Мы, гепиды, были жителями baírgos, гор. Когда позднее амалы и балты стали называть себя восточными и западными готами, мы с гордостью продолжали называться горными готами. «Гепид» — это просто современное произношение ga-baírgos, «рожденные в горах». Можешь верить, можешь нет — дело твое.
— Акх, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах, — ответил я, удивленный, но очень довольный. — Такое толкование гораздо вероятней, чем общепринятое.
— Советую тебе, молодой историк, не очень-то доверяй так называемым говорящим именам. Скольких Плацидиев[28], Ирин[29], Виргинии[30], которые на самом деле были бы спокойны, миролюбивы или девственны, ты знал? Имя — весьма обманчивая штука.
— Это так, — искренне согласился я, хотя и не стал упоминать о том, что и сам несколько раз осознанно, чтобы ввести других в заблуждение, менял имена.
— Что касается имен, я помню кое-что из тех давних дней, относительно Клавдия. — Галиндо уставился на безбрежные луга, его старческое лицо стало печальным, словно он перенесся на сорок лет тому назад. — Мы тогда пели множество военных песен, и не все они были римскими, потому что мы, легионеры, принадлежали к разным народам — включая и уроженцев Оловянных островов, как ты знаешь, — но что бы мы ни пели, мы пели обычно на латинском языке. Теперь у бриттов есть свои песни, но они всегда присоединяются к нам, готам, когда мы поем наши saggwasteis fram aldrs. Я помню, как мы распевали эти старинные саги, в которых говорится о жизни и деяниях великого визигота Алариха. На латыни его имя звучит как Аларикус, но жители Оловянных островов переделали его на свой лад — Артур. — Тут старый Галиндо вновь вернулся из прошлого в настоящее и резко бросил мне: — Не мешай мне, маршал! Ты снова заслонил солнце!
— Я тут ни при чем. Это один из ваших проклятых внезапных шквалов в дельте.
И тут же кучевые облака стали расти, увеличиваться и превратились наконец в плотную завесу, которая стала чернеть.
— Акх, да, — заметил Галиндо почти с одобрением. — Тор любит швырять свой молот именно здесь.
— Ты веришь в Тора, да? — спросил я: все словно сговорились в последнее время упоминать при мне это имя. — Значит, ты исповедуешь старую религию?
— Вообще-то, я митраист, поскольку когда-то был римским легионером. Но какой же вред в том, чтобы верить также и в существование других богов? И если Тор не бог грозы, тогда кто же, niu?
Как только Галиндо спросил об этом, язык пламени вонзился в землю на востоке и воздух вздрогнул от последовавшего за этим раската грома. Упали первые капли дождя, и невольно я выкрикнул богохульство.
Старик посмотрел на меня:
— Ты боишься гнева Тора?
— Я не боюсь ни его и никого другого, — рявкнул я. — Я просто не люблю грозу, особенно когда она застает меня врасплох.
А я так люблю грозу. — К моему удивлению, старик снял с себя волчью шкуру и те лохмотья, что носил под ней. — Дождь спасает меня от того, чтобы тащиться купаться в далекой протоке. Ты не присоединишься ко мне, маршал?
— Нет, thags izvis.
Я отвел глаза от его костлявого, покрытого волосами старческого тела, которое вовсю омывал дождь. Теперь мне не было видно Личинку с лошадьми, которых я оставил на той стороне канавы. Я мог лишь надеяться на то, что лошади в безопасности — и Личинка тоже, поскольку они могли ускакать от него. Мне оставалось только устроиться поудобней, пока голый и довольный Галиндо сидел под струями дождя, поливавшего нас обоих, и слушать историю его народа.
— В доказательство того, что гепиды всегда были по крайней мере равны другим готам, я расскажу тебе всего лишь о двух битвах, которые произошли неподалеку отсюда, но очень давно, во время правления Константина Великого. Императора, правда, пока еще не называли Великим, но он уже тогда выказал все признаки величия — ибо разбил объединенное войско остроготов и визиготов. Но затем, спустя восемь или девять лет, когда готы-гепиды сражались с вандалами, Константин привел свое войско, чтобы сразиться на стороне вандалов, — и впервые в своей жизни потерпел поражение. Одно из немногих поражений в своей жизни.
— Да, это доказывает доблесть гепидов, — кивнул я, демонстрируя сколько мог энтузиазма в сложившихся условиях.
— Заметь, маршал, теперь я совершенно чист, а гроза Тора постепенно идет на убыль. Благотворное солнце Митры через минуту-другую высушит меня.
— Я рад, что ты на такой короткой ноге со многими богами. — Я всмотрелся в поредевшие струи дождя и с радостью заметил, что Личинка и лошади были там, где я их оставил. — Но почему ты живешь здесь, посреди пустоши, добрый Галиндо, раз ты настолько умен, что мог бы пойти своим путем в этом огромном мире?
Он снова сплюнул на землю:
— Я уже много чего повидал во внешнем мире, когда провел в походах вместе с римским войском около тридцати лет.
— Ну, ты мог бы жить уединенно, но не в такой изоляции и нищете.
— Изоляции? Нищете? Когда у меня в друзьях Митра и Тор, сыновья солнца и дождя? У меня есть яйца птиц и икра лягушек, саранча и портулак для еды. А для уюта дымок hanaf. Что еще нужно человеку в моем возрасте?
— Дымок hanaf?
— Это один из немногих даров, который выродившиеся скифы оставили нам здесь. Ты никогда не пробовал? Там в лачуге есть немного сухих поленьев, маршал. Будь добр, разожги огонь в очаге, и я покажу тебе.
Я занялся разведением огня и сказал:
— Теперь я узнал много интересного о деяниях готов после того, как они поселились здесь, в устье Данувия. Но не мог бы ты рассказать мне, как жили твои предки до того, как они пришли сюда?
— С удовольствием, — весело ответил старик. — Вот, поставь на огонь этот котелок и положи в него hanaf.
Из складок волчьей шкуры, которую он снова нацепил, Галиндо достал горсть какого-то сухого порошка. Я бросил его во все еще пустой котелок, узнав в нем смесь высушенных листьев и семян дикого растения, которое на латыни называют cannabis[31].